User:GreyDragon/EmeraldKey
Изумрудный Ключ
Кто пришел ниоткуда
Уйдет в никуда
Сотрется и след и память
В далеком небе горит звезда
Крылатый не станет падать
Подобен тени его полет
Неведомый и неслышный
Дорогу бессмертного выбрал тот
Кто был в своем мире лишний
Если постоянно копаться в содержимом многочисленных сайтов, посвященных мистике, оккультизму и различной паранормальщине, на глаза попадается очень много необычного и странного. Чаще всего это описания неких, -- предположительно магических, -- ритуалов, или просто отдельных действий, напоминающие бред сумасшедшего, но иногда случается найти нечто столь же красивое, сколь странное и тогда уже не имеет значения магическое это что-то, или нет. В длинной запутанной статье на оккультном форуме можно встретить удивительно красивые стихи, лишенные обыденного смысла, -- представляемые как текст заклинания. Можно прочесть их, позволив странному звучанию строк подхватить сознание, на краткий миг изменив разум и душу, подняв их над бесконечной однообразной обыденностью и унеся в некий иной мир, существующий согласно неведомым, но несомненно прекрасным и совершенным законам. Это может быть столь же странный рисунок, -- переплетение ярких, или наоборот одноцветных, линий, пятен, полутонов, -- на которое можно смотреть часами, словно погружаясь куда-то в глубь. Главное вовремя отвести взгляд, или просто помнить краем сознания кто ты и где находишься, тогда все будет нормально. Такие поиски могут приносить удовольствие только тем, кому они интересны сами по себе, -- независимо от результата, -- и при наличии большого количества свободного времени.
У меня его было много. Инвалиду первой группы трудно этого избежать. Если бы повреждение мозга, полученное при рождении по вине медиков (и упрятанное ими же под лаконичной аббревиатурой ДЦП), зацепило только двигательный центр, все было бы не так плохо. Специальностей, требующих, прежде всего, умения думать к началу двадцать первого века имелось много. К несчастью все они в той же, или даже в большей, степени требовали умения постоянно усваивать огромные объемы новой информации, которую вдобавок нужно было суметь вовремя вытащить из долговременной памяти в ее поверхностные слои и удерживать там, решая ту, или иную задачу. Это оказалось мне не под силу. Сначала мне казалось, что виной тому лень, не достаточное усердие в учебе, и это было хуже всего. В конце концов, после нескольких провалившихся попыток получить интересующую меня специальность, я понял, что причина куда серьезнее. После долгих поисков мне удалось найти специалиста (врача-психиатра), который помог мне оценить реальные возможности моего мозга, -- подтвердив при этом мои худшие опасения. Выяснилось, что повреждение (вызванное внутриутробной асфиксией, приведшей к клинической смерти) помимо двигательного центра задело области мозга отвечающие за усвоение и сортировку больших объемов информации, вызвав одну из форм дислексии. Это было тем более обидно, поскольку я сохранил способность думать. Имея аналитический склад ума и склонность, -- постепенно превратившуюся в страсть, -- к обобщениям и умозрительному поиску путей соединения несоединимого в некое новое логически непротиворечивое целое, я постоянно испытывал информационный голод тем более острый потому, что доступной информации было невероятно много, но я не мог воспользоваться ею столь же свободно, как большинство людей (даже лишенных выраженной способности и желания мыслить). Тем не менее, осознание того, что моей вины в этом нет, помогло мне гораздо больше, чем все отчаянные попытки получить знания столь необходимые, но, фактически, для меня недоступные. Я сумел смириться и обрел если не смысл жизни, то, по крайней мере, покой, которого лишены очень много людей, вполне способных достичь всего, что для них важно.
За первые тридцать лет своей жизни я хорошо узнал на собственном опыте, что значит полностью зависеть от государственной системы социального обеспечения вначале одной из республик Советского Союза, потом, -- независимой страны, образовавшейся на ее месте после развала Варшавского Договора в 1991 году. Подобного я не могу пожелать никому кроме законченных мазохистов, но эти знания очень пригодились мне, когда ситуация изменилась к лучшему столь же неожиданно, сколь резко. Благодаря им, я по достоинству оценил все, что получил в новых условиях и мог наслаждаться жизнью, в отличии от тех, кто оказался в таком же положении позднее.
Когда на территории прежде независимого, но погрязшего в бесконечном политическом хаосе государства, которое я (опять таки не по своей вине) вынужден был именовать родиной, высадились войска международной коалиции, получившие широкие полномочия согласно резолюции ООН «О немедленном принятии мер для сохранения целостности биосферы и предотвращения ее дальнейшего разрушения человеком в наиболее сохранных районах биосферных зон», все кто выжил в краткой, но кровопролитной войне, стали полноправными гражданами особой территории под международной юрисдикцией. Законы для таких территорий были созданы путем обобщения всех достижений политики и юриспруденции наиболее развитых в этом смысле стран, входящих в Организацию Объединенных Наций. Делалось это с нуля, тщательно и без спешки, что позволило избежать множества внутренних противоречий существующих в любом, самом совершенном законодательстве, сформировавшемся «естественным путем». Конечный результат представлял собой нечто среднее между тогдашним законодательством США и наиболее благополучных стран Европы со всей присущей им сверхмощной системой взаимных обязательств государства и его граждан. Поскольку ее финансирование изначально контролировалось ООН а весь управленческий аппарат (эффективный и малочисленный) был заблаговременно собран из лучших специалистов со всего мира, прошедших строгий отбор, административная система особых территорий довольно быстро сумела «перемолоть» ситуации доставшиеся ей в наследство от многочисленных «независимых народных демократий».
Для многих это стало крахом привычной жизни, для кого-то – началом долгого, трудного пути поиска, проб и ошибок, в конце концов, приносящего им признание, покой и достаток. Меня миновало и то и другое. Я мог только ждать так же, как ждал во время войны. Жизнь за пределами моей небольшой квартиры так и осталась для меня некой странной абстракцией, лишь изредка обретающей очертания реальных ситуаций. В конце концов, окружающая действительность вторглась в однообразное течение моей жизни с приходом двух улыбчивых молодых девушек, -- сотрудниц местного отделения департамента соцобеспечения.
По-русски они говорили очень правильно и старательно, но с явным трудом. Поняв, что я достаточно свободно владею английским, девушки очень обрадовались и принялись с энтузиазмом излагать мне задачи и возможности своего департамента применительно к людям с моей категорией инвалидности и, в частности, ко мне лично.
Из их щебетания следовало, что, согласно законодательству особых территорий, ответственность за ограниченность моих физических возможностей в сравнении со среднестатистическими полностью возлагалась на систему здравоохранения. Фактически это означало, что ответственная сторона обязана исправить положение, а в случае, если это, в данный момент, невозможно, -- обеспечить мне среднестатистический уровень качества жизни вплоть до изменения ситуации. Когда барышни начали излагать, что представляло собой такое обеспечение, по мнению ООНовских специалистов по правам человека, я быстро понял, что мне хватит что называется «за глаза».
О пенсии, или любой другой денежной компенсации не было сказано ни слова. Девушки сразу начали выяснять, что мне необходимо для нормальной жизни. Первым делом они предложили мне перебраться из моей однокомнатной гостинки в один из пансионатов на балансе их департамента. Сначала эта идея мне не понравилась совершенно, однако, при ближайшем рассмотрении, оказалось, что этот «пансионат» совершенно не соответствовал первой вызванной им ассоциации, -- печально известному ДИПу, после развала Союза приобретшему еще более мрачную славу чем прежде. В понимании западных специалистов это было скорее нечто вроде студенческого общежития, где каждому жильцу предоставлялась маленькая, но оснащенная всем необходимым комната. В отличии от студенческого общежития, комната в пансионате юридически была частной территорией, принадлежащей тому, кому она была выделена. Еще одним принципиальным отличием таких пансионатов от общежитий была очень мощная медчасть: в здании имелось собственное больничное крыло, оснащенное всем необходимым вплоть до инфекционных боксов и палат интенсивной терапии. Для того, чтобы вызвать медиков, или сотрудников пансионата отвечающих за содействие в обычных бытовых ситуациях, достаточно было нажать соответствующую кнопку на пульте дистанционного сигнализатора, который служил заодно ключом от комнаты и средством определения местонахождения своего владельца. Поскольку покидать территорию пансионатов их жильцам не возбранялось (если они считались умственно дееспособными), сигнализаторы оснащались ответчиками GPS, так что помощь можно было вызвать откуда угодно, только подоспеть она могла не так быстро, как в пределах пансионата. Кроме того, каждый такой сигнализатор имел собственный блок сотовой телефонной связи. Прежде всего он был предназначен для конкретизации просьб о помощи, но его можно было использовать и как обычный сотовый телефон. Специалисты, разрабатывавшие систему социального обеспечения для особых территорий были свято убеждены, что общение, -- одно из высших социальных благ, -- так что трепаться по такому своеобразному телефону можно было хоть круглосуточно. Той же цели служили имеющиеся в любом пансионате помещения, которые проще всего было охарактеризовать как «кают-компании», -- во всяком случае функции их вполне соответствовали такому названию. Еще одной разновидностью «площадок социального взаимодействия» в любом пансионате были общие столовые. К счастью, посещать их, как и «кают-компании», было необязательно, -- я специально выяснил это у девушек, изрядно смутив их таким вопросом (им трудно было представить себе человека, предпочитающего одиночество постоянному общению). Куда больше возможности общаться с людьми столь же стесненными и закомплексованными как и я сам меня заинтересовала возможность получить в свое распоряжение персональный компьютер и выделенный канал Интернет связи. И то и другое опять же считалось «средним», но выяснив фактические параметры (те которые я действительно мог оценить благодаря не столько знаниям, сколько достаточно богатому опыту пользователя), я убедился, что по сравнению с этим «средним» мой собственный комп, верно служивший мне много лет, представлял собой настоящий хлам. К тому же, этому, -- «социальному», -- компьютеру по определению не грозило техническое устарение, что было немаловажно.
Убедившись, что предложение стоит того, я согласился перебраться в пансионат. Еще некоторое время мы потратили на обсуждение расположения таких пансионатов и выбор того, которое мне больше всего понравилось (во всем остальном пансионаты были идентичны). По моим представлениям того, что мог предоставить мне такой пансионат сам по себе, было вполне достаточно для нормальной жизни, во всяком случае, я давно научился жить, довольствуясь куда меньшим. Однако расспросы девушек на этом не закончились, хотя они вздохнули с явным облегчением, когда им удалось «свести основную задачу к стандартной».
Дальше разговор немного «забуксовал». Девушки заметно смутились и начали выражаться как-то расплывчато и довольно непонятно. Я довольно долго не мог понять, что они пытаться выяснить и уже начал грешить на недостаточное знание современного разговорного английского. Мы переключились на русский, но от этого стало только хуже. В конце концов, после второй попытки прояснить вопрос по-английски, я догадался, что девушки пытаются спросить необходимо ли мне «сексуальное обеспечение» для полноценной жизни, -- оказалось, что западные специалисты в области социальной психологии считали недопустимым пускать дело на самотек, исходя из того что я не имею реальной возможности самостоятельно обеспечить эту свою естественную потребность, как и многие другие. Мне это вопрос казался вполне оправданным и необходимым, вся сложность в данном случае заключалась в том, что девушки боялись задать его прямо. Когда разговор удалось свести к обсуждению технических деталей реализации «сексуального обеспечения», дело пошло быстрее.
В техническом выражении без иносказаний все выглядело предельно просто. Часть женского персонала пансионатов (прежде всего сиделки и младший медицинский персонал) помимо основной имели дополнительную подготовку в области «психологии сексуальных отношений». Фактически эта часть их обязанностей представляла собой нечто среднее между работой психолога и древнеримской гетеры. Девушкам из социального департамента нужно было выяснить, устроит ли меня такой вариант, или для меня важен скорее психологический аспект сексуальных отношений, -- тогда перед специалистами-психологами в полный рост вставала задача поиска для меня постоянной партнерши либо среди барышень из персонала пансионатов, либо (что еще сложнее) среди «мне подобных».
Поняв, насколько большое значение они придавали этому, я решился пойти «ва банк». Чтобы не повторять их ошибки, стоившей нам напряженного и малопонятного разговора, длившегося около получаса, я прямо поинтересовался у девушек, что предусматривает программа обеспечения половых потребностей для тех кто заинтересован в общении с партнершами, не принадлежащими к виду Homo Sapience. Я ожидал, что барышни начнут дергаться и в конце концов заведут разговор о коррекции поведения, но не задать этот вопрос в таком разговоре просто не мог. Вопреки моим опасениям, девушки отнеслись к нему совершенно спокойно, -- я вновь поддался в своих суждениях стереотипам, сложившимся за тридцать лет жизни и предполагал дальнейшее развитие событий что называется «в меру своей испорченности», -- объяснив мне, что в данном случае мои права и обязанности полностью регламентируются соответствующим разделом общего законодательства особых территорий. Для того, чтобы в законном порядке претендовать на нечто подобное, я должен прежде всего получить сертификат слушателя курсов межвидового общения, обязательных для всех жителей особых территорий, вернее гораздо более объемного (длиной два с половиной года при ежедневных занятиях) спецкурса, дающего право на установление межвидовых сексуальных отношений. Только после этого я могу претендовать на содействие в рамках социального обеспечения. Человек не подпадающий под такое обеспечение, но имеющий соответствующий сертификат, вполне мог пообщаться с «барышней» одного из утвержденных законодательством видов в одном из многочисленных питомников, предназначенных для обычного (асекусуального) межвидового общения, которые активно создавались в пределах особых территорий в рамках программы призванной сформировать у людей, -- хотя бы здесь, -- восприятие животных как равных себе существ, обладающих разумом. Для этого достаточно было оплатить время общения по двойному тарифу. Если речь шла об общении с кобылой, то же самое можно было сделать и на любой конюшне, где имелась прокатная часть, или школа верховой езды. Причем последнее, в определенном смысле, приветствовалось, поскольку решало проблему неудовлетворенности для кобыл, исключенных из племенной работы.
На столь благоприятный поворот я не рассчитывал, но в том, что, при столь полноценном подходе к социальному обеспечению, я вполне могу рассчитывать на постоянные посещения одного из центров межвидового общения, не сомневался, -- поэтому я выбрал для переселения пансионат ближайший к такому центру, где (как и в большинстве из них) имелась небольшая спортивно-прокатная конюшня. Мне осталось только попросить барышень оформить мое зачисление слушателем в ближайший набор спецкурса межвидового общения, что я и сделал.
Дальше я с не меньшим удовольствием подписал несколько формуляров, для оформления перехода на полное соцобеспечение. После этого одна из девушек из соцдепартамента связалась с пансионатом, выбранным мной для переселения. Они оставались у меня до тех пор, пока в дверь не позвонила сотрудница этого пансионата, -- тоже молодая и очень симпатичная девушка. За это время, да еще при активной помощи девушек, я легко упаковал то немногое, что собирался взять с собой в пятнистый армейский рюкзак, -- которым я обзавелся много лет назад, воспринимая его как своеобразный символ почти недоступной мне свободы передвижения, -- и оделся в свой «парадный выходной костюм» (комплект английского армейского камуфляжа), много лет верно служивший мне для выходов за пределы квартиры, которые я старался свести к минимуму. Единственной настоящей ценностью в моем рюкзаке был DVD-диск в жесткой упаковке, на котором легко уместилось все, что было результатом моего творчества, или представляло ценность для меня по другой причине. Я всегда берег этот диск, время от времени сбрасывая на него самое ценное, прежде всего, чтобы отделить его от информационного хаоса на диске моего компьютера. Больше всего на нем было текстовых файлов. Это были написанные мной за тридцать стихи и рассказы (часто разраставшиеся до размера небольших повестей), которые я писал, в основном ради того, чтобы хоть на время вырваться в более приятный для себя мир. Все они были очень похожи друг на друга, -- это были попытки описать самого себя таким, каким мне хотелось быть, -- но реализация этого стремления всякий раз была разной, поэтому все они были ценны для меня. Эти рассказы как зеркало отражали постепенное изменение моих надежд и стремлений, не ограниченных реализмом.
Только сдав меня, что называется, «с рук на руки», сотруднице пансионата, девушки из соцдепартамента ушли, тепло и подчеркнуто мягко попрощавшись со мной. Вдвоем с медсестрой из пансионата мы спустились на раздолбанном скрипучем лифте с третьего этажа на первый. У подъезда нас ждал небольшой белый фургончик, напоминающий слегка уменьшенную карету «скорой помощи», с логотипом социального департамента и названием пансионата во весь борт. Медсестра собралась было открыть заднюю дверь, за которой находился подъемник для инвалидных колясок, но, заметив мое молчаливое раздражение, которое я не пытался скрыть, вместо этого предложила мне устроиться ехать рядом с ней, -- на одном из двух пассажирских сидений в кабине водителя.
Через два часа я уже осматривал свою новую квартиру. Собственно осматривать там было особо нечего. Комната была совсем небольшой, но, за счет продуманного компактного оснащения, казалась достаточно просторной. Больше всего места занимала довольно громоздкая, но очень удобная кровать больничного типа со сложной системой сервоприводов. Рядом с ней находился откидной стол с удобной системой ящиков. В нише за ним располагался персональный компьютер с периферией. Мышь, клавиатура и три больших плоских монитора крепились на выдвижных консолях, таким образом, что работать со всем этим можно было сидя, или даже лежа в кровати. Те, кто разрабатывал оснащение комнат пансионата, видимо, пришли к выводу, что людям, для которых эти комнаты предназначены, сидеть в обычных вертящихся креслах, мягко говоря, вредно, а полноценное ортопедическое кресло, настолько же удобное, как многофункциональная кровать, втиснуть в пространство комнаты вместе с ней было просто-напросто невозможно. Выбранное ими компромиссное решение мне очень понравилось. В стенах комнаты скрывались три довольно объемных шкафа. Первый представлял собой обычный шкаф-купе с довольно замысловатой начинкой, второй, -- совмещенный индивидуальный санузел, оснащенный, помимо стандартного оборудования, отличной системой надежных ухватистых поручней и опорных рукояток на все случаи жизни. В третьем шкафу обнаружилась миниатюрная кухня офисного типа. Сначала я мысленно удивился, зачем она могла здесь понадобиться, ведь я мог в любой момент перекусить в столовой, или попросить одну из милых девушек (вроде сопровождавшей меня, по имени Хезер), принести еду в мою комнату, но, потом пришел к выводу, что как раз имея такую возможность, мне будет приятно иногда самому заварить хороший зеленый чай, -- тщательно и без спешки, только ради самого процесса.
Быстро осмотрев комнату, я закинул свой рюкзак в шкаф, не тратя времени на его распаковку. Больше всего времени я потратил на распаковку содержимого архивного диска на новом компьютере и установку привычной системы паролей, -- скрывать мне было нечего, но без них я чувствовал себя неуютно. На все про все мне понадобилось полчаса, это дало мне возможность в тот же день успеть на первое занятие курса межвидового общения в ближайшем центре, естественно, при наличии транспорта. Я запер дверь комнаты, коснувшись дактилоскопического сенсора, на пульте своего сигнализатора (это порадовало меня даже само по себе), повесил компактный электронный блок, -- заменивший мне не только ключ от квартиры и обычный мобильный телефон, но и удостоверение личности, -- на шею, на специальном ремешке-подвеске и вместе с Хезер зашагал к выходу по довольно широкому (рассчитанному на передвижение каталок и инвалидных колясок) коридору выложенному упругим, смягчающим падения, покрытием из нескользкого пластика. Мы снова сели в ту же машину. Через четверть часа мне пришлось снова браться за костыли, выбираясь на тротуар рядом с кубическим зданием в три этажа с белоснежной облицовкой из искусственного камня. Благодаря помощи Хезер я без проблем добрался до небольшого помещения на первом этаже, имеющего обстановку хорошо оснащенной учебной аудитории. Почти все места для слушателей в аудитории были уже заняты, но преподавателя еще не было. Когда собралась вся группа, нас представили друг другу. Большинство моих одногрупников были совершенно здоровыми людьми, но помимо меня самого в группе обнаружилось еще несколько инвалидов-опорников.
Учебный антураж подействовал на меня угнетающе, слишком часто в подобной обстановке я чувствовал собственную беспомощность, но когда закончилась вводная лекция, я пришел к выводу, что этот курс я, скорее всего, смогу освоить без особых проблем. Мой давний интерес к предмету изучения выглядел здесь вполне достаточным аргументом, чтобы перекрыть ограничения вызванные дислексией.
Первое время спецкурс межвидового общения ничем не отличался от стандартного, но благодаря обществу Хезер я чувствовал себя вполне комфортно, с удовольствием изучая принципы общения с животными, принадлежащими к асексуальной категории по отношению к человеку, и общую этологию. Ежедневные занятия на курсах занимали почти все мое время. Вернувшись в пансионат я попросту отсыпался, чтобы восстановить силы до вечера, когда одна учеба и тренировки уступали место другим. Значительную часть ночи я, в обществе Хезер, осваивал на практике сексуальные взаимоотношения, характерные для собственного вида. Вначале мою партнершу и наставницу удивляло мое постоянное стремление превратить секс именно в обучение, скорее даже в нечто вроде своеобразного научного исследования. Однако стоило мне прямо объяснить ей, что для меня очень важно, во первых, доказать себе, что я способен научиться многому, несмотря на особенности мозга; во вторых, как можно точнее установить пределы того, что было действительно доступно мне в сексе, с учетом ограниченности физических возможностей, -- Хезер отнеслась к этому с тщательностью и серьезностью удивившей уже меня. Мастерством и изобретательностью по части секса девушка не уступала древнеримской гетере (насколько я мог представить себе таковую), но прежде всего она все таки была психологом, причем очень хорошим. Ее основной задачей было обеспечить психологический комфорт и стабильность подопечных, одним из которых был я, -- причем эта работа ей несомненно нравилась. По ходу дела выяснилось, что она отлично владела материалом спецкурса межвидового общения, который я только начал осваивать. Постепенно Хезер начала сравнивать сексуальные приемы, которые демонстрировала мне на практике с их аналогами, которые следовало бы использовать, будь на ее месте, скажем, кобыла. Это была только теория, но куда более полноценная, чем все, что мне удалось найти по этому поводу за прежние тридцать лет жизни.
Когда на курсах дело наконец дошло до общения с лошадьми, все началось, как я и предполагал с обучения уходу за лошадью и верховой езде. Я опасался, что для меня на этом дело может застопориться, но мои страхи были напрасны. Конечно настоящего конюха из меня не получилось, -- нормально работать в конюшне передвигаясь на локтевых костылях задача невыполнимая, -- но благодаря терпению и упорной, ненавязчивой помощи Хезер я вскоре перестал задумываться о том, что я мог бы сделать, работая в одиночку, а что нет. Более того, лошади, за которыми мы ухаживали (благодаря тому, что я записался именно на спецкурс, это были только кобылы), тоже не замечали этого. Я чувствовал их благодарность за заботу и это доставляло мне удовольствие, равное которому мне трудно представить. Однажды, когда я чистил кобылу, уже не задумываясь о том, что и как нужно делать, она начала нежно покусывать меня, отвечая любезностью на любезность, как это принято у лошадей. Этот день стал, пожалуй самым счастливым в моей жизни.
С верховой ездой все получилось еще проще. Во первых, сказались мои прежние мытарства, -- я не раз пытался научиться ездить верхом, мало чего достигнув, но получив при этом довольно солидный опыт. Во вторых, сбруя, которую нам пришлось осваивать во время обучения верховой езде, мало напоминала классическую. Причиной тому были не столько особенности спецкурса, сколько идея максимально близкого общения с животными, на которой основывалась вся работа центра межвидового общения. Сбруя эта очень напоминала самодельное приспособление, которым я когда-то пользовался, чтобы хоть немного уравнять свои возможности с возможностями здорового всадника. Роль седла выполняло приспособление переназначенное исключительно для страховки. Основой его была неширокая пластина из упругой пластмассы с глубокой анатомической штамповкой, плотно ложащейся на холку лошади. По бокам от этой штамповки находились две мягкие подушки из амортизирующего материала, напоминающего пенорезину, но их роль была скорее вспомогательной, -- основной точкой опоры седелке служила холка лошади. Прижатая к холке широкой подпругой седелка ложилась настолько плотно, что ее край, обращенный к всаднику, не представлял угрозы для его гениталий. При этом подпругу не приходилось затягивать слишком плотно. От соскальзывания назад с холки лошади седелку удерживал вполне обычный нагрудник. Она служила надежной точкой опоры, способной выдержать большую боковую нагрузку, не причиняя дискомфорта лошади. По бокам к ней крепились ремни-путлища из мягкого синтетического материала. Они заканчивались мягкими стременами-петлями, представляющими собой единое целое с ремнями. Переднюю часть стремени закрывала вставка из прочного амортизирующего материала, не позволяющая ступне проскальзывать в стремени дальше чем необходимо. При наличии дополнительного ремня, пропущенного через специальную петлю на подпруге, соединяющего стремена под брюхом лошади, они уже сами по себе были достаточной страховкой для всадника, но основным страховочным приспособлением седелки считались не стремена, а две арочные петли, закрепленные на пластине седелки. Опорной основой петель служил тонкий но очень прочный синтетический, пропущенный через мягкую пластиковую пружину, придающую конструкции необходимую жесткость. Снаружи все это было обшито синтетическим амортизирующим материалом и внешней оболочкой из специальной, не липнущей к коже пленки. Когда нас первый раз посадили верхом, то первым делом велели сунуть руки в эти страховочные петли и без крайней необходимости не вынимать их оттуда. То, что большинство людей в группе вполне могли обойтись без такой страховки, никого не интересовало. Страховочные петли нужны были, прежде всего, для того, чтобы мы не причиняли дискомфорта лошадям неловкими движениями и рывками поводьев. Это благополучно свело почти на нет разницу в физических возможностях, по крайней мере, в отношении верховой езды. К тому же, обучение пошло гораздо быстрее и легче, чем при классическом подходе. Труднее всего было научиться полностью доверять страховке и преодолеть естественный страх падения. Тем не менее, на это вполне хватило недели занятий. Все это время нас учили, прежде всего, не мешать лошадям во время движения. Только потом мы начали осваивать приемы управления лошадью, которые, опять таки, мало напоминали знакомые мне классические. Поводья хоть и использовались для управления, но были скорее средством общения, а не навязывания воли всадника лошади. Крепились они не к удилам а к боковым кольцам недоуздка. Кое кого это привело в недоумение меня, напротив, -- привело в восторг. Мне всегда хотелось научиться ездить именно так, но прежде соответствующих приемов работы поводом просто не существовало, а придумать их самому с нуля мне было не под силу. Большую роль в общении с лошадью во время движения, как и в классической школе верховой езды, играли движения ног. Постепенно мне удалось освоить их куда лучше, чем я ожидал, придав ногам естественное положение с помощью регулировки длины стремян и скошовочного ремня. Некоторые приемы так и остались для меня недоступными, но тренер этого просто не заметил, -- нас учили не управлять лошадьми, а общаться с ними: передавать им свои чувства и желания, но, прежде всего, понимать чувства лошади и действовать в гармонии с ними. Это и раньше удавалось мне в какой то мере, а тщательное целенаправленное обучение и тренировки достаточно быстро развили эту способность настолько, что формальные приемы общения с лошадью во время движения стали для меня чем то второстепенным. Мне было куда приятнее просто попросить лошадь сделать то, что мне было нужно, на странном, лишенном слов языке, состоящем из чистых чувств не обремененных формой. Вскоре я понял, что на этом языке мне куда легче общаться, чем на состоящем из слов. Я начал даже потихоньку использовать приобретенный опыт, общаясь с Хезер, но девушке не хватало присущей кобылам чуткости и открытости. Только во время секса она иногда раскрывалась настолько, что нам удавалось пообщаться почти так же.
Еще одним принципиальным отличием направленной на общение школы верховой езды от классической, была предназначенная для этой цели одежда. Мы ездили почти нагишом. Единственной одеждой, необходимой всаднику считалась короткая юбка из мягкой ткани, подпоясанная широким поясом. По сути, это был короткий шотландский килт. Многие носили настоящие килты, -- зачем придумывать что-то новое, если есть покрой и материал проверенный столетиями в весьма суровых условиях. Я тоже обзавелся настоящим шотландским килтом, поскольку выяснилось, что я могу себе это позволить. Ездить в такой одежде было очень удобно и приятно. Шелковистая шерсть лошади совершенно не натирала кожу. При этом моя кожа слегка прилипала к коже лошади, что давало мне дополнительную опору. Но лучше всего было то, что килт, по сути был чистой условностью, -- данью представлениям о приличиях не успевшим еще измениться в достаточной степени, -- я вполне мог позволить себе не надевать ничего под килт, как полагается истинному шотландцу. Благодаря этому верховая езда превращалась в своеобразную форму эротической близости с кобылой, к чему я всегда стремился. Какое-то время это создавало для меня определенные сложности. Вернувшись с очередного занятия, я был настолько возбужден, что нам с Хезер приходилось устраивать «разрядку» не откладывая до вечера. При этом ощущения получались намного ярче чем обычно, но у меня все равно всякий раз оставалось ощущение неудовлетворенности, несмотря на полную обессиленность, -- близость с Хезер была великолепна, но это было не совсем то, чего мне действительно хотелось.
Зато когда пришло время осваивать сексуальное межвидовое общение применительно к лошадям, мне уже не нужно было думать, что и как нужно делать, -- все произошло само собой, легко и естественно. Близость во время верховой езды возбуждала не только меня. Лошадь при этом возбуждалась не меньше, -- все что произошло уже в деннике было желанным для нас обоих. По началу мне приходилось действовать предельно осторожно, мысленно прося прощения у партнерши за свою медлительность. Кроме меня и кобылы в деннике никого не было, но объективы камер смонтированных под потолком пристально следили за каждым моим движением. Мне нужно было показать тем, кто наблюдал за мной с их помощью, что я помню и умею правильно применять на практике все то, чему нас учили. Нашей общей наградой за терпение и долгие ласки стал удивительно мощный оргазм моей прекрасной партнерши, который я разделил с ней. Лежа на широкой теплой спине кобылы, содрогающейся сладостной дрожью и дрожа вместе с ней всем телом, -- уже опустевший и полностью обессиленный, -- я точно знал, гнедая красавица прекрасно понимает, что ни один жеребец не способен доставить ей такое удовольствие, и это было для меня куда большей наградой, чем все сексуальное наслаждение, полученное от нашей близости.
За оставшееся время обучения я испытал близость с самками всех видов, которые входили в разрешенный перечень для сексуальной разновидности общения и интересовали меня в этом смысле. Всякий раз я убеждался, что такая близость искреннее, чище и полнее, близости с самой красивой и нежной женщиной. В то же время, я на практике убедился в том, что, в принципе, знал и раньше, -- больше всего меня тянет к кобылам. Близость с ними доставляет мне наибольшее удовольствие, хотя в чисто эротическом смысле кобыле трудно сравниться, например, с самкой дельфина.
Получив сертификат об окончании спецкурса межвидового общения, я по прежнему проводил много времени в ближайшем центре, полностью сосредоточившись на общении с кобылами и в сексуальном и в обычном смысле. Ночи я чаще всего проводил в одиночестве, -- на близость с Хезер у меня просто не было ни сил ни желания. Девушка не обиделась, ведь для нее это была, прежде всего, профессиональная обязанность. Такой поворот событий вполне устраивал нас обоих.
К сожалению, я не мог остается на конюшне все время. На этот счет существовали достаточно жесткие ограничения, -- поэтому свободного времени у меня все равно было гораздо больше, чем мне бы хотелось. Проводить его за сочинением новых фантастических рассказов мне не хотелось, -- реальность вполне удовлетворяла меня, -- но сформировавшееся когда-то стремление вырваться за пределы обыденности окружающего мира не исчезло окончательно. Оно и привело меня к поискам чего-то, пусть не магического, но красивого и необычного на сайтах посвященных мистике и оккультизму. Стабильность и определенность реальной жизни, и полноценное общение с кобылами, дающее мне эмоциональный комфорт, -- позволяли мне совершенно спокойно относиться к их результативности, получая своеобразное удовольствие от самого процесса.
Однажды, на одном из таких сайтов я нашел рисунок очень красивой татуировки. Рисунок был очень большим и сложным. В статье к которой был прикреплен графический файл, утверждалось, что это – рунное заклинание, которое нужно нанести на тело как татуировку, которая полностью покроет его. Автор статьи утверждал что заклинание постепенно набирает силу впитывая часть то ли магической, то ли жизненной энергии носящего татуировку (достаточно малую, чтобы не причинить вреда), до тех по, пока ее будет достаточно для реализации заклинания. После этого, носителю татуировки достаточно просто «отпустить» магию, чтобы заклинание реализовало себя.
Когда я начал читать описание его действия, оказавшееся достаточно подробным, у меня сложилось впечатление, что автор текста откопал в Интернете часть написанных мной рассказов и собрал описание из них, добавив необходимые связки объемом от нескольких слов до одного двух абзацев.
Заклинание называлось «Изумрудный Ключ». В описании утверждалось, что оно представляло собой рунную реализацию «ключа мечты», -- о таких заклинаниях речь шла в написанном мной когда-то рассказе, называвшемся «Право Мечтателей». В отличии от обычных Ключей, действующих немедленно после прочтения заклинания, за счет энергии гармонии наиболее искренней и сильной мечты заклинателя с результатом действия магии, -- этот годился для любого человека. Рунное заклинание постепенно гармонизировало стремления и мечты носящего татуировку с конечным результатом ее воздействия. По мере гармонизации символы татуировки должны были постепенно исчезнуть, приобретя чисто магическое воплощение. По завершении этого процесса, заклинание срабатывало почти как обычный «Ключ Мечты», -- создавая в памяти человека набор заклинаний, коротких, но очень мощных благодаря глубокой связи их формы с личностью заклинателя. Они позволяли заклинателю создавать и ликвидировать, если это было необходимо, определенные магические объекты. На этом сходство действия «Изумрудного Ключа» с подобными ему заклинаниями, описанными в «Праве Мечтателей» заканчивалось. Объекты, создаваемы заклинаниями этого Ключа были взяты из другого рассказа, называвшегося «Проект «Изумрудные Крылья»», которое я написал гораздо позднее «Права Мечтателей», -- видимо, поэтому автор текста и назвал заклинание «Изумрудный Ключ».
Первое заклинание, создаваемое Изумрудным Ключом, позволяло заклинателю принять связанную с этим Ключом исходную форму, не зависимо от того, в каком облике, или состоянии он находился в этот момент, -- превратиться в дракона-киборга органическая часть тела которого имела растительную природу: в «Проекте «Изумрудные Крылья»» я описал такое существо как биологическую адаптацию, созданную учеными-людьми для разведчиков, отправляемых на неизученные планеты.
Второе заклинание Ключа представляло собой настроенную на личность заклинателя нематериальную реализацию замысловатого магического рисунка сплетенного из высших рун, который а описал в конце «Проекта», когда решил добавить в сюжет магическую составляющую.
Тот рунный рисунок создавал вокруг заклинателя, находящегося в его центре, «рунную оболочку», дополняющую магическую составляющую его сущности. Эта магическая оболочка позволяла делать очень многое, поскольку представляла собой превращенное в единый гибкий и изменчивый магический объект сплетение высших рун (Огонь, Воздух, Вода, Земля, Свет, Жизнь Движение и Форма), соответствующая комбинация которых позволяла «описать» магическим путем любой процесс, объект, или явление. В частности с ее помощь можно реализовывать заклинания классической магии, на уровне доступном изначально магическим существам и магам-адептам; или, в случае необходимости, менять физический облик заклинателя постепенным (метаморфическим) превращением.
По мимо создания рунной оболочки тот же магический рисунок создавал похожую оболочку, вплетенную в конструкцию корабля, на борту которого реализовывалось заклинание, связанную с рунной оболочкой дракона-киборга (корабль, как и его пилот, был результатом проекта «Изумрудные Крылья»). Две магические оболочки были связаны между собой через «отпечаток» корабля и физического облика его пилота в зачарованном кристалле кварца, который служил «дракону» амулетом-накопителем магической энергии.
Заклинание Ключа, созданное на его основе, действовало почти так же, но было значительно более гибким. Его можно было использовать лишь частично, -- например, сформировать с его помощью только рунную оболочку, дополняющую сущность заклинателя. К тому же, это заклинание не зависело от внешних условий. Если заклинатель использовал его полностью, кристалл-накопитель формировался с нуля вместе с «отпечатками» в его структуре. Причем из описания действия этого заклинания следовало, что его полная реализация формировала не кварцевый кристалл-накопитель, -- описание которого, выполненное с помощью высших рун, включало в себя исходное заклинание, -- а гораздо более мощный магический артефакт. Его описание автор текста, видимо взял из «Права Мечтателей». Я описал очень похожий многофункциональный артефакт в самом конце рассказа как посох мага Ордена Мечтателей. Артефакт, упомянутый в описании, отличался только исходной формой, соответствующей форме кристалла-накопителя, упоминавшегося в «Проекте», и тем, что он не был связан с искусственно созданной стихией. Место Доменного Кристалла Серого Пламени в структуре этого артефакта занимал участок субстанции оболочки, при любом использовании артефакта сохраняющий характеристики идентичные свойствам кварцевого кристалла-накопителя, описанного в «Проекте». Такое утверждение смотрелось вполне логично, -- оба кристалла, по сути, представляли собой магические резонаторы-накопители, -- следовательно, теоретически, они были полностью взаимозаменяемыми. То, что один кристалл-резонатор был создан для взаимодействия с Серым Пламенем, а второй, -- для взаимодействия с одной из нейтральных форм магической энергии заклинателя, принципиального значения не имело. Куда существеннее было то, что воссоздание столь сложного артефакта как «посох любой формы» из «описания» в структуре заклинания требовало большого количества магической энергии, особенно учитывая «отпечатки» в центральном псевдокристалле артефакта. Однако, формирование заклинания с помощью Ключа, обеспечивающее сверхточную настройку его конкретной реализации на личность заклинателя, опять же теоретически, могло обеспечить ему необходимую эффективность.
Еще одним отличием второго заклинания «Изумрудного Ключа» от его рунного прототипа было то, что, на определенном этапе его реализации, структура рунной оболочки заклинателя дополнялась нематериальной реализацией кристалла-резонатора, формируемой дополнительным сплетением высших рун. Этот магический объект позволял заклинателю очень тонко взаимодействовать с его материальным воплощением, но он был ценен и сам по себе, -- это был своеобразный аналог Источника Серого Пламени, формируемого одним из заклинаний Ключа, описанного в «Праве Мечтателей».
Третье заклинание, формируемое Изумрудным Ключом, было полной контрверсией второго, завершающей функциональность всего набора заклинаний Ключа. Поскольку исходная форма, связанная с Изумрудным Ключом не имела половой принадлежности (растительные «драконы» из «Проекта «Изумрудные Крылья»» были бесполы, -- аналогом размножения для них был процесс регенеративной репродукции, запускаемый асексуальным путем с помощью «зерен»), он способен был гармонизировать своей сути любую личность, не причинив ей вреда. Этот Ключ, в отличии от описанных мной когда-то в «Праве Мечтателей», был полностью универсальным.
Дочитав описание, я мысленно восхитился творением неизвестного автора (никакой контактной информации в статье, к сожалению не было), -- он удивительно элегантно свел во едино идеи, изложенные в моих рассказах, причем созданный им абстрактный объект был одновременно совершеннее и лаконичнее всего, что описал я. Прикрепленный к статье рисунок магической татуировки был выполнен не менее тщательно, чем описание ее действия. Я долго любовался им, постепенно убедившись, что весь рисунок действительно состоял из множества различных сочетаний и переплетений восьми символов, выглядевших настолько странно, что они постоянно словно ускользали от сознательного восприятия, несмотря на все мои усилия удержать их образы взглядом.
Не могу сказать, что я поверил в магическую силу рисунка. Во первых, я давно спрятал надежду отыскать нечто, обладающее магической силой в самый дальний уголок своей души, где берег все то, что мне хотелось сохранить вопреки обыденной действительности и доводам здравого смысла, с которыми я вынужден был согласиться. Во вторых, описание действия заклинания, хоть и очень нравилось мне, не позволяло воспринимать его иначе, как красивый вымысел такого же мечтателя, каким был я сам.
Тем не менее, мне очень захотелось украсить свое тело магической татуировкой, просто потому, что она была очень красива. К татуировкам я давно был неравнодушен, но прежде я не видел ни одной, смысл которой понравился бы мне настолько, чтобы я решился навсегда изменить с ее помощью свою внешность. Попадись мне эта татуировка на глаза раньше, я бы тоже вряд ли решился на это. Во первых, я относился к татуировкам слишком серьезно, чтобы пытаться сделать ее самостоятельно, или даже доверить мастеру, для которого это был просто рисунок. Во вторых, раньше человек тело которого полностью покрывала татуировка привлекал слишком много внимания.
К счастью, к тому времени, когда я нашел столь понравившеюся мне татуировку, обе проблемы уже утратили актуальность.
На особых территориях среди молодежи быстро распространилась мода обходиться минимумом одежды, если только позволяла погода. Эту моду активно поощряли, стараясь побыстрее развить в молодом поколении способность чувствовать и осознавать природное окружение, столь необходимую для выполнения особыми территориями их основной задачи. Закрепившись, эта мода повлекла за собой другую, -- недостающую для выражения индивидуальности одежду стали заменять татуировками.
Рынок мгновенно откликнулся на новый массовый спрос. Несколько крупнейших фирм в Японии, США и Южной Корее, выпускающих высококачественную электронику, начали серийное производство кабинок-автоматов для нанесения татуировок. Эти кабинки представляли собой своеобразный гибрид трехмерного лазерного сканера и системы высокоточных кареток-плоттеров, снабженных игольчатыми головками, наносящими на кожу многоцветный рисунок примерно так же, как вколачивали краску в бумажные листы иглы матричных принтеров.
Процесс обзаведения татуировкой начинался с того, что клиент, зайдя в автомат-кабинку вводил в управляющий системой компьютер необходимый рисунок, предварительно преобразованный программой конвертором в специально разработанный для этой цели формат представления графической информации. Простейший рисунок можно было создать с помощью сенсорного экрана, служившего для управления компьютером татуировочной кабинки, но чаще всего использовали заранее подготовленный файл, загруженный либо из Интернета, либо с портативного накопителя через USB-порт. Дальше клиенту нужно было раздеться и встать определенным образом внутри кабинки, ориентируясь по разметке на полу и следуя подсказкам на экране терминала. Разработчики таких автоматов не стали полагаться на терпение и выносливость пользователей: процесс нанесения сложной татуировки мог длиться достаточно долго, к тому же местная анестезия вводимая специальными иглами печатающих головок, не на всех действовала одинаково хорошо. После первого, чернового прохода трехмерного сканера вдоль тела, созданная компьютером модель использовалась для того, чтобы настроить расположение специальных манипуляторов, придающих телу необходимое положение и обеспечивающих ему надежную поддержку до завершения работы автомата. После этого трехмерный сканер делал еще несколько проходов вдоль тела клиента, собирая необходимое количество информации для создания полноценной трехмерной модели с детальным рельефом поверхности. Дальше рисунок татуировки нужно было расположить желаемым образом на этой модели, пользуясь сенсорным экраном терминала, и запустить процесс нанесения татуировки. Создатели таких автоматов позаботились не только об удовлетворении возникшего спроса, но и о максимально возможном увеличении объема рынка. Параллельно с красителями, которыми наносились татуировки, были разработаны составы- нейтрализаторы с помощью которых старую татуировку можно было убрать с помощью процедуры, аналогичной процедуре ее «распечатки» на теле. При этом принципиально новым, тщательно запатентованным, достижением была технология изготовления сверхтонких игл из специального пластика, применяемых для этой цели. Они не травмировали кожу и не оставляли на ней видимых следов. Благодаря этому желающие могли менять самые сложные татуировки почти так же свободно как одежду, хватило бы терпения и денег. Распечатка татуировок на теле не считалась предметом роскоши, -- во всяком случае, на особых территориях, -- но робота принт-автоматов все равно стоила недешево.
Впрочем, для меня это, как и многое другое не имело значения. Ближайшая принт-кабина находилась прямо в коридоре пансионата в который выходила дверь моей комнаты и ее терминал послушно реагировал на «платежный» сигнал индивидуальных пультов-сигнализаторов. Среди обитателей пансионата эксперименты с татуировками быстро превратились в своеобразную субкультуру, частью которой были почти все, не зависимо от пола и возраста. Я давно чувствовал себя не совсем удобно с непокрытой рисунком кожей, хотя это и не мешало мне большую часть времени ходить в одном килте и старых армейских босоножках из тропического снаряжения то ли английской, то ли американской армии, верно служивших мне много лет.
Тем не менее, я очень обрадовался возможности привести себя в надлежащий вид, не отступая от своих принципов. Программа для конвертирования изображений в графические файлы для принт-кабин на моем компьютере имелась давно. Я получил ее с очередным регулярным обновлением программного обеспечения, но прежде ни разу не пользовался. Впрочем, мне не составило труда разобраться в красивом и достаточно лаконичном графическом интерфейсе, предназначенном для домохозяек. В простейшем случае нужно было просто загрузить исходное изображение в программу с помощью стандартного окна открытия файла и запустить процесс преобразования, что я и сделал, указав в качестве расположения файла адрес рисунка прикрепленного к статье на оккультном форуме. Комп трудился довольно долго, что меня ни сколько не удивило, зато корректировать изображение, появившееся в окне предварительного просмотра мне не пришлось. Я долго и тщательно сравнивал его с исходным, но различий так и не обнаружил.
Сбросив рисунок в формате принт-кабины на четырехгиговый флеш-накопитель (файл занял ровно половину его объема), я вырубил комп, взял костыли и вышел в коридор, привычно заперев за собой дверь комнаты с помощью пульта-сигнализатора. Стараясь двигаться как можно тише, я зашагал к принт-кабине. Было уже довольно поздно, большинство обитателей пансионата видели, как минимум, первый сон. К счастью, жесткого распорядка в пансионате не было и никому не пришло бы в голову спрашивать, что мне понадобилось на ночь глядя за пределами своей комнаты.
Принт-автомату время суток было тем более безразлично. В ответ на сигнал с моего пульта дверь кабинки послушно открылась, встретив меня мягким белым светом люминесцентной панели на потолке. Мельком отметив крепления для костылей, удобно расположенные на стенке кабины, я вошел внутрь, сунул один костыль в крепление, освободив правую руку, и нажал кнопку закрытия двери. Дверь кабины мягко и бесшумно закрылась за моей спиной, одновременно вспыхнул квадратный сенсорный экран терминала, встроенный в стенку кабины. Сунув второй костыль в крепление, я воткнул флешь накопитель в порт под экраном. Терминал поразмыслил несколько секунд ища подходящие драйвера, потом вывел стандартное окно открытия файла. Я сохранил конвертированный файл с рисунком татуировки в корневой каталог флеш-накопителя, так что мне осталось только быстро дважды ткнуть по его названию пальцем. Терминал продемонстрировал мне содержимое файла. Я ткнул пальцем в нарисованную клавишу с надписью «подтвердить» и на экране замелькали кадры анимированной графической инструкции, подчеркнуто условно изображающей раздевание. Скинув килт и босоножки (больше снимать мне было просто нечего), я сунул их в специальную нишу для одежды в стенке кабины и ткнул пальцем в клавишу с надписью далее. На сей раз, я внимательно просмотрел информационную мультипликацию, разбираясь как именно нужно встать в принт-кабине. Ее конструкция была не совсем стандартной, так что мне не составило труда встать неподвижно, опираясь на удобно расположенные поручни, пока сканер создавал черновую трехмерную модель моего тела для позиционирования манипуляторов поддержки. Когда манипуляторы благополучно подхватили мое тело, надежно зафиксировав его в необходимой позиции, процесс пошел по стандартной схеме.
Мне пришлось изрядно потрудиться, втолковывая компьютеру принт-кабины как «обернуть» татуировкой мое тело. Рисунок был одновременно очень сложным, однородным и плотным. Стандартные алгоритмы автоматического позиционирования, использующие художественные акценты и ключевые точки рисунков, оказались совершенно бесполезными. В конце концов, мне, все таки, удалось добиться необходимого результата вручную, -- благо спешить мне было некуда. Несколько раз перепроверив проделанную работу, я снова коснулся пальцем нарисованной кнопки с надписью далее.
Из стенок кабины выдвинулись четыре вертикальных направляющих, с довольно громоздкими черными брусками принт-блоков. Они деловито застрекотали, точь в точь, как головка матричного принтера и медленно поползли по моему телу снизу вверх, повторяя все изгибы, неровности кожи и выступы мышц. В первый момент я напрягся, опасаясь, что анестезия не сработает, но легкое покалывание медленно поднимающееся вверх по телу, оказалось даже приятным.
Проведя около трех часов в принт-кабине, я неплохо отдохнул от долгого сидения за компьютером, благодаря поддержке фиксирующих тело манипуляторов. С некоторым трудом снова натянув килт и босоножки, я выбрался наружу и медленно, даже в пределах своих возможностей, зашагал по коридору обратно к своей комнате, давая телу время отойти от долгой неподвижности.
Остаток ночи я проспал как убитый и утром чувствовал себя великолепно, хотя сон был короче обычного. На мою татуировку никто не обратил особого внимания, ни в общей столовой пансионата, ни в центре, куда я как обычно отправился в тот день после завтрака в сопровождении Хезер. День прошел так же, как проходило большинство из них, но к вечеру привычное однообразие происходящего вдруг словно заколебалось, как воздух над раскаленным песком пустыни.
Рисунок татуировки, выполненный светло серой, чуть серебристой краской, начал быстро блекнуть, постепенно исчезая с кожи, хотя краситель, не обработанный нейтрализатором, должен был сохранять цвет неограниченно долгий срок. В первый момент я подумал, что замысловатая краска каким-то образом разрушается из-за особенностей метаболизма моей кожи, но вскоре понял, что дело не в этом. Рисунок татуировки исчезал постепенно, причем этот процесс явно обладал некой внутренней закономерностью, -- непонятной, но очевидной на уровне интуиции.
Однако самым удивительным было то, что по мере исчезновения татуировки с кожи я начал чувствовать ее словно внутри себя. Вначале это странное чувство было настолько слабым, что я принял его за результат самовнушения: происходящее в точности соответствовало описанию поведения рунного заклинания после завершения процесса гармонизации, а мне очень хотелось верить в его реальную магическую силу, не смотря на то, что это противоречило если не здравому смыслу, то всему моему жизненному опыту.
Вскоре это странное ощущение усилилось настолько, что я уже не мог отрицать его реальность, не зависящую от того, что я думаю по этому поводу. Оно продолжало усиливаться и обретать новые детали до тех пор, пока татуировка не исчезла с моего тела окончательно и бесследно. В этот момент я понял, что действительно могу просто отпустить, созданную рунным заклинанием, магию (татуировка действительно была заклинанием, сколь бы странным это ни было в нашем мире), позволив ей сделать то, для чего она была предназначена.
Я всегда гордился своей способность верить в то, чему существовали достаточно веские доказательства, сколь бы невероятным это ни было в той, или иной ситуации. Благодаря ей я не разрушил то, о чем мечтал всю жизнь, сочтя происходящее внезапным приступом помешательства. Волей случая, прикоснувшись к творению магического искусства, давно забытого в нашем мире, я сразу поверил в реальность неожиданного приобретения. Свои чувства, в этот момент я не буду пытаться описать, -- человеческий язык слишком беден для этого.
Я не отпустил магию Ключа потому, что, сформировавшись, она продолжала постепенно набирать силу. Магия гармонии обладает огромной силой, а магия мечты, -- одно из высших ее проявлений. В тот момент, когда Изумрудный Ключ привел мою сущность в полную гармонию со своей, эта гармония создала мощный поток магической энергии. Прислушиваясь к созданным им ощущениям, я вскоре понял, что магическая структура Ключа, ждущая момента реализации, накапливает в себе эту энергию, причем такая ситуация явно была предусмотрена ее создателем. Исходя из того, что дополнительный запас магической энергии лишним для мага не бывает, я решил подождать завершения этого процесса. Существование структуры Ключа в глубине моей сущности не вызывало дискомфорта, или желания немедленно «отпустить» ее, а сознание того, что я могу сделать это в любой момент само по себе давало вполне достаточно, чтобы я мог наслаждаться своей жизнь, какой она была в тот момент. Я умел ждать, мне пришлось научиться этому, но с того дня ожидание стало для меня удовольствием, каким никогда не было прежде.
На исчезновение татуировки, так же, как и на ее появление, никто не обратил внимания. Я продолжал жить прежней жизнью, которая многие годы казалась мне обыденной и однообразной, но при этом я был, возможно, самым счастливым человеком на планете, носившей имя Земля. Прислушиваясь к тому, как накапливала магическую энергию структура Ключа, я вскоре понял, что, если ее емкость и ограничена (что казалось мне маловероятным), она вряд ли переполниться за время обычной человеческой жизни.
Я по-прежнему проводил в центре межвидового общения столько времени, сколько позволяли мне правила. Состояние внутренней гармонии помогло мне полностью сосредоточиться на практическом совершенствовании в искусстве общения с животными, -- это стало для меня уже не средством забыть о несовершенстве окружающего мира, а настоящей целью достойной усилий, необходимых для ее достижения. При этом поток магической энергии, -- который я ощущал благодаря структуре Ключа, -- прямо зависящий от внутренней и внешней гармонии, стал для меня надежным ориентиром, направляющим мои усилия. Если общение со мной доставляло тому, или иному существу удовольствие, поток энергии усиливался тем больше, чем сильнее было это чувство. В противном случае он резко ослабевал, даже если сам я не успевал еще ощутить дисгармонию происходящего. Благодаря этому весьма своеобразному, но очень чуткому и надежному ориентиру, я окончательно убедился в том, что знал и раньше, -- наиболее полноценной разновидностью общения с животными, по отношению к которым это было возможно, была именно сексуальная близость; хотя грань между почти абсолютной гармонией и ее полной противоположностью была при этом настолько тонкой, что, не смотря на все приобретенные знания и достаточно большой опыт, только магия позволяла мне постоянно оставаться на одной ее стороне.
Время, которое я прежде проводил в поисках осколков давно забытого искусства магии на многочисленных форумах, посвященных оккультизму и мистике, я посвящал медитации в почти классическом смысле, используя в качестве объекта концентрации магическую структуру Ключа и удивительное чувство гармонии между с ней моей собственной сущности.
Дни по-прежнему были похожи один на другой, как капли воды в реке, но я был только рад этому, -- у меня было все, что мне хотелось иметь. Поток времени, прежде то мучительно медленный, то просто неторопливый, стал удивительно быстрым, но и это было мне безразлично.
Однажды я понял, что не смогу больше получать от жизни прежнее удовольствие. Старческая дряхлость окончательно взяла верх над моим телом, хотя, благодаря внутренней гармонии и направляемому ею образу жизни, это произошло намного позже, чем я предполагал, когда мне исполнилось тридцать лет. Я мог жить прежней жизнью еще достаточно долго, но в ней не было бы прежней гармонии.
Осознав это, я дождался, когда стихнет в пансионате дневная суета, лег в постель и мысленным усилием «отпустил» магию Ключа. Моя сущность, а вместе с ней и восприятие окружающего мира, мгновенно изменились, но я не успел осознать происходящее со мной. Весь мир, и осознание самого себя заслонил поток воспоминаний, хлынувший в сознание из памяти исходной формы, связанной с Изумрудным Ключом.
Остаться без поддержки родителей в темные времена средневековья – означало погибнуть. Позже, скажем в двадцатом веке, когда человечество шагнуло на новую ступень морали и понимания роли общества это грозило менее обеспеченным и счастливым детством, худшим качеством образования и менее престижной работой, -- но не смертью. В эру межзвездных перелетов и активной колонизации новых планет в развитом социуме Человеческой Федерации отсутствие родительской опеки никак не влияло на судьбу человека.
Такому обществу вполне под силу обеспечить счастливое детство немногочисленным сиротам, -- ребенку нужно не так уж много для счастья. Образование в мирах федерации бесплатно и обязательно для всех. В восемь лет в День Чтения все дети проходят загрузку первой образовательной ленты, -- синтетической ментозаписи стандартных навыков чтения и письма. Выбор второй образовательной ленты, дающей профессиональные навыки, -- зависит только от результатов ментодиагностики, проводимой в образовательных центрах непосредственно перед загрузкой для определения максимальной совместимости мозга требованиям конкретной специальности. Создание самих образовательных лент, тоже задача государства. Это обеспечивает максимальное качество образования и равенство возможностей для всех граждан Федерации.
Все это я слышал от воспитателей с пятилетнего возраста. Форма постепенно менялась, становясь более сложной, но смысл оставался прежним. Я верил тому, что мне говорили. До Дня Чтения у меня не было никаких причин сомневаться в том, что все именно так и есть. После загрузки первой образовательной ленты, когда все надписи, прежде казавшиеся мне просто рисунками, вдруг обрели смыл, я немного удивился тому, что чаще всего они запрещали что ни будь делать. Стоило мне взглянуть на надпись на двери, или на стене и она начинала звучать в моем сознании, словно рядом стоял кто-то из воспитателей и произносил слова вслух, даже если рядом никого не было. Чаще всего встречалась надпись «вход только для персонала». Голос, звучавший в моем сознании, когда я смотрел на эти слова, всегда был строгим и назидательным. Воспитатели старались говорить ласково, но, иногда, говорили именно так.
После Дня Чтения часть игрушек исчезла со своих мест на полках. Их сменили книжки в ярких обложках. В начале мне нравилось читать их, но вскоре оказалось, что все они очень похожи друг на друга. Больше всего различались их яркие обложки.
Каждая книжка рассказывала о какой-то профессии. Воспитатели постоянно поощряли чтение. Постепенно большинство моих сверстников нашли книжки, которые нравились им больше всех остальных. Они начали спорить друг с другом, ведь остальным почему-то нравились совсем не то, что нравилось им самим. Воспитатели не пресекали этого, только следили, чтобы спорщики не передрались друг с другом.
Мне с самого начала не понравилась эта странная непонятная игра. Мне казались интересными все профессии. Выбирать какую-то одну мне совсем не хотелось. Когда я сказал об этом воспитательнице, она ответила мне, что человек не может знать и уметь все одновременно. Это под силу только обществу в целом, поэтому каждый человек должен делать что-то одно. Мне это не понравилось, и я спросил, зачем нам нужно читать книжки о разных профессиях, если мы все равно не будем сами выбирать их. Воспитательница ответила, что это нужно, чтобы точнее определить с помощью ментодиагностики, какая специальность больше всего подходит каждому из нас.
В каждой книжке говорилось не только о какой-то профессии. Все они заканчивались одинаково – рассказом об Олимпиаде. Это было соревнование между представителями одной специальности, которые еще не получили работу. Получали работу только те, кто лучше других справлялся с заданиями во время Олимпиады.
Мне не нравилось читать об этом. На Олимпиаде побеждали не все, но ни в одной книжке не говорилось, что происходит с теми, кто проиграл. Преподаватели всегда убеждали нас, что каждый человек должен работать на благо общества. То же самое говорилось в книжках. Проиграть на Олимпиаде, не получить право работать, -- это было самое страшное, что могло произойти с человеком. Моим сверстникам это не мешало читать про Олимпиаду они верили, что проиграет кто-то другой, а они обязательно будут первыми и получат хорошую работу. Я, напротив, всегда боялся проиграть.
Однажды я спросил воспитательницу, зачем нужна Олимпиада, если все, кто в ней участвует знают и умеют одно и тоже. Почему все они не могут просто получить хорошую работу, ведь федерация обеспечивает одинаково хорошее образование всем.
Воспитательница не ответила на мой вопрос, она только нахмурилась и строго посмотрела на меня, как делала всегда, когда ей что-то очень не нравилось. Нас редко наказывали, но такое, все же случалось. В тот раз я испугался, что воспитательница накажет меня, но она просто молча ушла и вернулась с книгой, которой не было на полках.
Эта книга сразу понравилась мне тем, что ее обложка не была яркой. В ней тоже говорилось о профессии. Специальность называлась «системный аналитик». Она очень понравилась мне, гораздо больше, чем все, о которых я читал раньше. Эта профессия была очень необычной, -- словно несколько специальностей соединили в одну. Помимо знаний и навыков, относящихся упоминавшихся только в этой книге в рассказе упоминалось, то о чем говорилось в книгах о других профессиях: математика, физика, химика, биолога, кибернетика. Работа системного аналитика оказалась столь же разнообразной.
Прочитав книгу до конца, я понял, что работать вместе со специалистами очень разных профессий, получив только одну специальность, все-таки можно. Я успокоился, на время позабыв даже о своем страхе проиграть на олимпиаде.
До Дня Образования, о котором нам говорили с самого раннего детства, мы ни разу не покидали приют, но по мере того как мы становились старше, нам все больше рассказывали о том, как устроен мир за его пределами.
Приют находился на Земле, центральной планете Человеческой Федерации. Когда-то люди жили только на этой планете, но когда были созданы генераторы прокола, началась активная колонизация других планет. К этому времени на Земле людей было слишком много. Колонизация спасла родную планету человечества от гибели, но вскоре выяснилось, что планет, на которых могут жить люди очень мало. В то же время на многих планетах не пригодных для жизни людей имелись большие запасы полезных ископаемых, запасы которых на Земле были почти исчерпаны. Попытки приспособить среду этих планет для жизни людей оказались безуспешными. Создание искусственной среды требовало много времени и очень больших затрат.
Вторая волна колонизации началась в тогда, когда генетики и биологи на Земле нашли способы изменять самих людей, адаптируя их к жизни в условиях, в которых человек жить не может. Адаптация колонистов решила проблему перенаселения и обеспечила крепнущее человечество не ограниченным притоком ресурсов для дальнейшей колонизации.
Когда приток ресурсов из колоний на Землю уменьшился, потому, что ресурсы планет-колоний начала поглощать их собственная промышленность, началось освоение планет богатых полезными ископаемыми, на которых не могли жить даже биоадаптированные колонисты. Эти планеты исследовали киборги. Огромные автоматические корабли управляемые кибер-модулями, основой которых служил человеческий мозг, доставляли туда вначале геологоразведовательные, потом, -- руднодобывающие комплексы, управляемые киборгами-операторами. Такие комплексы обеспечили надежный приток сырья для промышленности земли и ее развивающихся колоний.
В начале третьего периода колонизации кибер-модули встраивали непосредственно в управляющие системы кораблей, или производственных комплексов, но гибель нескольких киборгов-операторов привела к принятию закона, согласно которому в комплектацию любого комплекса, управляемого киборгом-операторм, должен входить эвакомодуль, -- автономная мобильная система позволяющая оператору покинуть комплекс в случае необходимости. Позднее был принят закон, согласно которому мозговой модуль и универсальный андроидный эвакомодуль считались неотъемлемой собственностью конкретного киборга, -- аналогично телу человека.
Об адаптированных колонистах воспитатели рассказывали с пренебрежением, о киборгах, -- с презрением, которое они безуспешно пытались скрыть. Большинство моих сверстников просто переняли это отношение. Меня слова воспитателей раздражали. Однажды, кто-то из них сказал, что проигравший на Олимпиаде всегда может подписать контракт на киборгизацию, или отправку на одну из условно пригодных планет-колоний, требующих биоадаптации. Получив ответ такой на давно мучивший меня вопрос о судьбе проигравших Олимпиаду, я захотел больше узнать и о киборгах и о биоадаптации колонистов. Опасаясь наказания, я, все же, попросил хотя бы показать, как выглядят адаптированные колонисты.
Воспитатель посмотрел на меня с плохо скрываемым презрением, но наказывать не стал, а молча отвел меня к компьютерному терминалу, в одной из комнат обозначенных табличкой «только для персонала». Набрав на клавиатуре терминала несколько коротких команд, он вывел на экран яркое многоцветное изображение, -- андроидный эвакомодуль киборга. Объяснив мне как вызвать на экран терминала следующее изображение, или вернуться к предыдущему, воспитатель ушел, велев мне просто вернуться в общую комнату своей группы, когда мне надоест рассматривать изображения.
Я долго рассматривал первое изображение, пытаясь понять, почему воспитатели всегда говорили о киборгах с оттенками отвращения и презрения. Эвакомодуль был снят на фоне красно бурых скал какой-то безжизненной планеты под желто-зеленым небом. В отсветах оранжевого солнца серебристая фигура андроида выглядела удивительно красиво. Позже я убедился, что основная причина такой красоты – продуманная конструкция, но тогда универсальный эвакомодуль казался мне произведением искусства, великолепной металлической статуей.
Вызвав на экран терминала следующее изображение, я увидел киборга «без тела», -- серебристый кокон кибер-модуля внутри которого находился мозг киборга, и системы жизнеобеспечения. Я снова чувствовал скорее восхищение. Оставив попытки понять причины явного презрения воспитателей к киборгам, я начал просто рассматривать изображения на экране терминала, сменяя их уже гораздо быстрее.
«Воплощения» киборгов, -- разные модели эвакомодулей, автоматических кораблей, автономных систем и стационарных комплексов, управляемых кибер-модулями, -- очень отличались друг от друга, но ничего страшного, отвратительного, или уродливого в них не было. Разглядывая эти изображения, я пытался представить, что чувствует киборг-оператор, пилотируя грузовой космический корабль, ведя по вулканической равнине наземный исследовательский модуль, или управляя в одиночку огромным руднодобывающим комплексом. Конечно, представить себе это я не мог, но такая перспектива скорее притягивала меня, чем пугала.
Вслед за изображением очередного «модуля дальней разведки» (во всяком случае, так утверждала надпись в левом верхнем углу изображения) на экране появился текст. Это оказалось нечто вроде книг, описывающих разные специальности, которые я читал раньше, только этот текст описывал работу киборга-оператора. Это красочное, отлично составленное описание вызвало у меня противоречивые чувства. С одной стороны меня привлекала защищенность кибер-модуля, возможность забыть о потребностях тела (ресурс системы жизнеобеспечения даже в автоном режиме был очень) и очень тонко контролировать собственное настроение с помощью встроенной медицинской системы (зачем грустить, тосковать или бояться того, что нельзя изменить, если можно просто работать, сохраняя полное спокойствие), меня зачаровали красочные описания ощущений киборгов-операторов создаваемых системами управления во время выполнения операций слишком сложных, точных и многочисленных для оператора-человека. С другой стороны не менее красочно описывался сенсорный голод, -- нехватка ощущений при слабом потоке данных от управляемых систем и отсутствие ощущений, естественных для человека (помимо аудиовизуальной информации). Создатели текста настолько упорно превозносили возможности специальных компьютерных программ, создающих виртуальную среду для отдыха киборгов-операторв, что я не смог поверить в их искренность. Еще сложнее мне было понять, зачем отказываться от естественных ощущений собственного тела, если потом все равно придется возвращаться к их виртуальной имитации.
Вслед за текстом на экране терминала начали появляться изображения адаптированных колонистов и пейзажи планет, для которых они были приспособлены. Я сидел у терминала до глубокой ночи, погрузившись в красочный калейдоскоп удивительно разных, но, в то же время, чем-то неуловимо схожих миров и их обитателей. Среди колонистов были существа просто красивые, -- часто похожие на земных животных, -- и совершенно ни на что не похожие, такие же странные как природа планет, для которых они были приспособлены, -- но ни уродливых ни отвратительных среди них не было. Многие существа с первого взгляда казались мне совершеннее человека: большие гибкие кошки со сложным завораживающе красивым узором полос и пятен на короткой пушистой шерсти, -- надежно маскирующей их в бесконечных джунглях родной планеты; стремительные существа похожие на земных дельфинов, живущие на планете не имеющей суши, ...
Среди колонистов было мало таких, кто не был бы в своем мире сильнее и красивее человека в окружении земной природы. Мне очень хотелось отыскать облик, который нравился бы мне больше всех остальных, но это мне не удалось. Всякий раз, когда мне казалось, что я нашел именно то, что искал, увидев пейзаж другого мира, я понимал, что здесь такое существо будет даже беспомощнее обычного человека. Мне стало грустно, но я сразу вспомнил о том, что наука на Земле развивается очень быстро, -- нам постоянно говорили об этом. У меня появилась надежда и новая мечта, о которой я не говорил никому. Я надеялся, что, к тому времени, когда мне исполниться 18 лет, ученые создадут биоадаптацию, которую я безуспешно искал среди изображений колонистов.
Я перестал бояться проиграть на Олимпиаде. Моя мечта сделала этот страх глупым, полностью лишив его смысла. Его место в моем сознании заняло недоумение, медленно, но неуклонно растущее и обретающее форму по мере того, как я становился старше.
Рассказы воспитателей о жизни Человеческой Федерации, --гражданами которой были мы все, -- раздражали меня подчеркнуто презрительным отношением ко всем кто жил не на Земле. Я все чаще задавал себе вопрос, почему федерация называется именно «Человеческой», ведь адаптированных колонистов и киборгов среди ее граждан намного больше, чем людей, живущих на Земле и немногочисленных планетах-колониях земного типа.
Наконец наступил День Образования, которого все мы ждали и, одновременно боялись. За долго до этого, все разговоры были только о поездке в Центр Образования и в Олимпийский Комплекс.
В День Образования нас подняли раньше обычного. После завтрака старший воспитатель выдал всей нашей группе новые комбинезоны, -- не желтые, какие все мы носили в приюте, а светло-серые как у техников из обслуживающего персонала. На этих «взрослых» комбинезонах не было названия приюта и номера группы отпечатанного крупными белыми буквами поперек груди и спины на желтых комбинезонах. На правой стороне груди каждого серого комбинезона имелась табличка с именем владельца. Слева на том же месте имелись узкие кармашки из прозрачного пластика. У воспитателей, медиков и техников из персонала приюта в таких кармашках имелись таблички с указанием специальности, которые на только предстояло получить.
Серый комбинезон техника оказался очень удобным. Мне очень понравился его спокойный неброский цвет, прочность тонкой синтетической ткани и наличие множества удобно расположенных карманов (на желтых комбинезонах, которые мы носили в приюте, их было гораздо меньше). Моим сверстникам тоже очень понравилась новая одежда, которая уже не была собственностью приюта – она принадлежала нам. Больше у нас не было ничего (все необходимое нам только предстояло приобрести, получив работу и первые собственные деньги), поэтому нам не пришлось тратить времени на сборы.
В сопровождении воспитателей мы тесной группой подошли к главным воротам. Высокие металлические створки плавно уехали в стороны с тихим, едва слышным, шипением и мы впервые в жизни покинули территорию приюта, огороженную высокой стеной и заполненную зеленью большого парка. На белой пластобетонной ленте дороги, бегущей к воротам приюта через широкий луг с сочной зеленой травой, нас уже ждали две большие пассажирские платформы. Их обтекаемые корпуса из белоснежного пластика казались яркими даже на фоне почти такого же белого пластобетона дороги.
Дверные панели были уже открыты, воспитатели быстро распределили места в салонах. Дверные панели с тихим шипением закрылись. Под полом загудели гравиприводы, платформы плавно поднялись и заскользили над полотном дороги на высоте чуть больше человеческого роста, быстро набирая скорость. Я оказался на одном из передних сидений в салоне первой платформы, но по дороге мне удалось увидеть гораздо меньше, чем мне хотелось.
Сначала вдоль дороги тянулся луг, потом его сменили деревья. Вскоре мы уже мчались по улицам города. Белые здания мелькали за окном настолько быстро, что я почти ничего не успел разглядеть. Почти все здания казались одинаковыми, разве что некоторые были больше, или выше остальных.
Обе платформы опустились замерли и снова опустились на бетон на большой овальной площади, перед входом в двухэтажное круглое здание, сверкающее на солнце стеклом множества огромных окон, -- они занимали гораздо большую площадь, чем белый бетон стен между ними.
На площади стояло множество небольших машин разных моделей. Пластик обтекаемых корпусов сверкал на солнце радугой ярких цветов. Место не занятое машинами было заполнено людьми. Такое разнообразие лиц и необычной яркой одежды я увидел впервые в жизни. В этой пестрой толпе не было двух одинаково одетых людей.
Когда мы, в сопровождении воспитателей покинули салон, платформа вновь поднялась в воздух, плавно развернулась над толпой и заскользила куда-то над белым бетоном одной из улиц ведущих к площади. Мы собрались тесной группой, выстроившись небольшой колонной, и зашагали вслед за старшим преподавателем к зданию Центра Образования, сквозь расступающуюся толпу ярко одетых людей.
В зале на первом этаже Центра Образования людей тоже было много и все они были взволнованы еще больше, чем те, кто стоял на площади перед зданием. Мы остановились в центре зала. Старший преподаватель сказал, что нам нужно ждать пока каждого из нас вызовут через систему оповещения, и велел нам занимать места в пластиковых креслах, стоящих по всему залу. Мы сели, по-прежнему тесной группой, напряженно вслушиваясь в имена звучащие из громкоговорителей, скрытых в потолке, и рассматривая окружающих.
В зале было много наших сверстников, но они вели себя совсем иначе. Все они волновались не меньше нас, и это было гораздо заметнее в их поведении. Взрослые сидевшие рядом с ними (видимо, их родители) улыбались им, успокаивали в пол голоса. Воспитатели в приюте тоже говорили с нами так, но это было тогда, когда мы были детьми. Теперь, успокаивать нас было некому. Тогда я впервые усомнился в том, что отсутствие родительской опеки ничего не меняет в жизни человека благодаря развитости социума федерации. Воспитатели делали для нас многое, но это было лишь самое необходимое, -- не меньше, но и не больше. Я не столько понял, сколько почувствовал это и мне стало грустно, но куда больше я радовался тому, что совсем скоро не буду больше зависеть от чьей, либо опеки и помощи.
Глядя по сторонам я с удивлением понял, что на нас смотрят с тщательно скрываемой жалостью. Мои сверстники явно чувствовали себя неуютно в этой пестрой толпе. Новенькие серые комбинезоны, прежде казавшиеся красивыми, на фоне разнообразной и яркой одежды окружающих казались им неуместными и уродливыми. Я напротив радовался тому, что нам выдали такую одежду. Одежда людей в окружающей нас толпе казалась мне слишком яркой. Вся она выглядела менее удобной, чем неброский серый комбинезон техника. Казалось, выбирая ее, владельцы думали только о том, чтобы отличаться от окружающих. Мне неприятно было даже представить себя в такой одежде.
Наконец голос громкоговорителя назвал мое имя и номер кабинета где мне предстояло пройти ментодиагностику и загрузку второй образовательной ленты. Я вскочил на ноги. Один из воспитателей, сидевший ко мне ближе остальных, тоже встал, подошел ко мне и велел следовать за ним. Мы вошли в один из коридоров уходящих из зала. Проводив меня до двери с номером, который вместе с моим именем назвал громкоговоритель, воспитатель вернулся обратно в зал. Я коснулся сигнального сенсора справа от двери. Белая панель с тихим шуршанием ушла в сторону.
Небольшая комната за дверью больше всего напоминала помещение медицинского блока в приюте (часть приборов, которые я увидел, мне приходилось видеть раньше именно там). Поздоровавшись с человеком в белом комбинезоне медтехника, набиравшим что-то на терминале возле кресла, стоящего в центре комнаты, я шагнул в комнату. Обернувшись, техник ответил на мое приветствие коротким кивком и взмахом руки указал мне на кресло. Вид у него был очень усталый, хотя день начался совсем недавно.
Пока я подошел к креслу и сел, техник закончил то, над чем работал и снова повернулся ко мне. Он хотел спросить мое имя, но промолчал, увидев именную табличку на комбинезоне. Бросив взгляд на экран терминала он удовлетворенно кивнул своим мыслям и взялся за массивный конический прибор, висевший над креслом на толстом пучке кабелей. Осторожно опустив прибор мне на голову, он предупредил меня, что я должен сидеть неподвижно. Я ответил, что понял его, мысленно добавив, что и без его предупреждения я боялся даже дышать. Застегнув эластичный ремешок у меня под подбородком, техник отошел куда-то в сторону. Я смотрел только вперед, на белую панель двери, через которую вошел в комнату.
Вскоре массивный конический прибор ожил и тихо загудел, но я по-прежнему не чувствовал ничего кроме прикосновения мягкой подкладки. Я сидел так довольно долго, вслушиваясь в мелодичные сигналы приборов.
Наконец техник снова подошел к терминалу, стоящему рядом с креслом. Улыбнувшись привычной ободряющей улыбкой, он сказал: «диагностика закончена. Ментопараметры уже обработаны. Сейчас я введу код образовательной ленты и запущу загрузку. Может начаться легкое головокружение. Это нормально. Главное сиди спокойно и все будет в порядке». В ответ я выпалил на одном дыхании: «какая у меня специальность, сэр?», -- задавая этот вопрос я напрягся, словно собираясь то ли выскочить из кресла и убежать, толи вовсе броситься на техника, хотя я знал, что не имею права оспаривать выбор диагностической системы. Техник тоже напрягся, почувствовав мое состояние, но ответил совершенно спокойно, весело улыбнувшись мне: «ты редкая птица, парень, -- системный аналитик. Я работаю в этом центре тридцать, но мне еще ни разу не приходилось грузить эту запись». Я мгновенно расслабился, ответив технику благодарной улыбкой, -- мои опасения были напрасны. Увидев, что я успокоился, техник повернулся к терминалу. Некоторое время он сосредоточенно стучал по клавишам, потом снова ушел куда-то в сторону. Я успел подумать, что техника не удивил ни мой вопрос, ни мое напряжение, и мысленно задать себе вопрос, мог ли его ответ быть другим. Потом у меня действительно закружилась голова. Это напомнило мне День Чтения, -- загрузку первой образовательной ленты, -- но на сей раз все было совсем иначе. Головокружение быстро усиливалось. Вскоре все мысли куда-то исчезли. Я почти полностью потерял ориентацию. Комната превратилась в мутное белое пятно, постоянно меняющее очертания. Не знаю, сколько это продолжалось. Я полностью утратил ощущение времени, но прежде, чем я потерял сознание, головокружение начало слабеть. Зрение постепенно прояснилось и я понял, что по-прежнему сижу в кресле с нахлобученным на голову ментосканером. Блок мнемозаписи уже отключился. Утробное гудение систем охлаждения, работавших в усиленном режиме, постепенно стихало.
«Ты в порядке, парень?», -- теперь голос медтехника был не только усталым, но и озабоченным. Появившись в моем поле зрения откуда-то справа и сзади, он несколько секунд пристально всматривался мне в лицо. Немного придя в себя, я ответил, что все в порядке. Вздохнув с явным облегчением, медтехник кивнул в ответ и повернулся к терминалу. «Запись шла на два часа дольше обычного», -- произнес он извиняющимся тоном, стремительно набирая команды на клавиатуре. Я почти не слышал его слов. Все мое внимание было сосредоточено на экране терминала. Короткие строки команд и ответы системы обрели определенность и смысл, так же, как десять лет назад, после Дня Чтения, стали понятными надписи. Мне не нужно было гадать, чем именно занят техник. Теперь я понимал смысл его действий. Вот он набрал свой личный идентификатор, потом пароль подтверждения, вызвал подпрограмму для связи с базами данных, набрал адрес сервера и длинный цифровой идентификатор базы данных, набрал короткий запрос. На экране терминала появилось описание образовательной ленты. В строке специальность значилось «системный аналитик». Медтехник несколько секунд всматривался в текст на экране, потом удовлетворенно кивнул и набрал стандартную команду отмены запроса. Текст исчез, только в самом низу экрана бодро мигал курсор в конце командной строки терминала. «Так я и знал», -- констатировал техник, снова поворачиваясь ко мне: «эта лента не могла записаться быстрее, -- объем данных намного больше, чем на любой другой, какую мне приходилось грузить. Не удивительно, что кандидатов на такую загрузку мало. Нужны очень хорошие мозги, чтобы просто усвоить все это». Техник ободряюще улыбнулся мне.
«Повезло тебе парень», -- продолжал он, обследуя мои глаза сканером оптической диагностики. «Голова не болит?», -- уточнил техник, пряча прибор в карман комбинезона. Я прислушался к своим ощущениям и ответил, что прекрасно себя чувствую, -- к тому моменту даже головокружение исчезло совсем. Техник удовлетворенно кивнул, расстегнул эластичный ремешок у меня под подбородком и поднял вверх массивный блок ментосканера, -- он снова повис на толстом пучке кабелей.
Я осторожно встал из кресла, опасаясь нового приступа головокружения, и осмотрелся. Мне показалось, что я впервые увидел помещение маленькой медицинской лаборатории. Собственно, так оно и было. Прежде это было просто помещение со сложной аппаратурой, -- теперь я достаточно полно представлял себе его возможности.
При необходимости, я вполне мог проделать все то, что делал медтехник, но действовал бы несколько иначе. Мне не были известны тонкости работы со сложным медицинским оборудованием, -- для меня лаборатория была системой, подчиняющейся законам общей теории систем и теории управления. Имея достаточно времени на ее исследование, я мог бы разработать полный алгоритм управления, исходя только из свойств этой системы, но в моем распоряжении было много достоверной априорной информации, упрощающей эту задачу, -- например, мне было известно, многое о назначении системы (с точки зрения биологии) и то, что управлять ею должен человек, -- поэтому, я мог бы заменить медтехника на его посту уже через несколько часов. Ментодиагностика и запись образовательной ленты теперь представлялись мне двумя взаимосвязанными процессами внутри большой системы элементами которой были две сложные системы, -- медицинская лаборатория и организм человека, объекта диагностики и записи. В моем распоряжении было вполне достаточно информации, чтобы построить достоверные выводы, но вся она была гораздо более общей, чем знания медика.
Пока я мысленно анализировал то, что видел вокруг себя, свыкаясь с новыми знаниями и способом мышления (гораздо более важным для моей специальности, чем формальные знания и навыки), медтехник вернулся к терминалу. Послышалось тихое гудение принтера, и из щели под экраном терминала выползла полоска белого пластика. Название специальности занимало только половину ее ширины. Ниже должно было значиться название компании-работодателя. Протянув мне гибкую пластиковую табличку, техник снова ободряюще улыбнулся и пожелал мне удачи на олимпиаде. Взяв табличку с названием своей специальности, я поблагодарил его и вышел из медлаборатории, на ходу вкладывая в нагрудный кармашек полоску пластика, отличающую подростка (все еще зависящего от опеки родителей, или государства) от взрослого человека, обязанного зарабатывать на жизнь и обладающего полной свободой в пределах законов Федерации.
Вернувшись в зал ожидания я сел там же, где сидел прежде, -- кресло оказалось незанятым, -- и стал ждать пока вся группа из нашего приюта вновь соберется вместе. Нам предстояла Олимпиада. В Олимпийский Комплекс нас должны были доставить так же, как в центр образования. Формально, получив специальность, мы получали и право принимать решения самостоятельно, но я понимал, отчетливее, чем когда-либо, что мы по-прежнему нуждаемся в опеке воспитателей.
Уже не обращая внимания на заполняющую зал пеструю толпу, я внимательно вгляделся в лица воспитателей и моих сверстников, по-прежнему сидящих тесной группой. Лица воспитателей были удивительно одинаковыми – усталыми и безразличными. Выражения лиц моих сверстников были или просто взволнованными (у тех, кто еще ждал очереди на мнемозапись), или хмурыми и напряженно-задумчивыми. Те, кто успел получить специальность (а таких было уже большинство), напряженно перебирали полученные знания, пытаясь мысленно представить свои действия во время Олимпиады и понять, что отделяет победу от поражения.
Глядя на их лица, я понял, что просто не могу поступить так же. Если металлург, инженер, пилот или кибернетик думали о предстоящей Олимпиаде, прежде всего, как подростки, используя профессиональные знания только для того, чтобы более подробно вообразить себе соревнование, то для меня любое размышление было профессиональной задачей, -- моя специальность полностью определяла мой способ мышления. Если бы я попытался вообразить себе нечто подобное, то наверняка испугался бы, но в действительности такой способ мышления оказался очень приятным сам по себе и совершенно естественным. Подчиненное принципам системного анализа мышление не требовало траты усилий на рутинные операции, но и не сковывало общую свободу рассуждений. Мысли о предстоящей Олимпиаде сложились в цепочку выводов и я понял, что перебирать сейчас знания и навыки, полученные во время загрузки просто нельзя, -- результатом может быть только усталость, способная стать причиной поражения сама по себе.
Следующей моей мыслью было желание объяснить это своим сверстникам из приюта, но вслед за ней вновь возникла цепочка предпосылок и выводов (основанных на профессиональном знании биологии и кибернетики), заставившая меня отказаться от такой попытки, неизбежно обреченной на провал. Мне стало грустно, но, в то же время, я совершенно успокоился, противопоставив эмоциям четкое понимание ситуации.
Постепенно я погрузился в размышления, наслаждаясь новым движением мыслей, -- четким и гармоничным. В моем размышлении было очень много информации, а системному аналитику для работы больше ничего и не нужно. Наиболее достоверной, четкой и полной была информация с образовательной ленты, но гораздо интереснее было мысленно исследовать собственные знания об окружающем мире. Расплывчатые, неопределенные, ограниченные и противоречивые, они представляли собой именно такой материал, с каким должен работать системный аналитик.
Сопоставив эту неполноту с тем, что мне известно, и разделив то, что можно пытаться вывести из имеющейся информации, на конечные задачи, я начал сравнивать их цели. Пытаясь решить, что же мне больше всего хочется узнать в данный момент, только на уровне эмоций я вполне мог потратить на это все время, имевшееся в моем распоряжении в тот момент. Благодаря профессиональным навыкам я получил четкий и однозначный ответ на этот вопрос за две минуты.
Наиболее важным для меня было понять, что удерживает Человеческую Федерацию от распада, несмотря на то, что большая часть входящих в нее планет населена совершенно не похожими между собой существами, которых объединяет, разве что, происхождение предков-колонистов и общее презрительное отношение к ним людей. Этот вопрос не давал мне покоя много лет, хотя прежде ему недоставало профессиональной четкости формулировки. Я много раз задавал его себе, и каждый раз возникало ощущение, что я знаю достаточно, чтобы понять, но понимание ускользало.
Теперь мои мысли заскользили совсем иначе. Немногочисленные факты, действительно необходимые, чтобы ответить на этот вопрос, легко сложились в цепочку промежуточных вопросов, дающих предпосылки для новых выводов. Какие факторы способны удерживать вместе множество разумных существ?,-- эмоциональная привязанность, принуждение, или необходимость. Первый фактор отпадает сразу, -- колонисты наверняка относятся к тем кто не похож на них не лучше, чем люди, не подвергнутые адаптации (их психика слишком схожа, чтобы предположить обратное). Подтверждения воздействия второго фактора мне неизвестны. Согласно принципу дедукции, сложившаяся ситуация – результат действия третьего из возможных факторов. Вывод – нужно определить, что необходимое жителям условно пригодных колоний они могут получить только с других планет федерации. Что может быть им необходимо?, -- определить все потребности населения даже одной планеты сложно, но мне известно (по крайней мере, в общих чертах), чем обмениваются между собой планеты федерации: ресурсы (прежде всего полезные ископаемые, реже -- органика), оборудование, колонисты и информация. Потребность в ресурсах можно исключить сразу, -- колонизируются только планеты способные обеспечить существование переселенцев и работу всей необходимой им промышленности. Оборудование производиться промышленностью колоний. Потребность в новых переселенцах тоже исключена, -- новые колонии создаются, прежде всего, с целью решения проблемы перенаселенности планет уже освоенных Федерацией. Остается информация. Образовательные ленты передаются колониям по мере их создания, но все научные исследования, насколько мне известно, ведутся только на Земле. Колонии не развивают собственные исследовательские мощности, хотя прямого запрета на это нет, -- зачем тратить деньги на фундаментальные исследования, если этим занята метрополия. Это выгодно для экономики колоний, но, в то же время, вынуждает их принимать переселенцев с Земли. С большой долей вероятности можно предположить, что система передачи новых образовательных лент в колонии работает с существенной задержкой. Единственная возможность для колоний получить в свое распоряжение новейшие технические разработки сразу после их внедрения на Земле, -- предоставить работу новым переселенцам: специалистам, проигравшим профессиональные олимпиады. Это позволяет Земле решить проблему перенаселенности, не ограничивая рождаемость. В таких условиях способности специалистов, остающихся на Земле после Олимпиад, возрастают с максимальной скоростью. Это, в свою очередь, обеспечивает надежность доминирующего положения Земли и стабильность всей Федерации, -- всякий раз когда руководство той, или иной колонии приходит к мысли о выходе из состава Федерации (что неизбежно, в силу сходности процессов мышления), простейший анализ показывает, что на компенсацию разрыва в способностях специалистов имеющихся в колонии, относительно специалистов метрополии необходимы те же условия и не меньший период времени.
Мысленно представив Федерацию в виде системы, элементами которой были планеты-колонии, а связями – направленные потоки колонистов, ресурсов и информации, я убедился, что эта система обладает очень высокой стабильностью, редко встречающейся в технических и биологических системах. Пока я анализировал структуру этой системы, постепенно находя в ней место всему, что мне было известно об окружающем мире, все кто, прибыл из приюта вместе со мной, прошли ментодиагностику и запись образовательных лент.
Мы снова выстроились в плотную колонну и, вслед за старшим воспитателем, покинули Центр Образования. На площади перед входом нас уже ждали две пассажирские платформы. Заняв свое место в салоне я вновь погрузился в совершенствование схемы окружающего мира (оказавшейся куда более подробной, чем я рассчитывал, приступая к ее созданию). Это было гораздо интереснее, чем пытаться разглядеть улицы города, скрытые вечерними сумерками, над которыми летела платформа.
Я заинтересовался окружающим только когда платформы приземлились на площади перед Олимпийским Комплексом. Это здание очень напоминало Центр Образования, но было намного больше. Площадь была залита ярким белым светом множества фонарей, но огромные окна Олимпийского Комплекса светились намного ярче. Взволнованная шумная толпа на площади снова расступилась перед нами.
В зале ожидания Олимпийского Комплекса воспитатели разбили нас на группы по профессиям. Каждую группу возглавил воспитатель, который повел ее к двери ведущей из зала в ту часть комплекса где проходила соответствующая Олимпиада. Я остался один.
Через несколько минут ко мне подошел старший воспитатель и велел следовать за ним. Миновав несколько коридоров, залитых белым светом потолочных люминесцентных панелей, мы вошли в небольшой прямоугольный зал. Уровень пола плавно понижался от стен к центру. Свободное пространство в центре зала окружали насколько рядов кресел для зрителей. Все они были пусты. В центре зала стояли несколько мощных компьютерных терминалов. Перед каждым из них имелось вертящееся кресло для оператора. На стене зала слева от входа мерцал большой прямоугольный экран. Зеленые цифры в центре экрана равнодушно отщипывали время.
Зрителей было совсем мало, но все кресла у терминалов, кроме одного были заняты. До начала олимпиады оставалось двадцать минут. Я подошел к креслу у свободного терминала и сел. Теперь мне оставалось только ждать, -- терминал включиться автоматически с началом Олимпиады. Я полагал, что старший преподаватель займет одно из зрительских кресел, но он просто покинул зал, -- долг государства был уже выполнен. Прикрыв глаза, я снова погрузился в размышления, стремясь подавить волнение.
Через несколько минут в зал вошли люди в белых комбинезонах медиков их было столько же, сколько участников Олимпиады. Я мысленно улыбнулся, -- мои выводы подтвердились. Один из медиков подошел ко мне, вежливо поздоровался и предложил мне ознакомиться с предложением корпорации «Интратекс». Таблички на комбинезоне сообщали, что он дипломированный психолог по фамилии Пэрри, работающий на «Интратекс». Вежливо поздоровавшись с ним, я ответил, что буду рад скоротать время до начала Олимпиады. Психолог улыбнулся мягкой профессиональной улыбкой: «с системными аналитиками всегда приятно иметь дело, мистер Сандерс, вам ничего не нужно объяснять». Я кивнул и улыбнулся в ответ: «но нас трудно убедить, мистер Пэрри». «Вы ошибаетесь, мистер Сандерс», -- так же мягко возразил психолог: «убедить системного аналитика принять предложение соответствующее его психологическому портрету проще, чем кого бы то ни было, нужно только говорить правду». Он пробежал пальцами по клавиатуре, вводя свой личный идентификатор. Терминал послушно ожил. Психолог вынул из нагрудного кармана комбинезона инфодиск и вставил его в щель считывающего устройства. Набрав несколько команд на клавиатуре терминала, он сделал приглашающий жест.
Всмотревшись в изображение на экране, я понял, что почти готов принять предложение «Интратекс». Мысленно выстраивая системную модель Человеческой Федерации, я успел понять, почему воспитатель так спокойно отреагировал когда-то на мой интерес к облику биадаптированных колонистов и киборгов. Слова психолога полностью подтвердили правильность моих выводов.
С экрана терминала на меня смотрело существо, которое я безуспешно искал когда-то среди изображений колонистов адаптированных для жизни на условно пригодных планетах. Больше всего оно напоминало крылатого дракона из сказок которые воспитатели в приюте читали нам пока мы были совсем малышами. На фотографии не было фона, но имелись две шкалы масштаба, -- одна слева другая внизу. «Дракон» был совсем небольшим – в полтора раза больше взрослого человека, если учесть разницу в пропорциях. Аккуратная средних размеров чешуя переливалась всеми оттенками зеленого. Дракон сидел по кошачьи, обернув мощные задние лапы и левую переднюю длинным гибким хвостом. Правая передняя лапа была поднята, давая возможность рассмотреть пятипалую ладонь. Пальцы заканчивались втяжными когтями, -- мощными серповидными темно-коричневого цвета, блестящими, словно полированное дерево. Голову существа украшали два рога, -- длинные треугольные лезвия с острыми кромками. Там, где должны были находиться уши топорщились, два перепончатых веера, напоминающих плавники. Они выглядели очень подвижными. Казалось, «дракон» прислушивается к чему-то -- внимательно и удивленно. Он немного наклонил голову набок и приоткрыл длинную узкую пасть в необычной, но вполне дружелюбной улыбке. Между двумя рядами острых треугольных зубов (служащих скорее оружием, чем средством пережевывания пищи) можно было рассмотреть язык, -- узкую ленту темно-зеленого, почти черного, цвета, раздвоенную на конце. Длинную гибкую шею существа украшал перепончатый гребень. Два больших перепончатых крыла, гордо раскрытых за спиной дракона тоже были изумрудно-зелеными. На полупрозрачных мембранах не было заметно сосудов, а множество тонких опорных спиц (их было значительно больше десяти) придавали им сходство с огромными листьями. На плечах «дракона», -- там же, где находились основания крыльев, -- вырастали два пучка щупалец, придающих ему еще большее сходство с растением: было видно, что каждое щупальце – жгут скрученный из множества более тонких щупалец, или побегов, словно стебель тропической лианы. Глаза «дракона» вовсе не имели ничего общего с глазами рептилии. Прозрачные чешуйки образовывали два миндалевидных «глаза», словно нарисованных в нужных местах. Помимо этих основных глаз, придающих ему сходство с драконом, на голове существа имелись меньшие скопления видоизмененных чешуек. Они образовывали сложный, тщательно продуманный узор, -- красивый своей функциональностью, как и весь облик «дракона». Несколько мгновений я просто любовался изображением, потом набрал на клавиатуре терминала команду, вызвав следующую часть справочного файла. На экране появилось новое изображение «дракона». Теперь он стоял на четырех лапах, разинув пасть, словно готовясь к бою. Гибкий хвост приподнят над землей и отведен в сторону, угрожая невидимому противнику, правая передняя лапа занесена для удара, щупальца на плечах расправлены двумя широкими веерами, готовыми перехватить атаку противника. Крылья дракона не просто сложены за спиной, а свернуты, словно листья, спасающие растение от перегрева и потери влаги. Все тело «дракона» покрыто темно-коричневыми шипами длиной около четырех сантиметров. Их не слишком много, но расположены они так, что надежно защищают все тело существа от нападения. У основания каждый шип – довольно толстый, овального сечения. Ближе к середине форма меняется на идеально круглую. Острия шипов очень тонкие, не толще человеческого волоса. Шипы придавали «дракону» еще большее сходство с неким необычным растением. Он выглядел очень опасным, но не агрессивным бойцом. Я вызвал на экран терминала следующую часть файла и углубился в чтение. Психолог не мешал мне. Он просто спокойно ждал, стоя рядом и внимательно наблюдая за мной.
«Проект «Изумрудные Крылья». Разработчик -- корпорация «Интратекс». Цель проекта – создание биоадаптации с высокой толерантностью к широкому спектру условий природной среды планет условно пригодных для колонизации. Проект завершен, разработка на стадии внедрения»… С каждой новой фразой описания «разработки», я все больше восхищался искусством ее создателей. Существо – выглядевшее словно дракон из сказок, было не рептилией а растением. Биологам «Интратекс» удалось создать растительное волокно, сокращающееся под воздействием сверхслабого электрического тока как волокна мышечной ткани. В процессе исследований выяснилось, что это волокно проводит электрические импульсы лучше, чем нейронная ткань, причем проводимость меняется в широких пределах под воздействием различных ферментов. Каждое волокно имело вид капилляра, поэтому доставка питательных веществ и ферментов внутри пучка волокон не представляла проблемы: питательный раствор поднимался по волокнам благодаря капиллярной адгезии как сок, поднимающийся по стволу дерева от корней к веткам и листьям. Была предпринята попытка создания аналога системы аксонов головного мозга из таких волокон. Параллельно биологи «Интратекс» искали способы объединения волокон в структуры аналогичные тканям растений. Губчатая ткань из растительных волокон (имеющих вместо названия замысловатый индекс разработки), полученная в результате этих исследований, была способна вести себя аналогично мышечной и нервной ткани животных организмов, сохраняя капиллярную структуру, характерную для растений, -- вполне способную обеспечить питание полученной ткани (аналогично сосудистой системе животных). Разработчикам удалось создать универсальную исходную субстанцию, которая сохраняла жизнеспособность не зависимо от формы, которую ей придавали.
В ходе исследований было создано множество ферментов, по-разному воздействующие на волоконно-капилярную ткань. В том числе была обнаружена комбинация биохимических веществ, под воздействием которой волокна деревенели, приобретая жесткость, -- причем процесс оказался обратимым. Одеревеневшие волокна не требовали питания и были очень устойчивы к воздействию экстремальных условий внешней среды. Это давало возможность создать организм-адаптацию, используя хорошо изученные и многократно использованные ранее принципы не смотря на то, что ни один из организмов, уже применявшихся для адаптации колонистов за время освоения условно пригодных планет, не был растением.
Последним, наиболее серьезным аргументом в пользу такой попытки стал успех исследований по созданию из растительных волокон-капиляров структуры способной поддерживать интеллект не ниже человеческого. Биологам «Интратекс» удалось решить эту задачу на биохимическом уровне, -- структурно волокна-капилары мозга ничем не отличались от исходных. В том числе, они сохранили подвижность, поэтому при разработке структуры мозга были использованы не только биологические методы, но и принципы схемотехники электронных вычислительных систем и сетей. Часть процессов в структуре мозга была реализована аналогично функционированию ЭВМ комбинированного типа (существовавших на заре электронно-вычислительной техники) в которых коммутация различных электронных блоков и часть логических схем были реализованы с помощью электромеханических реле. В результате коофициент интеллектуальных возможностей (параллельно те же данные были приведены как вычислительное быстродействие) оказался очень высоким, причем мозг сохранил гибкость, свойственную биологическим системам. Память так же была реализована по двойственному принципу: схемно-структурными и нейрофизиологическими методами. Разработчикам удалось сохранить одновременно управляемость, свойственную электронным системам хранения данных и гибкость, свойственную, например, человеческой памяти, -- способность хранить практически неограниченный объем информации. Однородность базовой структуры ткани мозга с тканями тела дала возможность реализовать временное изменение назначения периферических тканей для повышения вычислительной мощности системы.
Параллельно была разработано физическое строение тела. Особенности базовой волоконно-капилярной ткани позволили резко снизить его структурную сложность. Каждое капиллярное волокно было одновременно частью сосудистой, мышечной и периферической нервной системы, не имеющих обособленной структуры. Опорная система была реализована аналогично скелету крупной рептилии (эта схема была использована не раз и доказала свою эффективность). Роль костей скелета выполняли плотно скрученные пучки одеревеневших волокон-капиляров, роль суставов – клубки тех же волокон. Волоконная структура позволила разработчикам использовать принципы архитектурной механики, для придания скелету и суставам максимальной прочности за счет оптимальной структуры сплетения волокон. Поскольку скелет получился чрезвычайно прочным и легким а масса и сила мышечной ткани не были связаны соотношением, характерным для животных, -- опорно-двигательная система была дополнена третьей парой конечностей, обеспечивающих передвижение в воздушной среде. Для создания перепонок крыльев разработчики использовали новый вид ткани созданной из тех же растительных волокон-капиляров но имеющей иную структуру и свойства чем основная, губчатая ткань тела и мозга. Внешняя защита организма была реализована с помощью еще одной разновидности той же ткани, имеющей структуру промежуточную между губчатой и мембранной. Из этой ткани были сформированы пластины-чешуйки. Одеревеневшая часть волокон придавала им прочность аналогичную прочности скелета.
Пустоты губчатой структуры в пластинах чешуи были использованы для внедрения клеток, обеспечивающих фотосинтез и создания системы газообмена и водообмена, аналогичной системе дыхания растений. Часть видов тактильной чувствительности удалось реализовать напрямую благоларя нейроноподобным свойствам волокон-капиляров, остающихся не одеревеневшими в структуре пластин-чешек и волокон перепонок крыльев. Остальные ее разновидности (например определение температуры) были реализованы с помощью тех же волокон-капиляров на биохимическом уровне. Звуковая чувствительность, частично обеспечивалась тактичной чувствительностью тела к вибрации, но имелись и специализированные органы слуха. Структурной простотой и эффективностью они превосходили все известные слуховые системы животных не меньше, чем общее строение тела растительного «дракона». Для улавливания звуковых колебаний служили гибкие перепонки трех сонарных вееров, -- два располагались на голове, один на шее «дракона». Вместе они обеспечивали максимально четкое восприятие звуковых колебаний с любого направления. Гибкость и прочность перепонок делали их чувствительными к самым слабым колебаниям как воздушной, так и водной среды, а подвижность сонарных вееров обеспечивала высокую разрешающую способность определения местоположения и свойств источников звука. Поскольку сама мембрана сонарного веера имела свойства, аналогичные мышечным разработчики реализовали с их помощью активную эхолокацию, (доказавшую свою эффективность в естественной среде многих условно пригодных планет). Мембраны крыльев были при этом использованы как дополнительный источник более мощных сонарных импульсов. Их мощность и максимально возможная направленность позволяли использовать эти импульсы не только для ориентации в пространстве, но и как серьезное оружие (сонарным веерам и всему организму «дракона» имеющему высокооднородную структуру акустический удар даже очень высокой мощности не грозил серьезными последствиями).
В качестве органов зрения были использованы скопления видоизмененных чешуек. Подвижность формирующих их волокон позволила придать им очень сложные оптические свойства, поэтому восприятие различных частей спектра (от инфракрасного до рентгеновского излучения) с очень высокой разрешающей способностью удалось обеспечить не формируя аналог глазного дна, -- роль рецепторов играли обычные волокна-капиляры на которые воздействовала энергия света преобразованного так, или иначе различными участками ткани «глазных» чешуек. Структурная простота «глазных» чешуек делала их гораздо более стойкими любым воздействиям, чем глаза животных. Их компактность позволила разработчикам использовать большое их количество, с одной стороны обеспечив «дракону» полное сферическое поле зрения, с другой, придав зрению множество особенностей, которые невозможно совместить в одном органе: например, высокую детализацию и четкость восприятия всего поля зрения, и способность реагировать на малейшее движение и мгновенно фокусироваться на нем. Сложная схема расположения «глазных» чешуек обеспечивала однородность поля зрения и одинаково детальное восприятие движущихся и неподвижных объектов в различных условиях (в том числе, на разном расстоянии). Поскольку «глазные» чешуйки не уступали прочностью остальным, «глаза» дракона не имели век, но их, все же, можно было «закрыть» изменив оптические свойства чешуек до нулевой прозрачности по всему спектру. В таком состоянии они из прозрачных становились серыми.
Язык «дракона» представлял собой прежде всего органический анализатор позволяющий с высокой сочность распознавать состав и структуру различных веществ. Один из самых сложных органов тела, он состоял из особой разновидности мембранно-губчатой ткани со своей обособленной от остального тела чрезвычайно сложной биохимией. Та же ткань, но уже чисто губчатой структуры заполняла узкие вертикальные ноздри «дракона» предназначенные для распознания состава газообразных сред. В простейших случаях сигналы этих органов интерпретировались как вкус и запах, но интерпретация могла значительно усложняться выходя за пределы человеческих представлений.
За долгую историю освоения условно пригодных планет, была установлена неоспоримая важность максимального возможного совершенства системы органов чувств для выживания адаптированных колонистов. В ходе всех предыдущих разработок такого рода их совершенствование ограничивалось не только ростом структурной сложности, но и ограниченностью ресурсов мозга для интерпретации ощущений. Большая вычислительная мощность мозга «дракона» позволила разработчикам резко расширить адаптивность восприятия, приспособив его для всех известных типов сред, допускающих колонизацию.
Не менее важна в условиях малопригодных планет способность колонистов выжить в природной среде до того, как будет развернута промышленная инфраструктура колонии. Растительная природа сама по себе сильно упрощала эту задачу для разработки корпорации «Интратекс». Специализированные клетки внедренные в чешую и перепонки крыльев давали «дракону» возможность напрямую использовать энергию солнечного света. Сложная биохимия растительного организма, созданного биологами «Интратекс», позволяла адаптировать процесс фотосинтеза к самым разнообразным комбинациям класса светила, состава и плотности атмосферы, давления, гравитации, состава почвы и основы жидкой среды планеты (в разных условиях чешуя и перепонки крыльев «дракона» приобретали различные оттенки множества возможных цветов). На ладонях и ступнях «дракона» (отличающихся только размером) имелись чрезвычайно тонкие гибкие и подвижные корни, -- видоизмененные волокна-капиляры. Они способны были расти с большой скоростью за несколько минут внедряясь на большую глубину в самую твердую почву из которой извлекали минеральные вещества, необходимые для жизнедеятельности организма при том, или ином состоянии внутренних биохимических процессов. От корней их раствор поступал непосредственно в основную губчатую ткань тела, смешиваясь с внутренней жидкостью чрезвычайно сложного состава, обеспечивающей жизнедеятельность организма (разработчики назвали ее просто соком). Вместе с соком этот раствор поступал к фотосинтезирующим клеткам. Помимо этого, большой суммарный объем капилляров основной ткани тела позволял «дракону» накопить большой запас минерального раствора в составе сока. Это позволяло ему свободно передвигаться (в том числе по воздуху), находясь в не укорененном состоянии гораздо дольше, чем человек может обходиться без пищи, не чувствуя голода. Не ограниченный комфортностью срок в течении которого «дракон» может выжить без пополнения запаса минеральных веществ значительно больше времени голодания, совместимого с жизнью для большинства биологических адаптаций созданных раньше. Его значительно сокращают недостаток жидкости и отсутствие света. В темноте, состояние организма «дракона» соответствует пассивной фазе жизненного цикла растений. Особенности биохимии позволяют ему, в случае необходимости, сохранять активность, получая энергию не с помощью фотосинтеза, а путем расщепления питательных компонентов сока, запасенного в капиллярах на исходные составляющие. Этот процесс истощает ресурсы организма значительно быстрее автономного фотосинтеза, – дневного не укорененного состояния, -- в котором большая часть энерготрат восполняется за счет солнечной энергии. Время полного истощения сопоставимо с аналогичным периодом для организмов животного типа. Афотическая активность субъективно воспринимается как наиболее дискомфортная, но это ощущение вполне преодолимо. Автономный фотосинтез воспринимается как дискомфорное состояние только по сравнению с укоренением, -- наиболее комфортным состоянием, пригодным для активной деятельности (не требующей перемещения) только при достаточном освещении. Укоренение в отсутствии освещения – максимально комфортное пассивное состояние (естественное состояние отдыха и активного пополнения ресурсов организма). Погрузившись в такое состояние, организм выходит из него под воздействием возобновившихся процессов фотосинтеза. Действие на органы чувств раздражителей, воспринимаемых, как сигнал опасности, пробуждает организм почти мгновенно, приводя его в состояние афотической активности. Этот процесс не контролируется сознанием непосредственно, но зависит от памяти (опыта предыдущих ситуаций) и состояния в момент погружения в сон, поддающегося целенаправленному изменению. «Дракон» может подготовиться к пробуждению в ответ на конкретные сигналы органов чувств, но этот защитный механизм менее надежен, чем реакция существ, животного происхождения, не погружающихся в столь глубокое пассивное состояние. Для пассивной обороны служат шипы, увиденные мной на фотографии «дракона» изготовившегося к бою.
Они не были шипами в обычном смысле. Разработчики в полной мере воспользовались свободой, которую предоставила им структурная простота тела дракона и особенности растительной ткани. Шипы, в спокойном состоянии прячущиеся в тело «дракона», оказались одеревеневшими концами щупалец, -- точно таких же, как те, что росли двумя пучками на плечах дракона, -- разработчики назвали их побегами. Короткие побеги, скрученные тугой спиралью, придавали шипам максимальную подвижность, при этом все они сохраняли способность к росту. В случае необходимости, их можно было использовать как полноценные щупальца, однако, рост побегов требовал времени. Для постоянного использования были, прежде всего, предназначены два пучка длинных (два метра в обычном состоянии) побегов на плечах «дракона», -- по четыре в каждом пучке.
Одеревеневшие концы коротких побегов, не смотря на огромную прочность, способны были мгновенно обламываться в случае необходимости, -- воздействие специальных ферментов мгновенно меняло свойства одеревеневших волокон. Это позволяло «дракону» не только сбросить шипы, застрявшие в теле нападающего, и спастись бегством, -- шипы можно было использовать как метательное оружие. Силы волокон коротких побегов было более чем достаточно для того, чтобы метнуть любой шип с большой точностью, придав ему ускорение достаточное для мощного удара.
Побеги были, прежде всего, дополнительными конечностями, -- чрезвычайно подвижными гибкими, сильными и чрезвычайно чувствительными. Каждый побег состоял из двенадцати более тонких, туго скрученных и переплетенных между собой. Столь сложная структура придавала им еще большую прочность, не уменьшая подвижности. К тому же, каждое из более тонких щупалец-стеблей можно было использовать в отдельности (вычислительная производительность мозга и необычный принцип его устройства позволяли «дракону» легко контролировать огромное количество дополнительных конечностей). На стеблях побегов имелись пучки корней, аналогичных основным корням на ступнях и ладонях. Корни побегов, -- представляющие собой еще более тонкие щупальца толщиной от одного до десятка волокон-капиляров, -- позволяли «дракону» надежно вцепиться практически в любую поверхность (самые тонкие корни прилипали к субстрату под воздействием сил молекулярного притяжения), или свободно манипулировать чрезвычайно мелкими объектами (для той же цели вполне годились и основные корни на ступнях и ладонях), но с их помощью можно было и укорениться, дотянувшись щупальцами к подходящей почве, не досягаемой для основных корней.
В ходе биологической адаптации колонистов всегда старались обеспечить достаточно эффективным арсеналом естественного оружия. Биологи «Интратекс» снабдили «дракона» оружием гораздо более грозным, чем когти, зубы, хвост (предназначенный для мощных ударов), щупальца, множество шипов и способность наносить акустические удары. Оно гармонично вписалось в чрезвычайно сложную биохимию растительного организма.
Под воздействием специальных ферментов сок, выделяющийся из побегов сквозь каналы, образованные в структуре шипов одеревеневшими капиллярами, превращался в агрессивную субстанцию стремительно разлагающую любую органику на простейшие соединения (которые организм «дракона» может использовать», впитав корнями), а неорганические вещества -- на пригодные для поддержания фотосинтеза, или инертные составляющие. Эта субстанция была одинаково эффективной в любой природной среде в пределах спектра толерантности биологической адаптации, -- она была прямым дополнением ее адаптивно биохимии. Под воздействием другого комплекса ферментов эта субстанция распадалась на простейшие биохимические соединения и шипы «дракона» из смертоносного вновь становились просто надежным и эффективным оружием. В случае необходимости та же субстанция в считанные мгновения покрывала кромки когтей, зубов и рогов «дракона», внутренняя структура которых была полностью аналогична структуре шипов (хотя они не были частью побегов).
Довершала естественный арсенал революционной разработки «Интратекс» еще одна адаптация, основанная на сложных свойствах той же биохимической субстанции. «Дракон» оказался огнедышащим.
Возможно, к воплощению этой идеи разработчиков подтолкнул облик «дракона» (сформировавшийся лишь в силу его соответствия задаче проекта), но они не стали бы воплощать ее в жизнь если бы она не сочеталась столь естественно со строением созданного ими существа.
В теле «дракона» имелась только одна внутренняя полость. Расположенная в центре длинной гибкой шеи, она переходила во внутренний объем пасти. Объем этой полости был относительно невелик (он примерно соответствовал объему одного легкого взрослого человека), но мог сильно увеличиваться в случае необходимости, -- при этом шея «дракона» раздувалась, но сохраняла гибкость и подвижность. Основным назначением этой полости было покачивание небольших объемов воздуха через пасть и ноздри для функционирования обоняния и голосовых связок, образованных сложной системой подвижных мембран (их акустические возможности вполне соответствовали чуткости сонарных вееров «дракона»), но этим ее функции не ограничивались.
Волокна, образующие мембранно-губчатую ткань внутренней поверхности полости (аналогичную ткани чешуи, за исключением одеревеневших волокон), имели сложную обособленную биохимию. В случае необходимости, полость очень быстро заполнялась выделяемым через эту ткань соком, преобразованным в агрессивную биохимическую субстанцию. Затем полсть резко сжималась слаженным сокращением волокон основной ткани шеи, с огромной силой выталкивая содержимое. Подвижность полости позволяла очень точно фокусировать струю вещества.
Под воздействием дополнительного комплекса ферментов, выделяемых через капилляры губчатой ткани у переднего края неба, агрессивная биохимическая субстанция (по мимо идентификационного индекса именуемая разработчиками «дыханием дракона») воспламенялась, -- реакция начиналась уже после того, как смесь вылетала из пасти. Температура пламени соответствовала параметрам стандартного плазменного резака. В зависимости от комбинации ферментов «дыхание дракона» либо оставалось при этом жидкой и чрезвычайно клейкой субстанцией, либо становилось газообразным.
Губчато-мембранная ткань внутренней полости шеи соответствовала ткани чешуи не только структурой. В ней имелись фотосинтезирующие клетки и поры, обеспечивающие гигро и газообмен. В толще ткани прятались небольшие пучки корней. Это позволяло максимально упростить конструкцию системы жизнеобеспечения, предназначенной для «дракона». Она состояла из мощного люминесцентного фонаря (его свет обеспечивал «внутренний» фотосинтез), шланга подачи питательного раствора, подсоединенного к губке, служащей субстратом для внутренних корней, и шланга подачи воздуха. Все это инженеры «Интратекс» соединили в один цилиндрический блок, -- достаточно компактный, чтобы «дракон» мог спокойно проглотить его. Остающийся при этом свободным объем внутренней полости шеи вполне позволял использовать голосовые связки (два шланга и кабель системы жизнеобеспечения этому тоже не мешали).
Растительная природа «дракона» позволила биологам «Интратекс» реализовать принцип полной регенерации. До тех пор, пока жива сердцевина, организм «дракона» способен восстановить любые повреждения, -- при наличии питательных веществ. Сердцевиной разработчики назвали компактное образование яйцевидной формы, защищенное мощной оболочкой из одеревеневших волокон, расположенное в груди «дракона», -- своеобразный растительный аналог черепной коробки. С телом сердцевину и, соответственно, мозг «дракона» соединял мощный пучок волокон выходящий из узкого конца овоида сердцевины. По сути тело дракона не было соединено с сердцевиной, -- оно вырастало из нее.
Помимо обычных волокон в стебле (так разработчики назвали пучок волокон выходящий из сердцевины) имелись волокна-корни, -- часть корней, расположенных на ладонях «дракона», шла непосредственно к сердцевине. Защитная оболочка сердцевины была полностью аналогична чешуе. Если тело «дракона» погибало, сердцевина высвобождалась, разлагая соком своих корней погибшее тело и используя его в качестве запаса питательных веществ, --укоренялась, используя для фотосинтеза собственную оболочку, и начинала выращивать новое тело. На это время сознание дракона гасло (сама по себе сердцевина все равно не способна к активным действиям), но это была не смерть, а сон аналогичный состоянию афотического укоренения.
Менее серьезные повреждения тело «дракона» восстанавливало очень быстро, -- при наличии веществ, необходимых для фотосинтеза. Концы поврежденных волокон-капиляров сжимались, благодаря миоидным свойствам, препятствуя вытеканию сока. Одновременно, сохранившиеся части волокон начинали активно расти, восстанавливая поврежденную структуру.
Основой «иммунной» системы служила сложная адаптивная биохимия тела дракона. Она изначально разрабатывалась с учетом этого требования и была совершенно несовместима с биохимией всех известных разновидностей патогенных организмов. Достичь этого было тем проще, поскольку в теле дракона не было симбиотических организмов. Второй эшелон защиты специалисты «Интратекс» реализовали на клеточном уровне. Его адаптивные возможности вполне соответствовали биохимической гибкости организма «дракона». Вместе эти два эшелона обеспечивали защиту гораздо более надежную и универсальную, чем структурно более сложные иммунные системы других биологических адаптаций, имеющих животную природу.
Организм «дракона» не приспосабливали специально для жизни в жидкой среде, -- в этом не было необходимости. Принцип газообмена, имеющий растительную природу, позволял ему извлекать и использовать необходимые для фотосинтеза газовые составляющие, растворенные в жидкой среде так же, как они извлекались из атмосферы. Множество смертельно опасных противоречий вызываемых механическим воздействием резких изменений давления, разрешала высокая структурная простота и однородность тела «дракона», -- отсутствие в нем внутренних пустот, заполненных газом (внутренняя полость шеи могла полностью сжиматься, в случае необходимости). Сама растительная природа организма, созданного биологами «Интратекс» гибкость его биохимии и доступная ей скорость адаптации к резким изменениям условий внешней среды сглаживала для него разницу между атмосферной и жидкой средой даже при очень резких погружениях и подъемах с большой глубины. Строение тела и сила крыльев позволяли «дракону» лететь в толще жидкой среды с той же легкостью, что и в газообразной. Строение и пределы адаптивности органов чувств делали несущественной для них разницу между воздушной и жидкой средой. Единственным фактором мешающим «дракону» долго находиться в жидкой среде на больших глубинах был недостаток света.
Принцип репродукции, реализованный биологами «Интратекс» в этой разработке отличался от всех используемых ранее для биоадаптации колонистов столь же радикально, как и весь организм «дракона». Он был непосредственно основан на принципе полной регенерации.
В процессе размножения сердцевина просто выращивала еще одно тело, соединенное с исходным в процессе роста. В последнюю очередь в нем формировалась собственная сердцевина. В этот момент происходило полное разделение и новый организм становился полностью независимым.
Меня очень заинтересовал принцип обмена генетическим материалом, примененный биологами «Интратекс». Собственно, передавался не только генетический материал, но и вся информация, хранящаяся в памяти сердцевины организма-донора. Разработчики в полной мере воспользовались особенностями строения сердцевины и мозга «дракона». В центре стебля, выходящего из сердцевины имелся плотный пучок волокон с более сложной структурой. Разработчики назвали его ростком.
Внутри ростка формировались семена. Внешне они действительно напоминали семена растения: гладкие коричневые продолговатые слегка заостренные с обоих концов, длиной два сантиметра и толщиной пять миллиметров. Внутреннее устройство «семян» очень напоминало устройство сердцевины. Большая часть структуры зерна хранит информацию из памяти сердцевины донора (пока зерно находится в ростке, в нем отражается вся информация, сохраняемая ее памятью), остальная ее часть обеспечивает запуск процесса регенерации, начинающегося с формирования корней и сердцевины, -- биологам «Интратекс» удалось приспособить зерна, кроме использования по основному их назначению, еще для двух целей: прямой передачи воспоминаний одного «дракона» другому помимо процесса репродукции и преобразования организма адаптируемых колонистов. В отличии от обычного процесса биоадаптации (включающего постепенную замену клеток мозга колониста-человека клетками мозга адаптации и последующую пересадку полностью адаптированного мозга в соответствующее тело) использование зерен не требовало ни сложного оборудования ни работы множества специалистов, -- хотя суть процессов была полностью идентична. Зерно достаточно было просто внедрить в тело человека там, где имелось много крупных сосудов. Эта простейшая хирургическая операция не требовала даже обычной стерильности, -- процесс преобразования мозга и формирования сердцевины завершался настолько быстро, что тело адаптируемого не успевало погибнуть в любом случае. После формирования сердцевины тело адаптируемого служило первичным запасом питательных веществ используемого ею для формирования нового тела. Запускался этот процесс на биохимическом уровне. Меня очень удивила его полная совместимость с биохимией не только человеческого организма, но и всех ранее созданных биологических адаптаций. Специалистам «Интратекс» удалось выделить биохимические признаки уровня развития мозга, соответствующего разумности существа. Зерна реагировали на них, адаптируясь к биохимии конкретного организма и мозга точно так же, как организм «дракона» способен был адаптироваться к природным условиям очень разных, но пригодных для жизни планет.
В процессе репродукции роль зерен была пассивной. Ближе к концу, росток сердцевины разделялся, -- две его части соединяла лишь внешняя оболочка. Одна складка ростка формировала зерно, остающееся там до извлечения (после этого формировалось новое), вторая – служила для приема зерна. Обычно обе складки ростка сжаты и надежно скрыты чешуей в центре груди «дракона». Росток раскрывается только от собственного прикосновения (когда замыкается сенсорная цепь) причем прикосновение должно быть осознанным. Точно так же росток закрывается вновь. Если в свободную складку ростка вложить зерно и закрыть росток, запускается процесс репродукции.
Субъективно первым его признаком становиться настоятельная (но преодолимая) потребность в укоренении. После укоренения начинается сам процесс. При обычном афотическом укоренении «дракон» замирает, раскинув крылья (чтобы поймать перепонками первые лучи солнца). Укоренение для репродукции выглядит несколько иначе (в файле, помимо описания, имелся видеоматериал). «Дракон» замирает почти в такой же позе, -- по кошачьи улегшись на брюхо, удобно опершись на почву всеми четырьмя лапами и положив голову на передние лапы, -- но лапы не отведены в стороны, а поджаты под брюхо. Крылья занимают специфическое положение, полностью укрывая тело и голову предельно компактным коконом. По мере роста репродуктивной копии, кокон постепенно увеличивается в размерах.
Генетический код выращиваемой копии формируется совмещением генетического кода исходного организма (который, частично, определяется исходным генетическим кодом преобразованных клеток мозга, если «дракон» -- колонист в первом поколении) и запустившего процесс зерна в соответствии с общими принципами генетики. Во время формирования сердцевины нового организма в структуры памяти мозга записывается вся информация из памяти сердцевины исходного организма и из структуры памяти запустившего процесс зерна. По окончании процесса репродукции зерно можно вновь вынуть из ростка. Хранящаяся в нем информация, прежде всего, обеспечивает разницу в склонностях и образе мышления исходного существа и существа потомка. Процесс репродукции может запустить, в том числе, и зерно, сформированное тем же организмом (для этого достаточно вынуть зерно из формирующей складки ростка и вложить в свободную складку), в этом случае новый «дракон» будет точной копией исходного.
Когда процесс репродукции завершается, образованный перепонками кокон вновь раскрывается, -- «дракон» приходит в сознание и раскрывает крылья (субъективно состояние сознания вовремя процесса репродукции воспринимается аналогично состоянию в период афотического укоренения). Репродуктивная копия находиться в этот момент рядом с исходным организмом, -- под правым крылом (эластичность перепонки крыла вполне позволяет ей растягиваться должным образом), -- ее собственные крылья при этом свернуты.
Процесс передачи воспоминаний одного «дракона» другому с помощью зерна разработчики назвали «дополнением памяти». Чтобы запустить его, нужно вынуть сформированное ростком зерно и поместить в формирующую складку зерно, сформированное ростком сердцевины другого «дракона», -- после закрытия ростка, запускается процесс копирования всей информации (помимо генетической), хранимой структурой зерна, в память сердцевины. Сам процесс, как и процесс репродукции, запускается только после укоренения. Состояние сознания «дракона», при этом, так же идентично состоянию во время процесса репродукции. После завершения дополнения собственных воспоминаний «дракона» информацией, хранимой зерном, его можно вынуть из формирующей складки ростка. Если поместить на его место зерно, сформированное этим ростком (росток распознает его по генетическому коду), новое зерно не будет сформировано, -- росток будет дополнять хранимую зерном информацию, по мере появления новых воспоминаний в памяти сердцевины.
Кокон, образуемый крыльями, помимо процесса репродукции может служить «дракону» надежной пассивной защитой. В этом случае, волокна мембранной ткани перепонок стремительно деревенеют, обретая максимально возможную прочность и кокон становиться похожим на увеличенную копию сердцевины. В таком состоянии «дракон» может находиться вплоть до воздействия комбинации внешних раздражителей, заданной сознательной настройкой, либо некоторый период времени, заданный тем же путем. При этом активность организма падает до минимума. Если корни не находят субстрата пригодного для укоренения, они втягиваются в ступни и ладони дракона, -- кокон зарывается полностью. В этом случае волокна тела тоже деревенеют. Сок находящийся внутри капилляров используется только для питания сердцевины. В таком состоянии «дракон» может находиться очень долго. Одеревеневший кокон способен выдержать экстремальные сочетания факторов внешней среды, -- вплоть до условий глубокого космоса.
Прочитав описание репродукционного процесса, я с трудом удержался от того, чтобы задать стоящему рядом психологу единственный, но очень важный вопрос, -- кто и почему позволили корпорации «Интратекс» реализовать механизм репродукции, прямо ставящий под угрозу стабильность Человеческой Федерации, зависящую от системы образования. Психолог не мог знать ответ. Скорее всего, он бы даже не понял бы смысл моего вопроса, поэтому я просто стал читать дальше.
За основным описанием проекта следовало примечание, гласившее, что в организме «дракона» не предусмотрен стандартный механизм контроля популяции (ограничивающий срок его жизни), поскольку данная разработка не предназначена для адаптации колонистов. Дальше следовала ссылка на приложение «А». Набрав на клавиатуре терминала команду перехода, я увидел на экране текст под заголовком ««Кодекс Колонизации» раздел С47: «Протокол Дальней Разведки»».
О «Кодексе Колонизации» мне было известно лишь, что это один из важнейших законов Человеческой Федерации определяющий все, что связано с освоением новых планет. Об этом воспитатели в приюте говорили довольно часто. Больше ничего нам не объясняли, -- считалось, что нам достаточно знать только назначение Кодекса, как и многих законов Федерации, о которых воспитатели рассказывали примерно так же.
Прочитав краткое описание раздела С47, я получил четкий и полный ответ, на беспокоивший меня вопрос. Разработка «Интратекс» оказалась вполне законной и не ставила под угрозу стабильность Федерации. Кроме биоадаптаций предназначенных для колонистов, отправляемых на конкретную планету, существовало довольно много специализированных разработок. Все они обладали более широкой толерантностью к условиям среды, большей выносливостью и боеспособностью, чем предназначенные для колонистов. Они предназначались для разведчиков второй волны, исследующих планеты уже изученные кораблями-разведчиками, которыми управляли киборги. Права и обязанности граждан Федерации, прошедших такую адаптацию полностью определялись «Протоколом Дальней Разведки». Адаптация разведчика предусматривала пожизненное трудоустройство без права на смену рода занятий. Разведчики получали право на размножение только в тех случаях, когда этого требовало выполнение задачи поставленной компанией-нанимателем, -- в таких ситуациях возможность быстрого обмена знаниями могла оказаться решающей. Дочитав описание «Протокола Дальней Разведки», я пришел к выводу, что биоадаптации разведчиков служили, прежде всего, для проверки новых приемов адаптации, которые позднее использовали уже для колонизации. Набрав на клавиатуре терминала команду обратного перехода, я вернулся к описанию проекта корпорации «Интратекс».
Для контроля поведения адаптированных разведчиков использовались электронные имплантанты (в «Протоколе Дальней Разведки» их внедрение именовалось частичной киборгизацией), поэтому я не удивился, когда за описанием биологической адаптации последовало описание киборгизации. Специалисты «Интратекс» не использовал обычную имплантацию, предусмотренную «Протоколом Дальней Разведки», -- в этом просто не было необходимости. «Дракона» можно было легко превратить в киборга, сохранив при этом биологические свойства необходимые разведчику второй волны. Разработчики в полной мере воспользовались этой возможностью, резко расширив область применения созданной ими адаптации.
Меня удручала перспектива полного контроля со стороны «Интратекс» за всеми моими действиями, но перспектива умереть через какое-то время ради «стабильного функционирования популяции», неизбежная для всех граждан Федерации кроме адаптированных разведчиков, привлекала меня еще меньше. Системных аналитиков было значительно меньше, чем представителей любой другой профессии. Было весьма вероятно, что в разработке проекта «Изумрудные Крылья» такие специалисты задействованы не были. Это давало мне серьезное преимущество при попытке нейтрализовать систему контроля. Определив стоящую передо мной задачу, я углубился в чтение.
Описание кибермодуля, созданного специалистами «Интратекс» полностью примирило меня с перспективой киборгизации. Модуль выглядел совершенно стандартным, но параметры блоков резко превосходили стандартные. Объяснялось это прежде всего тем, что самым громоздким в обычном кибермодуле (предназначенном для поддержки человеческого мозга) был мозговой блок с автономной резервной системой жизнеобеспечения.
Система жизнеобеспечения, необходимая сердцевине, занимающей мозговой отсек в блоке, созданном инженерами «Интратекс» была значительно проще. Внутренняя ее часть состояла из губчатого субстрата, покрывающего стенки мозгового отсека, с интегрированной системой люминесцентного освещения; системы подачи пригодного для корней сердцевины питательного раствора на этот субстрат и системы подачи в мозговой отсек благоприятной для фотосинтеза газовой смеси. Внешняя (по отношению к мозговому отсеку) часть системы помимо медицинского модуля, управляющего ее работой, состояла из резервных емкостей с минеральными компонентами, смесителя, превращающего их в питательный раствор для корней сердцевины, резервных емкостей с компонентами газовой смеси и компактного биореактора. В надежно защищенных колбах биореактора находилась питательная среда со сложной микробиологической культурой. Питательная среда биореактора и среда мозгового отсека являли собой замкнутую искусственную систему, в которой сердцевина была растительной составляющей (резервные емкости с минеральными и газовыми компонентами использовались лишь в качестве динамического буфера). Такая система жизнеобеспечения зависела только от, поступающей из вне, энергии и была гораздо компактнее стандартной.
Выигранные таким образом объем и массу инженеры «Интратекс» распределили между другими блоками кибермодуля. Вычислительный субмодуль имел стандартную компоновку, но оба его основных блока (цифровой и аналоговый) были гораздо мощнее стандартных. Этот вычислительный модуль был способен не только обеспечивать взаимодействие киборга-оператора с внешними системами через первичный нейроинтерфейс в режиме расширенного сознания, -- с его помощь многими системами можно было управлять напрямую без помощи внешних вычислительных мощностей. Вычислительный модуль имел мощную систему аппаратной защиты внутренней информации (в случае необходимости ее можно было использовать и для защиты внешних систем), предельно гибкую программно-аппаратную реализацию низкоуровневой архитектуры (что порадовало меня больше всего) и мощное программное обеспечение. Он вполне соответствовал требованиям «Протокола Дальней Разведки», оставаясь надежным инструментом в любой ситуации. Более того, вычислительный субмодуль мог создавать автономную виртуальную среду, -- субъективно полноценный мир заменяющий киборгу-оператору жилое пространство. Вычислительных мощностей обычного кибермодуля для этого было не достаточно, -- виртуальная среда создавалась с помощью внешних систем.
Блок автоматического ремонта, реализованный на универсальных наноасемблерах, вполне соответствовал возможностям вычислительного блока. В случае необходимости с его помощью (при наличии пригодных материалов) можно было, в конце концов, восстановить практически любую систему. Сам кибермодуль этот блок способен был почти с нуля собрать на атомарном уровне. Разработчики воспользовались этим создав технологический аналог зерна созданного биологами «Интратекс», -- миниатюрный модуль-оболочку в который помещалось зерно. Помещенный в тело адаптируемого вместе с зерном, этот модуль начинал действовать после завершения биологической адаптации, создавая кибермодуль вокруг серцевины. Контроль над телом «дракона» передавался медицинской системе мозгового блока (к ней подключались волокна стебля). В процессе преобразования наноасемблеры в буквальном смысле разбирали его включая в конструкцию эвакомодуля (создаваемого параллельно с кибермодулем). Делать что либо подобное в процессе киборгизации с телом человека не имело смысла, однако тело «дракона» для этого было вполне пригодно. Под управлением медицинской системы кибермодуля волокна тела частично деревенели, превращаясь в растительный аналог высокотехнологичного синтетического материала, совместимый с остальными элементами конструкции эвакомодуля, -- одеревеневшие волокна частично включались во внутреннюю электроную сеть, частично становились материалом корпуса и механических частей кострукции. В случае необходимости волокна могли в любой момент выйти из одеревеневшего состояния. Этот позволяло, во первых дополнить сенсорную систему эвакомодуля, во вторых, использовать способность волокон к росту и регенерации для замещения поврежденных частей конструкции, если система автоматического ремонта (в эвакомодуле имелся собственный блок, реализованный так же, но более мощный, чем аналогичный блок кибермодуля) не могла восстановить ее быстрее.
Внутренним энергоблоком кибермодуля служил компактный дейтериевый реактор, гораздо более мощный, чем в стандартной модели. Его мощность значительно превышала потребности кибермодуля, поэтому блок имел выводы для подключения внешних систем. В конструкцию реактора был включен конвертор, позволяющий преобразовывать обычную воду в тяжелую, из которой (той же системой) извлекался дейтерий. Помимо реакторного блока, который, в случае необходимости, можно было сбросить, субмодуль энергоснабжения включал резервные батареи на основе синтетических материалов, обладающих высокотемпературной сверхпроводимостью. Обычному киборгу они давали единственную возможность выжить, в случае отказа реактора. Конструкция кибермодуля, созданного инженерами «Интратекс» предусматривала возможность аварийного раскрытия мозгового отсека. В случае полного выхода из строя кибермодуля, в сердцевину прекращалось поступление биохимических маркеров, блокирующих запуск процесса регенерации. Волокна стебля, в которые, в процессе киборгизации, имплантировались тысячи тончайших нитей первичного нейроинтерфейса прорастали сквозь блок медицинской системы (такая возможность была предусмотрена его конструкцией) и соединялись с более длинной частью стебля, одеревеневшие волокна тела «дракона», включенные в конструкцию эвакомодуля, полностью оживали и начинался естественный процесс регенерации, постепенно вытесняющий из тела элементы конструкции эвакомодуля. Если тело дракона полностью погибало вместе с эвакомодулем, мозговой отсек кибермодуля (в случае его выхода из строя) раскрывался под воздействием движения корней сердцевины, ищущих возможность укорениться и начать процесс полной регенерации тела. Это давало киборгу-«дракону» шанс выжить если в момент выхода из строя кибер-модуля он находился в среде пригодной для его организма. Конструкция обычного кибер-модуля не давала оператору такого шанса.
После завершения формирования кибермодуля, система автоматического ремонта создавала вокруг зерна, сформированного ростком сердцевины новый исходный модуль. До тех пор пока он был подключен к системе кибермодуля, в его систему хранения можно было копировать информацию, хранящуюся в памяти вычислительного блока (этот процесс полностью контролировался оператором). В случае если кибермодуль полностью выходил из строя, это давало возможность «дракону»-оператору, если он оставался жив, вновь запустить процесс киборгизации. Для этого достаточно было поместить исходный модуль в основную ткань тела. Конструкция кибермодуля предусматривала возможность извлечения зерна и исходного модуля из ростка сердцевины без раскрытия мозгового отсека, -- для использования в других ситуациях. В частности программирование исходного модуля и медицинской системы кибермдуля предусматривало совместимость с процессом репродукции.
Помимо волокон стебля через медицинскую систему мозгового отсека кибермодуля была пропущена часть корней сердцевины. Устройство медицинской системы позволяло, в случае необходимости использовать сердцевину и биореактор для пополнения резерва компонентов среды и веществ, необходимых для функционирования самой медицинской системы, -- в отличии от стандартного, кибермодуль созданный «Интратекс» обладал полной автономностью (это допускалось «Протоколом Дальней Разведки»).
Помимо стандартных, система кибермодуля включала чрезвычайно сложный экспериментальный блок, именуемый в описании проекта ментальным усилителем. С субмодулем энергоснабжения этот блок был соединен силовой линией рассчианной на максимальную мощность реактора. Шина управления, соединяющая его с вычислительным блоком, позволяла полностью использовать всю вычислительную мощность для управления усилителем. В программном обеспечении вычислительного блока имелась среда управления экспериментальной системой (так именовали ее разработчики), однако это был лишь набор программных процедур, алгоритмов и протоколов, позволяющих управлять ментальным усилителем с помощью вычислительного модуля. Описание системы управления как таковой отсутствовало. У меня сложилось впечатление, что разработчики не достаточно четко представляли себе возможное применение усилителя, чтобы создать такую систему. Однако сам блок был вполне роботоспособен. С мозговым блоком кибермодуля он был соединен не только через вычислительный блок и основной первичный интерфейс. В стенки мозгового отсека (непосредственно под губкой гидропонного субстрата) была интегрирована система сложных электронных контуров. Конструкция линии, идущей от них к экспериментальному блоку, напоминала шлейф-фидер сложной антенной системы. В описании экспериментального блока она именовалась линией задающего генератора. Еще одна линия-фидер (рассчитанная на очень большую мощность), уходила от внешнего выхода усилителя к еще одному аналогичному, но гораздо более мощному блоку, который был частью контсрукции эвакомодуля (в его описании она так же именовалась линией задающего генератора).
Кроме нестандартных внешних выводов (порта фидерной линии ментоусилителя, вывода для питания внешних систем от субмодуля энергообеспечения и органического пучка, -- включающего росток, волокна стебля и часть корней сердцевины) у кибермодуля имелся полный комплект стандартных средств подключения к внешним системам: надежно защищенный стабилизирующей системой субмодуля энергообеспечения порт подключения внешней линии энергоснабжения; контролируемые медицинской системой мозгового блока соединители для подачи компонентов среды мозгового отсека от внешней системы жизнеобеспечения (адаптированные под нестандартный состав среды); и расширенный универсальный интерфейс подключения к внешним системам управления. Управляющий интерфейс кибермодуля выглядел как несколько довольно толстых щупалец их серо-серебристого пластика, каждое из которых представляло собой пучок таких же, но более тонких жгутов. Конечным элементом такого интерфейса служило сложное синтетическое волокно более тонкое, чем растительные волокна-капилляры созданные биологами «Интратекс». В сложную структуру такого волокна, помимо компонентов интерфейса входила система сервисных оболочек. Одна из них придавала волокнам интерфейса подвижность, другие обеспечивали защиту и дополнительные сенсорные свойства. С помощью таких волокон можно было не только подключиться к любым линиям управления, независимо от их конструкции, но и исследовать устройство незнакомой линии, или аппаратной системы управления. От стандартного расширенный управляющий интерфейс кибермодуля отличался тем, что его волокна имели гораздо более сложную структуру, способную адаптироваться к взаимодействию с системами управления основанными на различных фундаментальных принципов. Применение такого интерфейса ограничивали лишь пределы действия наиболее общих и фундаментальных законов, известных ученым Человеческой Федерации. Кроме того, кибермодуль имел собственную (резервную) систему основных сенсоров, позволяющую «дракону»-оператору контролировать свое окружение в случае отключения кибермодуля от внешних систем; резервный акустический передатчик и проекционный модуль (для визуальной коммуникации).
Центром чрезвычайно сложной конструкции эвакомодуля, созданного специалистами «Интратес», был основной субмодуль. Его блочная структура соответствовала аналогичной структуре кибермодуля, соответствующего в ней мозговому блоку.
Вычислительный блок основного субмодуля отличался от аналогичного блока кибермодуля только мощностью аппаратных систем защиты, вычислительной мощностью, объемом внутренней памяти, пропускной способностью основного интерфейса, наличием дополнительной линии питания (соединенной с портом питания внешних систем энергоблока кибермодуля) и двойного внутреннего интерфейса, соединенного с управляющим интерфейсом кибермодуля. Дублирующая ветвь внутреннего интерфейса была подключена к непосредственно к основному внешнему интерфейсу, на случай выхода из строя вычислительного блока эвакомодуля. С той же целью управляющий интерфейс кибермодуля был подключен через защитно-коммутирующие блоки ко всем системам эвакомодуля.
Для блока жизнеобесчечения основного субмодуля растительной составляющей внутреннего биологического цикла служило тело «дракона», соединенное с ней волокнами стебля через интегрированную медицинскую систему (контролирующую и работу системы жизнеобеспечения, и функционирование тела). К ней же были подключены и соединители внешней подачи компонентов среды мозгового блока кибермодуля, но имелась и резервная система коммутации (имеющая дублированное управление и линии энергоснабжения), для переключения их на внешние соединители. Блок жизнеобеспечения основного субмодуля был интегрирован во внутреннюю полость шеи «дракона», которую он занимал лишь частично. Это позволяло системе жизнеобеспечения использовать как внешний так и «внутренний» фотосинтез и корни. Корпус блока состоял из псевдобионического композита, на который агресивная бихимическая субстанция («дыхание дракона») никак не воздействовала, воспринимая его аналогичным тканям тела «дракона». Как и система жизнеобеспечения мозгового блока кибермодуся, система жизнеобеспечения эвакомодуля предусматривала возможность перехода внутренней микробиологической культуры в латентное состояние в случае перехода растительной составляющей в полностью одеревеневшее состояние.
Блок энергоснабжения основного субмодуля включал два компакных дейтериевых реактора. Одновременно, каждый из них был основой небольшого плазменного двигателя. Эти двигатели, встроенные в высокоподвижные направляющие сервосистемы, позволяли эвакомодулю, созданному специалистами «Интратекс», свободно двигаться в космическом пространстве. В стандартных андрроидных эвакомодулях такая компоновка реакторов не применялась, -- форма и характеристики этих модулей были слабопригодны для автономного орбитального маневрирования, требующего больших скоростей. Помимо реакторных субмодулей блок энергообеспечения включал резервные батарейные субмодули и мощную систему защиты и стабилизации параметров энергоснабжения интегрированную в основной блок коммутации внутренних силовых линий эвакомодуля. Общая мощность реакторных субмодулей значительно превышала собственные потребности системы эвакомодуля (за исключением максимально возможного энергопотребления экспериментального блока основного субмодуля). Эвакомодуль имел несколько внешних силовых портов универсального типа для подачи питания к внешним системам от блока энергообеспечения основного субмодуля. Система коммутации позволяла использовать их в обратном режиме для подачи питания в различные системы эвакомодуля от внешних источников энергии. К той же системе был подключен и силовой порт линии внешнего энергоснабжения кибермодуля. Реакторные модули блока энергообеспечения основного субмодуля имели интегрированные конверторы для пополнения запасов дейтерия. Помимо двигательной системы и системы энергообеспечения эти реакторные модули были частью системы встроенного вооружения эвакомодуля, -- конструкция плазменных двигателей эвакомодуля позволяла использовать их в качестве малых плазменных пушек высокой точности, имеющий достаточный радиус действия для ближнего боя в условиях космоса.
Система автоматического ремонта эвакомодуля так же была часть основного субмодуля. От блока автоматического ремонта кибермодуля аналогичный блок основного субмодуля отличался только значительно большим запасом универсальных наноасемблеров и большей вычислительной мощностью системы, контролирующей их работу. Помимо основной в конструкцию эвакомодуля была включена еще одна, -- распределенная, -- система автоматического ремонта, тоже реализованная на универсальных наноасемблерах. Она была частью одной из систем встроенного вооружения эвакомодуля, но, в случае необходимости, ее можно было перенастроить на ремонт поврежденных систем.
Помимо основных блоков и экспериментального блока (основного ментоусилителя) в конструкцию основного субмодуля была включена часть системы встроенного вооружения и двигательной системы эвакомодуля. Исключительно к системе вооружения относились две высокоподвижные сервотурели, на которых были смонтированы дальнобойные лазеры высокой мощности (один общий генератор и восемь независимых излучателей на каждой турели). Конструкция лазеров и мощность блока энергообеспечения основного субмодуля, позволяла использовать излучатели как в импульсном режиме (в том числе с дополнительной форсированной накачкой), так и в режиме постоянного луча.
Непосредственно в основной субмодуль были включены еще две высокоподвижные сервосистемы, аналогичные тем в которых были смонтированы плазменные двигатели эвакомодуля. В эти сервосистемы были встроены два компактных гравитационных генератора. Их конструкция позволяла в широких пределах регулировать направленность излучения и параметры излучаемого поля сложная адаптивная система управления позволяла использовать генераторы и в качестве двигателей (для взаимодействия с внешним гравитационным полем), и в качестве мощных гравиманипуляторов (для перемещения достаточно массивных объектов узконаправленным гравитационным лучом) и в качестве дальнобойных гравидеструкторов (позволяющих атаковать цель либо мощными гравиимпульсами, либо направленным динамическим гравиполем с параметрами, настроенными для резонансной колебательной деструкции конкретного объекта). Эти же генераторы можно было параллельно использовать для защиты эвакомодуля: либо в режиме дефлекторов (требующем меньше энергии), либо в качестве генераторов силового поля. Конструкция генераторов предусматривала их взаимодействие с плазменными двигателями эвакомодуля, работающими в орудийном режиме, -- это позволяло разгонять сгустки плазмы до скоростей пригодных для боя на средних дистанциях в условиях космоса. Кроме того, они служили излучателями гравилокационной системы эвакомодуля. Основной субмодуль был защищен корпусом из серо-серебристого бронепластика, -- сверхпрочного синтетического композита способного выдержать невероятные нагрузки и самые агрессивные сочетания условий внешней среды. Из этого же материала был выполнен внешний корпус эвакомодуля. Конструкция эвакомодуля и его основного субмодуля предусматривала возможность извлечения кибермодуля в случае если его необходимо было непосредственно интегрировать в управляемую систему, -- однако запустить этот процесс мог только сам киборг-оператор.
Внешне эвакомодуль созданный инженерами «Интратекс» выглядел как созданное биологами тело «дракона» (включаемое в его конструкцию в процессе киборгизации), закованное в гладкий серый пластик синтетического бронекомпозита. Волоконные шлейфы внешнего интерфейса управления были очень похожи на щупальца-побеги «дракона». Пучки серо-серебристых щупалец располагались там же, где находились основные пучки побегов (вплетенных в процессе киборгизации в структуру волоконных пучков-шлейфов), но серебристых щупалец в каждом пучке было восемь, -- четыре из них не включали органической составляющей.
Серый пластик на перепонках крыльев имел более сложную структуру, чем остальная часть внешнего корпуса эвакомодуля, -- инженеры «Интратекс» использовали крылья «дракона» как основу главной антенной системы эвакомодуля. Помимо фидерных линий блока радиолокации и радиочастотной связи, входных линий систем грависвязи, гиперространственной и гравилокации; и волноводов сонарной системы (совмещенной с системой акустической волновой деструкции), к внешней синтетической оболочке перепонок крыльев были подключены исходящие силовые линии, -- сложный синтетический композит способен был поглощать многие виды рассеянного излучения, преобразуя его энергию в электрическую, -- и фидерные линии основного ментоусилителя, -- основная антенная система эвакомодуля служила внешним контуром экспериментальной подсистемы. С синтетическая оболочка сонарных вееров имела ту же структуру, что и оболочка перепонок крыльев. Она так же была частью системы антенной системы эвакомодуля и системы преобразования рассеянных излучений. К ней же были подключены входные линии пассивного блока сонарно-акустической системы эвакомодуля. Сигналы получаемые этой системой от материала внешнего корпуса эвакомодуля дополняла информация интегрированных в него высоконаправленных датчиков вибрации и акустических колебаний, распределенных по всей площади корпуса.
В эвакомодуле основной субмодуль располагался там же, где теле «дракона». После киборгизации тело дракона сохраняло размеры пропорции и форму. Основной субмодуль, значительно превосходящий размерами сердцевину, частично выступал из корпуса эвакомодуля за основаниями крыльев. В этой части основного субмодуля находились лазерные турели и четыре высокоподвижные сервосистемы в которые были встроены компактные гравигенераторы и интегрированные в малые плазменные двигатели реакторные субблоки. Поверхность внешнего корпуса эвакомодуля плавно сливалась с корпусом основного субмодуля, выполненным из того же материала. Четыре массивных, но компактных цилиндра (внешние оболочки плазменных двигателей и гравиганераторов), выступающих из едва заметных обтекаемых сферыческих утолщений поворотных сервосистем, и две приплюснутые полусферы лазерных турелей на коротких и массивных цилиндрических «ножках», -- попарно выступающие из спины «дракона» за основаниями крыльев, не бросались в глаза. Прежде всего, потому, что они удивительно гармонично дополняли облик и пропорции «дракона». К тому же, серый бронепластик корпусов терялся на фоне того же материала, защищающего тело «дракона»-киборга. Подвижность сервосистем позволяла нацелить лазерные турели гравигенераторы и плазменные двигатели на любую точку сферы, центрированной на эвакомодуле. Их конструкция предусматривала возможность убрать выступающие блоки внутрь корпуса основного субмодуля, придав эвакомодулю дополнительную компактность.
Серая пластиковая оболочка внешнего корпуса эвакомодуля была не только чрезвычайно прочной и стойкой к любым воздействиям, -- в определенном смысле она превосходила чуткостью чешую «дракона». Система сенсоров, интегрированных в синтетический композит внешнего корпуса эвакомодуля, создавалась для дальней разведки. Она способна была обеспечить киборга-оператора чрезвычайно точными данными обо всех параметрах внешней среды, для которых существовали аппаратные средства измерения. Помимо чувствительности и точности, сенсорная система эвакомодуля обладала чрезвычайно высокой надежностью и устойчивостью к действию факторов внешней среды искажающих информацию датчиков. На голове дракона бесстрастно поблескивали разноразмерные линзы множества направленных сенсоров, реагирующих на различные виды фокусиремого излучения. Их расположение отличалось от узора прозрачных чешуек, скрытых пластиковой броней, -- сенсоры не заменяли, а дополняли его. Часть этих линз так, или иначе использовалась и другими системами эвакомодуля. Кроме того во внешнюю оболочку была интегрирована система адаптивного камуфляжа, способная обеспечить эффективную маскировку в различных условиях внешней среды даже при быстром передвижении. Помимо этой подсистемы, маскирующая система эвакомодуля включала подсистему подавления излучений и механической вибрации, полностью подавляющую по всему спектру излучения и вибрации всех узлов и систем эвакомодуля, включая биологические.
Помимо основных блоков, включенных в конструкцию основного субмодуля, и мощного акустического деструктора с адаптивной широкодиапазонной системой поиска и настройки резонанса, включенного в сонарную систему, система вооружения эвакомодуля включала еще несколько подсистем. В нее входили два дополнительных лазерных генератора средней мощности (один располагался в передней части эвакомодуля, второй – в кормовой). С ними волноводными линиями были соединены излучатели высокоточных дальнобойных лазеров, интегрированные по одному в каждый палец «дракона»; дуговые лазерные резаки (выдвижные направляющие системы лазерных дуг были интегрированы в кромки внешних бронпластиковых обболочек когтей, зубов и рогов «дракона»); мощный лазерный бур с системой дополнительной импульсной накачки, интегрированный в конечную часть хвоста; и дуговые лазерные системы, интегрированные во внешний корпус эвакомодуля на боковых поверхностях хвоста «дракона». Бронепластиковые оболочки когтей, зубов, рогов и шипов «дракона», имеющие структурную систему отсечения вибрации, были подключены волноводными линиями к блоку акустического деструктора. Это позволяло использовать резонансную вибрационную деструкцию в ближнем бою. Дальнобойное вооружение эвакомодуля включало систему пусковых пеналов с миниракетами. Каждая ракета была размером с шип «дракона». В процессе киборгизации пусковые пеналы формировались таким образом, что каждая миниракета лежала параллельно шипу. В выдвинутом (предпусковом) положении миниракеты казались массивными серебристыми шипами, защищающими тело «дракона»-киборга, укрытое серой пластиковой броней. Несмотря на малые размеры эти ракеты были грозным оружием. Плазменный двигатель на основе миниатюрного дейтериевого реактора обеспечивал каждой такой ракете достаточную скорость и дальность полета для дальнего боя в условиях космоса. Поворотная сервосистема двигателя придавала ракетам маневренность позволяющую использовать их в ближнем планетарном бою несмотря на огромную скорость полета. Каждая ракета имела собственный вычислительный модуль (миниатюрный, но достаточно мощный) и совершенную систему сенсоров, способную адаптироваться к самым разнообразным условиям среды. Миниракеты имели собственную систему маскировки и систему грависвязи, позволяющую управлять ими в условиях космического боя. Главным поражающим средством каждой ракеты, был подрыв дейтериевого микрореактора (его конструкция позволяла задавать направленность взрыва), -- кроме того, каждая ракета имела небольшой отсек в носовой части, предназначенный для транспортировки дополнительного заряда, или специальных поражающих средств. В случае необходимости миниракеты можно было использовать и как шипы, подрывая их в момент втыкания в тело атакующего противника. Совершенная система сенсоров и мощность вычислительного модуля, позволяли использовать эти ракеты не только как оружие, но и в качестве модулей разведки и наблюдения. Конструкция пусковых пеналов предусматривала захват возвращающихся ракет. Устройство микрореакторов их плазменных двигателей позволяло пополнять запасы дейтерия для повторного пуска. Для целей разведки и наблюдения в конструкцию миниракет были включены разворачиваемые плоскости из сверхпрочной пластиковой пленки, предназначенные для маневрирования и полета в атмосфере на низких скоростях. По мере необходимости новые ракеты на атомарном уровне собирались в пусковых пеналах универсалиными наноасемблерами дополнительной распределенной системы автоматического ремонта, предназначенной, прежде всего, именно для этой цели. В условиях планетарной среды, где не было недостатка в исходном атомарном материале, миниракеты можно было использовать в качестве оружия по мере необходимости, хотя скорость сборки не позволяла рассчитывать более чем на один полный залп за время скоротечного боя. В космическом бою следовало полагаться прежде всего на вооружение, зависящее только от энергообеспечения, используя миниракеты только в случае крайней необходимости.
В процессе киборгизации опорная система тела «дракона» (образованная структурами из одеревеневших волокон) и пучки волокон-капилляров, используемые при движении в качестве мышц, дублировалась и усиливалась пленками и пучками волокон синтетических композитов со сложными свойствами. Они выполняли опорные и двигательные функции во внутреннем устройстве эвакомодуля. Кроме того в волоконные узлы, выполняющие роль суставов в теле «дракона», интегрировались малые сервомоторы высокой мощности, а работа синтетических пленок и волоконных пучков, используемых в качестве основных мышц дублировалась магнитомеханическими преобразователями, предназначенными, прежде всего, для работы в высокоэнергетическом импульсном режиме. Дополненная таким образом естественная прочность, подвижность и сила крыльев «дракона» позволяла использовать их для маневрирования на максимальных доступных эвакомодулю скоростях в любой атмосфере, или жидкой среде.
Механическая структура эвакомодуля позволяла его конструкции «выворачиваться на изнанку». При этом одеревеневшее тело «дракона», включенное в его конструкцию как внутренний корпус и часть опорной конструкции, становилось внешним корпусом, а защищавший его бронепластик, -- дополнительной внутренней оболочкой. Из серого «дракон»-киборг становился темнокоричневым. В случае необходимости, одеревеневшее тело «дракона» (именуемое в описании эвакомодуля «органической оболочкой») стремительно оживало, -- чешуя и перепонки обретали цвет, зависящий от особенностей фотосинтеза в конкретной среде. Внешне о киборгизации напоминали лишь линзы сенсоров, серебристые щупальца основного управляющего интерфейса на плечах «дракона» и серые корпуса выступающих блоков основного субмодуля на спине.
В конструкции кибермодуля и эвакомодуля не было аппаратных систем внешнего контроля и управления, -- сложность собственной структуры модулей не позволяла интегрировать их. Программные средства контроля были описаны достаточно подробно. При этом было указано, что в аварийную прошивку вычислительных блоков они не включены, поскольку не могут корректно функционировать без предварительной настройки, которая в аварийных условиях невозможна.
Мысленно вычислив соотношение рисков, исходя из системы приритетов целей, поставленных перед разработчиками руководством корпорации «Интратекс» (какой я представлял ее себе), я пришел к выводу, что эта часть описания вполне достоверна. Алгоритмическая сложность преодоления программной системы контроля поведения (управляющей медицинскими системами модулей через стандартное программное обеспечение этих систем) была вполне приемлемой. Мысленно улыбнувшись, я повернулся к психологу, стоящему у меня за спиной.
«Вы правы, мистер Пэрри. Предоставленной Вами информации более чем достаточно, чтобы убедить меня принять предложение корпорации «Интратекс»», -- я улыбнулся психологу, весело и вполне искренне. Он точно так же улыбнулся в ответ: «Я очень рад это слышать, мистер Сандерс. Формальности не займут много времени.»
Психолог подошел к терминалу и набрал несколько команд на клавиатуре. На экране появился текст контракта. На его изучение мне хватило нескольких минут, хотя я читал очень внимательно, -- контракт был основан на положениях раздела С47 «Кодекса Колонизации» описание которого мне было уже известно. Набрав команду на клавиатуре терминала я ввел свой личный код идентификатор (значащий в Человеческой Федерации куда больше чем, например имя). Терминал тихо пискнул, -- команда принята. Над щелью принтера под экраном замигал зеленый индикатор готовности.
Я вынул из прозрачного кармашка на груди комбинезона пластиковую ленту, на которой принтер другого терминала отпечатал мою специальность, и вставил ее в щель ограниченную пазами боковых направляющих, сдвинувшихся почти вплотную к центру щели. Принтер втянул ленту с тихим гудением. Зажужжал печатающий механизм, потом снова загудел сервомотор, и лента выползла из щели принтера. Теперь под надписью «системный аналитик» на белом пластике стояла еще одна, -- «корпорация «Интратекс»». Экран терминала погас. Олимпиада уже началась, но для меня это больше не имело никакого значения.
Вернув пластиковую табличку в прозрачный кармашек на груди комбинезона, я встал и молча кивнул психологу. Пэрри снова улыбнулся мне: «следуйте за мной, мистер Сандерс», -- «все так же мягко произнес он». Мы вышли из зала, миновали несколько коридоров, пересекли заметно опустевший главный зал Олимпийского Комплекса и вышли через главный вход на площадь. Мощные люминесцентные фонари по-прежнему заливали ее ярким светом, оттесняющим темноту летней ночи. Мы шли молча, но я был уверен, что психолог вполне доволен собой, -- он продолжал едва заметно улыбаться на ходу мягкой профессиональной улыбкой.
Я полагал, что нас будет ждать колесный глайдер, или гравикар, -- однако нас ждал иной транспорт. На площади перед Олимпийским Комплексом среди еще оставшихся здесь машин возвышался небольшой космический катер. Серый цвет пластиковой брони корпуса приятно радовал глаз среди вопиюще ярких корпусов стоящих вокруг машин.
Шагая рядом с психологом через площадь, я с интересом разглядывал катер. О космических кораблях я не знал почти ничего, но общие знания и навыки, полученные с образовательной ленты, позволили мне определить, что это не орбитальный челнок а именно космический катер, -- малый корабль пригодный для полетов в пределах планетной системы. Он лежал на белом пластобетоне площади, залитом ярким светом фонарей, словно отдыхая после довольно долгого полета. Катер был совсем невелик, -- чуть меньше пассажирской гравиплатформы, доставившей меня и моих сверстников к Олимпийскому комплексу. Четыре обтекаемых цилиндра мощных плазменных двигателей, выступающих из корми по углам корпуса, и длинные овальные выступы гондол гравигенараторов, слегка выпирающие в стороны из-под днища, казались еще более громоздкими и внушительными по сравнению с его размерами. Над открытым люком (прямоугольным со скругленными углами), расположенным ближе к тупому округлому носу катера, на серой броне выделялась яркими красками эмблема корпорации «Интратекс». Под ней не менее ярко белел бортовой номер катера. Выше округлого носа катера квадратными серыми зеркалами блестели обзорные иллюминаторы пилотской кабины. Других иллюминаторов на корпусе не было.
Когда мы подошли к люку, Пэрри сделал приглашающий жест рукой. Я молча кивнул и первым шагнул на борт катера. Психолог вошел вслед за мной. Мы оказались в коротком и узком коридоре, стены и пол которого покрывал пластик того же цвета, что и внешняя броня катера. Потолок коридора целиком состоял из люминесцентных панелей. Они мягко светились ярким, но не режущим глаза белым светом.
Слева коридор упирался в стену с дверной панелью по центру, -- справа уходил немного дальше (почти на всю длину корпуса катера). Прямо передо мной в стене коридора находилась закрытая панель узкой двери. Я разглядел в стенах коридора еще шесть таких же. Еще одна дверная панель имелась в стене в дальнем конце коридора.
Когда мы вошли на борт катера дверь слева, ведущая в пилотскую кабину открылась с тихим шипением. Пэрри кивнул одетому в темно-синий комбинезон пилоту, сидящему в левом из двух кресел занимающих почти все пространство кабины: «все в порядке, Майк, полетели». Пилот молча кивнул в ответ и внешний люк катера скользнул наместо. Одновременно закрылся еще один, внутренний, -- люк, отделив от коридора тесную шлюзовую камеру катера. Прежде чем скользнула на место дверь пилотской кабины, я успел увидеть, как плавно поплыла вниз и в сторону площадь перед Олимпийским комплексом, -- катер разворачивался, одновременно набирая высоту.
Психолог шагнул вперед и коснулся сенсора рядом с дверью напротив. Сенсор едва слышно пискнул и дверь плавно скользнула в строну. За ней оказалась небольшая каюта, вмещающая две узкие кровати, снабженные привязными ремнями, прикрепленные к стенам; и вращающееся кресло (тоже с привязными ремнями), прикрепленное к полу у маленького откидного стола, почти полностью занятого откидной клавиатурой компьютерного терминала, встроенного в стену за ним. Часть каюты слева от двери занимал матовый пластиковый цилиндр компактного санузла. Промежуток между ним и кроватью, прикрепленной к противоположной от двери стене, занимал раздаточный узел автоматического пищеблока катера. На стене рядом со встроенным терминалом мигала зеленым индикатором готовности панель интеркома внутренней связи.
Пэрри отступил в сторону и снова сделал приглашающий жест: «прошу, мистер Сандерс». Я молча кивнул и первым вошел в каюту. Еще раз оглядев тесное пространство я сел на койку, противоположную двери. Психолог вошел следом и коснулся сенсора на стене, закрыв дверь каюты. Бросив на меня вопросительный взгляд, -- желая удостовериться, не возражаю ли я, -- он сел в кресло и развернулся ко мне, вновь улыбнувшись мягкой профессиональной улыбкой. Приняв невысказанное предложение, я задал вопрос интересующий меня прежде всего: «Куда мы летим, мистер Пэрри?» «Можно просто Джек, мистер Сандерс», -- все так же улыбаясь, ответил психолог. Я кивнул: «приятно познакомиться. Меня зовут Дэрк». Психолог тоже кивнул. «Мы летим в пояс астероидов, Дэрк. Какое-то время вам предстоит работать на исследовательской станции Интекс-Альфа. Это большой автономный комплекс, встроенный в крупный астероид». Я кивнул, принимая к сведенью слова Пэрри: «работать подопытным кроликом», -- на самом деле, я воспринимал ситуацию несколько иначе, меня интересовала реакция психолога. «Скорее драконом, мистер Сандерс», -- в тон мне ответил он: «вы бы не согласились на столь уязвимую адаптацию». Я кивнул. «И не совсем подопытным, мистер Сандерс. Сейчас среди разработчиков нет специалистов Вашей профессии, так что Вы, смело, можете считать себя полноправным сотрудником, задействованным в проекте «Изумрудные Крылья»». Я снова кивнул: «рад это слышать, Джек. Сейчас это уже не имеет значения, -- я подписал контракт и решение зависит от компании, -- но мне гораздо приятнее считать себя ученым, чем объектом исследования». «Это вполне понятно», -- психолог слегка кивнул в знак согласия. «Честно говоря, меня больше интересует, как собираются использовать результат проекта. Судя по описанию, сам проект вполне успешно завершен и не требует доработки». «Вы правы, мистер Сандерс. Область применения разработанной адаптации достаточно обширна. Конкретное решение пока не принято. Сейчас формируется группа молодых специалистов различных специальностей необходимых для разведки и колонизации условно пригодных планет. Период освоения адаптации вы пройдете совместно на исследовательской станции «Альфа», -- вам может понадобиться помощь разработчиков проекта. До окончания периода постадаптации решение о дальнейшем использовании группы наверняка будет принято». Я кивнул: «Разумно. Сейчас у руководства корпорации в любом случае недостаточно данных для принятия достаточно обоснованного решения». Психолог улыбнулся: «Общаться с представителями Вашей профессии одно удовольствие, мистер Сандерс». Я улыбнулся в ответ, надеясь, что моих знаний и навыков будет достаточно, чтобы скрыть от психолога мои намерения, которые вряд ли доставят удовольствие руководству «Интратекс».
На борту катера мы провели две недели. Момент когда катер запустил плазменные двигатели, выйдя за пределы атмосферы я не почувствовал, как и торможение в конце полета, -- мощные гравигенераторы прекрасно работали в режиме нейтрализаторов инерции. Мы много разговаривали без всякой конкретной цели, -- просто чтобы скоротать время. Конечно, Пэрри анализировал каждое мое слово, но это не тревожило меня. Я тоже анализировал слова психолога и его поведение, используя собственные профессиональные навыки. За время полета результат анализа ни разу не изменился, -- вероятность того, что психолог не подозревает о тех моих намерениях, которые мне нужно было скрыть, оставалась близкой к единице. Много времени я провел у терминала знакомясь, пока заочно, с разработчиками проекта «Изумрудные Крылья» и остальными участниками команды разведчиков, сформированной «Интратекс» (информация о них поступила по грависвязи уже после того, как катер покинул Землю). Все участники разведгруппы были как и я родом с Земли. При этом все они воспитывались в разных приютах, подобных тому в котором вырос я сам. В благополучной и процветающей метрополии Человеческой Федерации их оказалось гораздо больше чем я предполагал. Я не пытался определить причину, -- данных о ситуации на Земле у меня было слишком мало для достоверного анализа, а расспрашивать Пэрри, или использовать терминал для того, чтобы узнать что-то новое я не хотел, -- такой интерес мог изменить мой профиль уже составленный психологом, который меня вполне устраивал.
Наконец первый пилот (он же капитан катера), которого звали Майк, сообщил по внутренней связи, что мы прибыли на станцию «Интекс-Альфа». Когда мы с Пэрри вышли из каюты в коридор внешний люк катера и люк шлюзовой камеры были уже открыты.
Катер стоял в довольно большом ангаре. Рядом на сером пластике пола лежали еще несколько таких же катеров, а у дальней стены ангара возвышался почти до потолка обтекаемый корпус небольшого грузового корабля. Звездолет покоился на массивных посадочных опорах. Он имел продольную горизонтальную компоновку, -- в длину корпус корабля был значительно больше чем в ширину и в высоту. Обтекаемые цилиндры кормрвых плазменных двигателей, каждый из которых был размерами почти с доставивший нас на станцию катер, упирались в заднюю стену ангара, а округлый нос корабля почти касался бронированных плит шлюзового створа. Вокруг грузового звездолета сновали гравикары и техники в серых комбинезонах.
Несколько минут мы просто стояли у открытого люка катера. Пэрри чего-то ждал, а я просто молча стоял рядом, с интересом осматривая ангар и наблюдая за работой техников, разгружающих трюм звездолета. Наконец у борта катера приземлился двухместный пассажирский гравикар. Он был пуст, -- машину привела автоматика. Пэрри сел за пульт, я устроился рядом. Психолог нажал клавишу с надписью «блокировка/разрешение взлета» на контрольной панели автопилота и гравикар снова взмыл в воздух. Мы пролетели над головами суетящихся техников и вереницей грузовых каров и вскоре приземлились возле стены ангара у двери пассажирского лифта. Я выбрался из кара первым. Покинув свое кресло, Пэрри снова нажал клавишу разрешения взлета и гравикар улетел.
Подойдя к двери лифта психолог набрал код доступа на небольшой панели управления. Выйдя из облицованной светло-серым пластиком кабины мы довольно долго шли по точно таким же коридорам, залитым ровным белым светом потолочных люминесцентных панелей. Через равные расстояния коридоры проходили воздушные шлюзы. Все они были открыты, но их присутствие подтверждало, что мы действительно на космической станции. О том же говорили многочисленные надписи и яркие указатели на полу и стенах коридоров, позволяющие ориентироваться в их однообразном интерьере.
Пэрри остановился в одном из коридоров принадлежащем (судя по указателям на стенах) к исследовательскому сектору 4 перед шлюзовой дверью с надписью «Биосферный модуль 12». Ниже была еще одна надпись: «вход только для персонала проекта «Изумрудные Крылья»». Психолог подошел к панели интеркома справа от двери и нажал клавишу вызова. Переговорив с тем, кто ответил на вызов, он повернулся ко мне: «я не имею непосредственного отношения к проекту. Свою работу я выполнил. Вас ждут, мистер Сандерс. Всего доброго, надеюсь, что помощь психолога в процессе постадаптации Вам не понадобиться». Ответив, что тоже очень на это надеюсь, я попрощался с Пэрри и шагнул к шлюзовой двери. Сенсор управления тихо пискнул и бронированная панель ушла в сторону.
Я шагнул в шлюзовую камеру и дверь сразу закрылась у меня за спиной. Маркировка на узких шкафах-ячейках закрепленных на стенах шлюзовой камеры, указывала, что в них хранятся космические скафандры вышей категории защиты, однако внутренняя дверь шлюза открылась сразу, как только я коснулся клавиши управления.
Изнутри «Биосферный модуль 12» выглядел как вполне привычный земно луг с сочной зеленой травой (по крайней мере, так было в тот момент когда я впервые шагнул внутрь), -- потолок отсека скрывала белая дымка водяного пара, сквозь которую на траву лился свет солнечного спектра, -- стен тоже не было видно, но пространство отсека было огромным (по меркам космической станции), это безошибочно ощущалось сразу.
У двери шлюза меня встретил молодой темноволосый парень в белом комбинезоне медтехника. Я сразу узнал его, -- в файлах, которые я изучал во время полета были стереофотографии всех сотрудников проекта, -- и поздоровался по имени. Медтехник был не на много старше меня самого, -- он тоже назвал меня по имени и мы сразу перешли на ты. Пока мы шагали по зеленому лугу вдоль единственной видимой стены отсека (той, в которой находился шлюз), он объяснил мне, почему Пэрри привел меня к шлюзу биосферного модуля, а не в одну из медицинских лабораторий станции (как я ожидал). Двенадцатый биосферный модуль собирались использовать для первой части процесса освоения адаптации. Всей группе предстояло просто жить здесь какое-то время, привыкая к новому облику и восприятию, -- поэтому из всего спектра условий среды, для которых была приспособлена адаптация, здесь были созданы привычные человеку. Поскольку использование зерен не требовало для процесса адаптации специальных условий, помимо созданных в этом отсеке, его решено было провести здесь же.
Диагностическая аппаратура в отсеке, все же, имелась. В углу отсека (у стены где находился шлюз) была обустроена площадка, которую провожатый назвал бивуаком. Здесь зеленую траву снова сменял серый пластик. На площадке были установлены мощные компьютерные терминалы (по одному на каждого участника группы). Рядом с каждым терминалом имелся интерком внутренней связи и массивное кресло. Конструкция кресел напоминала конструкцию кресел пилотов, виденных мной через дверь кабины космического катера, но эти кресла имели более сложное устройство, -- система дополнительных шарниров и мощных сервомоторов, скорее всего, была предназначена для изменения их конфигурации. Форма кресел была вполне обычной (удобной для человека), но размером они были несколько больше предназначенных для людей. Каждый терминал и, стоящее перед ним, кресло были смонтированы на общей, -- массивной и довольно высокой, -- основе, имеющей форму срезанного круглого конуса. Все пространство «бивуака» и прилегающую часть отсека перекрывала зона действия установленных здесь же блоков дистанционного медикобиологического сканирования и многофункциональных инженерно-ремонтных сканеров, -- поэтому перед адаптацией всю группу собрали именно здесь.
Когда мы подошли к бивуаку, все кресла кроме одного были уже заняты. Мой провожатый предложил мне пока занять, последнее свободное, кресло и отошел к группе медтехников и инженеров, проверяющих диагностическую аппаратуру. Я сел в кресло перед терминалом и еще раз оглядел «бивуак».
Все участники группы, сидящие у остальных терминалов, были одеты в комбинезоны, отличающиеся от моего собственного и друг от друга, -- помимо нагрудных табличек с указанием имени и профессии, -- только расцветкой. В группу входило равное количество мужчин и женщин. Все они были моими ровесниками.
В кресле у соседнего терминала сидела девушка в иссиня-черном комбинезоне. На нагрудной табличке было указано, что она пилот-звездолетчик. Девушка была высокой стройной и очень изящной, -- покрой и цвет ее комбинезона еще сильнее подчеркивали это. Красивое лицо с тонкими чертами, обрамленное вьющимися черными локонами, падающими на плечи блестящим струящимся каскадом, выглядело встревоженным и уставшим. В больших и ярких черных глазах застыл страх пополам с безнадежностью. Это меня не удивило. Ее специальность не позволяла ей, по настоящему, разобраться в описании проекта «Интратекс», -- тем не менее, она сидела рядом со мной. Это могло означать только одно, -- она не стала лучшей из лучших на Олимпиаде (хотя, вряд ли ощутимо уступала победителям). Предложение «Интратекс», показалось ей наиболее приемлемым, среди подобных ему (она интуитивно чувствовала то, что я имел возможность просто знать), но от этого не более привлекательным.
Она была очень красивой, -- тем сильнее мне захотелось успокоить ее, или, хотя бы, отвлечь от тревоги и страха. Я взглянул на табличку на правой стороне комбинезона. Девушку звали Лара Терсен. Я улыбнулся ей, стараясь воспроизвести мягкую профессиональную улыбку Джима Пэрри: «Привет.» Девушка взглянула на меня, вынырнув из мрачных мыслей. Увидев мою улыбку, она слабо улыбнулась в ответ, потом скользнула взглядом по табличкам на груди моего комбинезона, -- тонкие черные брови взлетели вверх. «Системный аналитик? Никогда не слышала о такой специальности», -- голос девушки вполне соответствовал ее внешности – мелодичный и звонкий даже сейчас, не смотря на усталость и тревогу. Вспомнив, что не ответила на приветствие, она добавила: «привет, Дэрк». Кивнув в ответ на приветствие, я ответил на вопрос девушки-астролетчика, опередивший его: «Моя задача исследование любых систем независимо от того, что именно они собой представляют. Загрузку этой ленты проходит очень мало людей, -- специальность довольно редкая.» «Это не удивительно», -- задумчиво произнесла девушка через некоторое время, -- она хмурилась и напряженно морщила лоб, пытаясь представить себе такую работу: «Получается, что весь вопрос в том, что можно считать системой, а что нельзя». Я кивнул: «в общем случае система, это совокупность элементов объединенных определенными законами взаимодействия». Девушка несколько мгновений напряженно обдумывала мои слова, потом согласно кивнула. Помолчав еще некоторое время, она задала вопрос, очень обрадовавший меня: «этих зеленых ящериц, в которых нас собираются переделать, тоже можно считать системами?» Я улыбнулся: «это не рептилии, а растения». Девушка кивнула: «Значит можно. Раз ты системный аналитик то лучше меня понимаешь, что они собой представляют, верно?», -- я кивнул. Черные глаза девушки вспыхнули надеждой и интересом: «тогда может попробуешь объяснить мне хоть что-то, пока они настраивают сканеры», -- девушка кивнула в сторону техников: «на экране терминала эта адаптация выглядит лучше других, которые мне предлагали. К тому же, она сама по себе летает не хуже космического катера», -- девушка улыбнулась: «но я очень боюсь превратиться непонятно во что. Мне «предоставили полное описание адаптации», но там столько всего. Я поняла только часть, -- ближе к концу.» «Собственные плазменные двигатели и гравигенераторы, -- это мне очень понравилось, но остальное», -- девушка раздраженно тряхнула головой: «там столько органики, но я ведь не биолог, -- я астролетчик». Я улыбнулся: «в пилотировании я ничего не смыслю», -- девушка едва заметно кивнула и улыбнулась (ее явно обрадовало, что я сам признал это): «но объяснить в общих чертах почему я ухватился за предложение «Интратекс» еще до начала Олимпиады, или чем отличается растительный дракон, вдобавок очень удачно киборгизированный, от зеленой ящерицы, я смогу, если успею».
Девушка коснулась небольшой панели управления на левом подлокотнике своего кресла. Загудели сервомоторы, и кресло быстро и плавно развернулось в мою сторону. Я повторил действия девушки-астролетчика, повернув свое кресло. Ее беспокойство сменила профессиональная собранность пилота. Она смотрела мне в глаза пристально и напряженно, словно на обзорный экран вовремя сложного и опасного маневра на большой скорости, готовясь воспринять максимум информации за предельно короткое время. Из ее блестящих черных глаз на меня словно взглянула бархатная тьма космоса сверкающая блеском бесчисленных, но очень далеких звезд.
Напряжение девушки передалось мне. Начав объяснять, что привлекло меня в разработке «Интратекс», я перешел на стремительную, но четкую скороговорку, понизив голос настолько чтобы меня слышала только моя собеседница, -- словно мы действительно находились в кабине звездолета, мчащегося на огромной скорости и мне нужно было успеть изложить девушке-пилоту результаты проведенного анализа, не мешая при этом остальным членам экипажа, выполняющим свою часть работы. Этот навык тоже был частью образовательной ленты, загруженной в мою память. Я лишь краем сознания отметил, что с обычной речи перешел на профессиональную скороговорку. Моя собеседница восприняла это как должное, -- образовательная лента пилота-астролетчика включала этот навык, как и лента моей специальности.
Изложив девушке то, что можно было пояснить словами, я вновь развернул свое кресло к терминалу. Моя собеседница молча кивнула и последовала моему примеру.
Клавиатура терминала сильно отличалась от привычной конструкции. Она была разделена на два равных сегмента в каждом из которых клавиши располагались так, чтобы любую из них можно было достать одним из пальцев правой, или левой руки, не перемещая ладонь. Ниже клавиш -- там, куда ложились ладони при естественном положении рук, находились два больших шара из шершавого пластика, выступающих до половины из контрольной панели терминала. Между ними и веерами клавиш имелись два ряда небольших полукруглых скоб, -- их положение и размеры явно соответствовали пальцам правой и левой руки. Вложив раскрытые веером пальцы в опорные скобы, я обнаружил, что каждый из двух сегментов клавиатуры терминала наклоняется, вращается и движется в любом направлении в горизонтальной плоскости, приподнимается, или уходит вниз в ответ на малейшее движение руки. При этом было вполне возможно работать с клавиатурой терминала, или вращать ладонями шары трекболов, не меняя положение сегментов клавиатуры, -- однако это требовало определенного навыка. Помимо клавиш стандартной клавиатуры в каждом сегменте контрольной панели терминала, соответствующем одному из пальцев, имелась вогнутая клавиша без маркировки, -- ее назначение, видимо, определялось расположением, а форма позволяла легко отличить эту клавишу на ощупь от остальных.
Для моей собеседницы, напротив, явно была привычна именно такая панель терминала, -- это ощущалось в каждом ее движении. Увидев, что я напряженно анализирую незнакомое расположение клавиш, девушка-пилот улыбнулась: «Это пилотажный терминал. Ты не знаком с такими?», -- я покачал головой. «Его можно использовать как обычный универсальный, хотя он намного мощнее большинства моделей, которые используют на планетах. Рычажные манипуляторы и трекболы используются для управления кораблем». На некоторое время мы поменялись ролями, -- теперь девушка-пилот объясняла мне как использовать пилотажный терминал применяя навыки работы с моделями, имеющими только клавиатуру и сенсорную панель для управления графическими системами. Она сразу перешла с обычной речи на ускоренную. Я продолжал понимать ее лишь благодаря собственным профессиональным навыкам.
Обнаружив в моем лице благодарного слушателя, вполне способного понять и оценить преимущества сложной конструкции органов управления пилотажного терминала (которую можно было использовать не только для управления кораблем, но и для любых других целей, -- например, для разработки сложных графических моделей в трехмерной системе координат), девушка увлеклась, -- вскоре мне пришлось напомнить ей, что интересовало ее саму. Благодаря помощи лары, мне удалось воспользоваться собственными профессиональными навыками, не тратя времени на детальный анализ системы управления пилотажного терминала. Его клавиатура оказалась намного более продуманной и эргономичной, чем обычная (Лара называла ее «планетарной», не скрывая пренебрежения).
Набрав несколько команд, я подключил свой терминал к терминалу, за которым сидела Лара, через сеть передачи данных, объединяющую все терминалы, установленные на «бивуаке». Доступ из нее в основную сеть станции требовал нескольких неизвестных мне паролей, -- однако необходимый мне файл имелся в памяти каждого терминала на «бивуаке».
Разработчики проекта «Изумрудные крылья» подошли к составлению итогового описания не менее тщательно, чем к созданию самой адаптации. Файл содержал великолепную базу графических и видеоматериалов. Дополнив их своими пояснениями, -- преобразующими детальные отчеты биологов и биохимиков в систему понятий и фактов, поддающихся осмыслению вне специальной терминологии и без соответствующих ей знаний, -- я быстро убедил свою собеседницу в достоверности двух изложенных прежде выводов.
Во первых, жизнь в новом облике будет намного комфортнее для нас, чем в человеческом. Во вторых, мы будем настолько свободны, насколько в нынешнем облике не можем быть свободными в принципе, -- в силу своей природы. То, что мы, пока, были, по сути, собственностью корпорации «Интратекс», ничего не меняло, -- такую свободу (имеющую множество объективных причин, объединенных в целостную систему) исключить практически невозможно, -- тем более, теми средствами, которые предусматривал «Кодекс Дальней Разведки». Лара не обратила внимания на приложение «А», пытаясь разобраться в описании адаптации. Я не стал привлекать ее внимание к этому документу, -- подчинять ему всю свою жизнь я не собирался, как и позволить лишить сознательного выбора остальных участников разведгруппы, подписавших контракты гораздо менее добровольно, чем я сам.
Тревога и безысходность, владевшие девушкой, сменились радостным нетерпением. В ее блестящих черных глазах засверкали веселые искорки. «Спасибо, Дэрк. Теперь у меня такое чувство, словно я вот-вот окажусь на новеньком корабле-разведчике малого класса», -- тихо смеясь, произнесла Лара Терсен, сверкнув веселой улыбкой. «Разница только в том, что тебя трудно будет уволить с должности капитана», -- произнес я, тоже улыбнувшись. Мы тихо засмеялись уже вместе.
Еще некоторое время, пока инженеры и медтехники заканчивали настройку и проверку диагностического оборудования, мы просто разговаривали, стараясь ближе узнать друг друга прежде, чем адаптация изменит наше восприятие самих себя и окружающего нас мира. Вся жизнь Лары, как и моя собственная, уместилась в нескольких словах, -- поэтому мы, в основном, рассказывали друг другу о своих специальностях. Это было гораздо интереснее, чем вспоминать детство, проведенное в разных, но похожих до мелочей приютах. Я успел узнать много интересного о работе астролетчика, хотя разговаривали мы совсем не долго, -- я не столько рассказывал сам, сколько слушал и задавал вопросы, что вполне устраивало и меня и мою собеседницу.
Я успел составить достаточно подробное и четкое представление о знаниях и навыках астролетчика. Помимо этого, я выяснил, почему моя собеседница, как и все остальные участники разведгруппы, была одета в комбинезон, цвет которого соответствовал ее специальности, хотя в приюте ей выдали серый комбинезон техника, -- точно такой же, какой получил я сам. Иссиня-черный комбинезон астролетчика ждал девушку в каюте на катере, доставившем ее с земли на станцию «Альфа». Сопровождавшая ее женщина-психолог предложила Ларе переодеться, как только катер взлетел. Девушка очень обрадовалась этому. Большую часть полета она провела не в каюте, а в кабине катера. При этом пилоты в темно-синих комбинезонах космолетчиков даже не пытались скрыть нервно почтительного отношения к ее иссиня-черному комбинезону пилота-астрогатора, несмотря на разницу в возрасте и опыте. Когда катер приблизился к поясу астероидов, девушка заняла кресло первого пилота (командир катера воспринял это как должное) и сама провела корабль через опасную зону. Заход на посадку и приземление в ангаре станции «Альфа» Лара тоже выполняла сама. В ожидании разрешения на вход в ангар катер сделал несколько полных витков по синхроорбите астероида, служащего естественной основой исследовательского комплекса, -- собственно это был даже не астероид, а планетоид предельно малых размеров. Со слов Лары Терсен я узнал о станции «Интекс-Альфа» гораздо больше, чем если бы сам увидел ее с орбиты.
Наконец группа медтехников направилась к нам. Ко мне подошел молодой парень, проводивший меня до бивуака. «Вы готовы, мистер Сандерс?», -- тон медтехника не оставлял сомнений, что этот вопрос, -- только дань одному из многочисленных параграфов «Кодекса Колонизации». Я молча кивнул и встал. Медтехник повернулся и пошел к краю бивуака, бросив через плечо: «следуйте за мной, мистер Сандерс».
Когда мы сошли с серого пластика на траву, медтехник остановился и повернулся ко мне. «Одежду лучше снять, мистер Сандерс, но если это доставит вам дискомфорт можете не раздеваться , -- процессу адаптации это не помешает». Я молча кивнул и взялся за застежку комбинезона. Судьба моего человеческого тела уже не заботила меня. Мне было совершенно безразлично есть на мне одежда, или нет, но рядом со мной стояла Лара Терсен, -- мне было приятно думать, что она успеет увидеть меня без одежды. Девушка-астролетчик, словно услышав мои мысли, улыбнулась мне озорной веселой улыбкой, молча кивнула в ответ на слова сопровождавшей ее женщины-медтехника и потянула вниз застежку своего комбинезона.
Когда иссиня-черная ткань соскользнула с ее стройного тела, я на мгновение забыл обо всем на свете. Медтехник деликатно кашлянул, возвращая меня к действительности. «Вы сделали свой выбор, мистер Сандерс», -- произнес он, словно извиняясь. Я повернулся к нему и молча кивнул.
Медтехник попросил меня лечь, потом вынул из нагрудного кармана лазерный скальпель и небольшой вытянутый предмет, сверкнувший серебристым металлом, -- в котором я узнал «зерно» в оболочке. Я ожидал, что он подойдет ко мне, но он наклонился и протянул «зерно» и лазерный скальпель мне. «В целях проверки системы адаптации, Вам нужно самостоятельно внедрить «зерно», мистер Сандерс», -- произнес медтехник, нервно и неуверенно: «в скальпель встроен медицинский нейропарализатор, локально отключающий периферическую нервную систему, -- боли вы не почувствуете», -- поспешно добавил он. Я молча кивнул, внимательно осматривая лазерный скальпель. Прежде, чем медтехник начал подробно объяснять, как им пользоваться, я уже знал все, что он собирался сказать. Внимательно слушая его пояснения, я с интересом рассматривал «зерно», поворачивая его между пальцами. Оно было очень красивым, -- гораздо красивее, чем полноцветная объемная модель, виденная мной на экране терминала. В том, что это именно зерно не было никаких сомнений, -- это явственно ощущалось помимо знаний и разума, на уровне чувств. Из-за укрывающей его оболочки, «зерно» казалось отлитым из серебра. Гладкий металл оказался очень приятным на ощупь. Он мгновенно нагрелся от прикосновения и совсем не холодил кожу. Мысль о том, что «зерно» нужно внедрить в тело, не вызывала неприятия, или страха.
Повернув голову, я посмотрел на Лару Терсен, лежащую на траве рядом со мной, на расстоянии вытянутой руки. Она тоже рассматривала «зерно», задумчиво улыбаясь. В ее глазах по-прежнему мерцали веселые искорки.
Выслушав инструкции медтехника, я активировал лазерный скальпель, -- кромка короткого широкого лезвия вспыхнула яркой рубиново-красной нитью. Нажав на соседний сенсор на рукоятке, я активировал встроенный нейропарализатор скальпеля. На этот раз ничего не произошло, но точка сенсора вспыхнула синим светом, показывая, что нейропарализатор включен. Я поднес лезвие скальпеля к груди, рядом с левым соском (там, куда указал медтехник). Кожа мгновенно онемела. Я осторжно провел скальпелем по грудной мышце, сделав глубокий вертикальный разрез, соответствующий длине зерна. Парализатор работал вполне исправно, -- я ничего не почувствовал. Крови не было, как и боли, лазер скальпеля прижег рассеченные сосуды.
Выключив скальпель, я вынул его из разреза и положил на траву радом с собой. Аккуратно вложив в разрез зерно, я снова повернул голову и посмотрел на Лару Терсен. Девушка уже успела проделать ту же, весьма своеобразную, «операцию», -- «зерно» исчезло из ее пальцев, выключенный лазерный скальпель лежал на траве радом с правой рукой, а над левой грудью виднелся небольшой вертикальный разрез. Почувствовав мой взгляд, девушка повернула голову и улыбнулась мне. Я улыбнулся в ответ. Не обращая внимания, на стоящих рядом медтехников, мы взялись за руки.
Глядя в смеющиеся черные глаза девушки-астролетчика, я внимательно прислушивался к своим ощущениям, -- присутствие «зерна» в теле ощущалось лишь механически. Через некоторое время (мне показалось, что прошла примерно минута) я почувствовал, что меня клонит в сон. Я попытался бороться с ним, но, через несколько мгновений, провалился в мягкую темноту без ощущений мыслей и чувств.
Через какое-то время (показавшееся мне мгновением), ее наполнили новые ощущения. Их было очень много, -- гораздо больше, чем доступно человеку. Яркая немыслимо сложная лавина затопила темноту беспамятства, постепенно пробуждая сознание. Мой мозг легко справлялся с этим потоком, -- он уже не был человеческим, для него такое восприятие мира было наиболее естественным, -- но по мере пробуждения поток ощущений стремительно ослаб. Мой разум не был готов к новому восприятию, -- он стремился отсечь новые ощущения, восстанавливая знакомый для него мир. Мозг адаптации, неизмеримо более гибкий, чем человеческий, легко выполнил полученный приказ.
Ощущение тела тоже «сгладилось», став менее сложным и отчетливым, но осталось совершенно незнакомым. Некоторое время я просто лежал наслаждаясь полной неподвижностью, совершенно недоступной человеку, и следя за течением секунд, -- мое субъективное восприятие времени обострилось до точности электронного хронометра. Я прислушивался к ощущению собственного тела, постепенно привыкая у нему. Форма и размеры тела изменились, но это было наименьшим отличием от привычных человеческих ощущений. Ощущения множества внутренних органов и вмещающей их полости тела, сопровождающие человека всю жизнь помимо восприятия сознанием, исчезли. Там где прежде не могло быть ощущений (ведь во внутренних полостях человеческого тела нет рецепторов), ощущалась однородная ткань тела. В тот момент, это сложное ощущение, непохожее ни на что сколь ни будь знакомое человеку, составляло большую часть осознанного восприятия тела. На какое-то время оно заполнило собой мое сознание, вытеснив мысли о чем либо еще и оттеснив на второй план все прочие ощущения.
Пытаясь понять его хотя бы настолько, чтобы освободить сознание, я словно нырнул в глубь восприятия собственного тела. Однородность ощущения исчезла, -- я отчетливо ощутил каждое из бесчисленных волокон-капилляров составляющих основную ткань моего тела. На мгновение мне показалось, что я потеряю сознание, или сойду с ума от новой лавины ощущений, но этот страх не парализовал сознание (мозг «дракона» устроен так, что эмоции могут влиять на процесс мышления, но не могут мешать ему). Через несколько мгновений я осознал, что и мой страх, и вызвавшая его мысль связаны только с человеческой памятью (адаптация мозга реализованная биологами «Интратекс» бережно сохранила все воспоминания, включая неосознанные), -- для мозга сердцевины поток ощущений был по-прежнему ничтожно мал.
Довольно долго я свыкался с этой мыслью, одновременно прислушиваясь к сопровождающим ее эмоциям. Сами по себе, они не слишком отличались от человеческих, -- изменилось их восприятие. Вспышка паники, страх, сменившее его облегчение, -- все чувства стали более отчетливыми чем прежде, обрели множество подробностей и оттенков, недоступных большинству людей. В то же время эмоции стали мягче. Они по-прежнему оставались основой мышления, первичным посылом пробуждающим разум, но уже не могли исказить, или заслонить осознание происходящего. Привычные эмоции дополнило еще одно чувство, словно воплощающее в себе это новое состояние. Когда я осознал его, оно вызвало ассоциацию с теплым солнечным светом, пронизывающим листья деревьев, становясь при этом изумрудно-зеленым. Это ощущение полностью пронизывало мое сознание и восприятие. Подчиняясь этой мысли, моя память соединила известные слова в новое понятие, не объясняющее это чувство, но описывающее его и дающее ему название, -- «растительное спокойствие».
Постепенно свыкаясь с ощущением своего тела, я понял, что главной причиной такого состояния сознания действительно была именно растительная природа и тела, и мозга сердцевины. По мере того, как мой разум адаптировался к новому телу, незаметно меняясь при этом настолько стремительно, насколько позволяла ему гибкость и вычислительная мощь мозга «дракона», он словно сам по себе, помимо моей воли допускал в сознание новые ощущения, -- настолько немыслимые для человека, что осознать их в момент пробуждения было совершенно невозможно.
Я ощутил множество тончайших корней, уходящих во влажную почву от моих ступней и ладоней (в процессе адаптации мое новое тело успело надежно укорениться), -- и это показалось мне не просто естественным, скорее – единственно возможным. Движение раствора питательных веществ по корням само по себе уже доставляло удовольствие, -- мягкое, почти незаметное, но присутствующее постоянно, -- совершенно несравнимое с любым ощущением, доступным существу животной природы. Я в мельчайших деталях чувствовал корнями структуру и состав почвы. Мне трудно было сопоставить это восприятие со своими знаниями в области биохимии и биологии (хотя интуитивно я чувствовал, что это вполне возможно), -- я просто почувствовал, что почва, в которую погружены мои корни, чрезвычайно богата всеми веществами, необходимыми моему организму, и она достаточно влажная, чтобы служить и источником жидкости, необходимой для их растворения. Это тоже доставляло мне удовольствие, создавая глубокое ощущение безопасности, которое служило основой того самого необычного чувства спокойствия.
Постепенно ощущение движения влаги и питательных веществ по корням расширилось, переплетаясь с ласковым прикосновением тепла и света к чешуе и перепонкам крыльев. Оно было гораздо сложнее и неизмеримо приятнее ощущения солнечных лучей кожей человеческого тела (память мозга сердцевины мгновенно воспроизвела его в мельчайших, не доступных сознанию человека подробностях, позволив мне убедиться в этом). Для тела «дракона» свет был ласкающим, неисчерпаемым потоком энергии, -- опорой существования и активности (неизмеримо более надежной, чем что либо, доступное человеку); и, одновременно, постоянным источником мягкого, но очень глубокого наслаждения основа которого – обеспеченность потребностей организма.
Некоторое время я прислушивался к ощущениям в чешуе и перепонках крыльев, пытаясь сопоставить его с тем, что знал о процессе фотосинтеза. Потом я оставил эти попытки, придя к выводу, что гораздо приятнее просто наслаждаться ощущением безопасности и покоя, создаваемым его нормальным течением.
Еще одной составляющей столь понравившегося мне состояния полного покоя, которое в принципе недоступно человеку, было отсутствие постоянного движения тела, -- неизбежного и необходимого для существования организмов животной природы. Легко подавив всплывшую из памяти панику, возникшую в тот момент, когда я осознал отсутствие привычных человеку движений дыхания, я наслаждался неподвижностью и удивительно глубоким покоем, который не был апатией.
Я продолжал мысленно исследовать ощущение собственного тела, и оно постепенно усложнялось, уходя из привычных человеку пределов, ограниченных воспоминаниями и стереотипами моего сознания. Только свыкнувшись с этим ощущением, осознав почти в естественном виде, я обратил внимание на неорганическую составляющую своего тела. В толще основной ткани не было рецепторов, но свойства образующих ее волокон капилляров позволяли мне чувствовать размеры и расположение всех присутствующих в моем теле неорганических объектов гораздо отчетливее, чем если бы они находились, находились в мышечной ткани человеческого тела. Это ощущение не было неприятным, скорее оно было странным.
Меня удивило то, что я никак не воспринимаю саму киберсистему своего тела, -- все многочисленные подсистемы и блоки воспринимались как нечто совершенно инертное. Тем не менее, они были исправны, -- адаптация прошла успешно (иначе специалисты «Интратекс» не оставили бы меня в покое). Проанализировав ситуацию, я пришел к выводу, что в момент пробуждения медицинская система кибермодуля, постоянно отслеживающая состояние моего сознания, привела мое киборгизированное тело в соответствие с ожиданиями разума: «вывернула» эвакомодуль «на изнанку» приведя его биологическую составляющую в состояние автономного функционирования, и отключила все киберсистемы.
Как только я подумал об этом, в моем поле зрения, не занятом внешней визуальной информацией, вспыхнули ярко-зеленые строки отчета медицинской системы кибермодуля, полностью подтвердившие мои выводы. В конце отчета медицинский блок выдал рекомендацию не активировать в данный момент стандартный для киборгов режим расширенного сознания и киберсистемы эвакомодуля, поскольку это грозит дестабилизацией ментального состояния оператора, и выдал запрос на активацию киберсистем. Я мысленно согласился с рекомендацией медицинской системы и виртуальный терминал погас.
После этого процесс ментальной адаптации стал более осознанным и пошел значительно быстрее. Я начал целенаправленно ощупывать свое окружение, исследуя непривычно широкие возможности восприятия и постепенно дополняя обедненную подсознательными ограничениями разума картину новыми деталями и новыми способами восприятия, которые становились все более естественными, по мере того, как мое сознание стремительно менялось под их воздействием.
Наконец, я «открыл глаза», изменив оптические свойства многочисленных зрительных чешуек. Сознательно ограниченная картина визуального восприятия помимо четкости отличалась от привычной человеку только сферическим обзором. Я окончательно осознал окружающий мир, только увидев его, хотя, исследуя свое окружение с помощью других чувств, уже успел узнать о нем больше, чем было доступно человеку.
Я лежал на том же месте, где меня погрузило в сон действие «зерна», но поза была другой, -- естественной для «дракона». Я лежал на брюхе удобно опершись в мягкую землю всеми четырьмя лапами. Широко раскинутые крылья ловили солнечный свет (я чувствовал его искусственную природу, но ощущал и то, что он вполне подходит для фотосинтеза). Голова лежала на передних лапах. Поза была очень удобной и чрезвычайно устойчивой. Она одинаково хорошо подходила и для отдыха и для работы, -- вес тела принимали на себя грудь и брюхо, лапы, по сути оставались свободными.
Я внимательно осмотрел себя, по-прежнему сохраняя полную неподвижность. Гладкая изумрудно-зеленая чешуя, покрывающая мое тело, блестела в искусственном солнечном свете. Длинные щупальца-побеги плотно охватывали спину и бока, создавая своеобразный узор и словно поддерживая их. Они прижимались к телу очень плотно, так, что восемь зеленых щупалец, включающих органическую составляющую, были почти не заметны. Лишенные органики жгуты- щупальца универсального киберинтерфейса, создавали удивительно красивый симметричный узор из восьми серо-серебристых полос (по четыре с каждой стороны), тянущихся от плеч по спине и бокам. Они были единственным внешним признаком киборгизации, -- объективы, дополняющие узор зрительных чешуек я видеть не мог, несмотря на сферический обзор – ни один из них не был выдвинут, поэтому не попадал в поле зрения.
Как только я подумал о них, изумрудно-зеленые побеги взметнулись над плечами красивым веером. Я подвигал щупальцами, наслаждаясь их стремительностью, чуткостью и подвижностью, потом потянулся (одновременно щупальцами и крыльями), сложил крылья за спиной и встал на четыре лапы. Побеги, без моего сознательного участия, снова прижались к телу и словно исчезли.
Я потянулся еще раз, уже всем телом, вытянулся, по кошачьи прогнув спину, распрямив хвост горизонтально и до предела вытянув шею (она вытянулась гораздо дальше, чем я ожидал, за счет эластичности основной ткани тела). При этом все тело напряглось целиком, одним чрезвычайно мощным усилием. Ощущение было необычным и удивительно приятным. Я предельно отчетливо почувствовал блоки киберсистем, одеревеневшие волокна и волоконные узлы, выполняющие роль скелета, которые напрячься не могли, но это ни сколько не испортило удовольствия. Меня восхитило ощущение огромной физической силы, чуткой стремительной подвижности и мало ограниченной гибкости тела.
Подняв правую переднюю лапу, я с интересом следил, как стремительно втянулись в ладонь белые нити корней. Чуть согнув пальцы, я до отказа выпустил когти. Полюбовавшись их гладкой коричневой поверхностью, я не удержался и нанес несколько молниеносных ударов лапой невидимому противнику, словно разъяренный кот, сражающийся с соперником. При этом я громко зашипел, -- звук получился яростным и угрожающим. Движения получились гораздо стремительнее, чем я ожидал, хотя я не прилагал усилий, чтобы сделать их максимально быстрыми. Втянув когти, я вновь оперся лапой о землю, сразу ощутив движение корней, снова вцепившихся в почву.
Я сделал несколько шагов вперед, думая не столько о схеме движения на четырех лапах, сколько о том, как при этом поведут себя корни. Стоило мне поставить на землю ступню, или ладонь, -- корни выдвигались и стремительно зарывались в почву, но всякий раз успевали втянуться, прежде, чем я начинал новый шаг той же лапой, совершенно не мешая двигаться.
Я зашагал быстрее. Тело приятно изгибалось при ходьбе. Волоконные пучки, выполняющие роль мышц, реагировали стремительно и чутко, полностью расслабляясь и напрягаясь при каждом движении (при этом задействовалась лишь ничтожная часть каждого пучка, ведь усилия были не велики, и каждый раз срабатывал другой набор волокон). Крылья и хвост, улавливали малейшие изменения равновесия, без моего сознательного участия помогая телу все время сохранять максимально устойчивое положение. Движения моего нового тела были гораздо гармоничнее человеческих. Каждый шаг доставлял удовольствие, открывая в них что-то новое. Я не заметил как перешел с шага сначала на бег, а потом на стремительные длинные прыжки. Вопреки резко возросшей скорости так двигаться было легче и гораздо приятнее.
Я довольно сильно удалился от «бивуака», когда мой шейный сонарный веер уловил слабый звук, доносящийся сзади. Одновременно, я увидел движение. Я смог распознать его и мгновенно сфокусироваться на нужной точке только благодаря особенностям зрения (часть зрительных чешуек была приспособлена для решения именно этой задачи).
Дракон лежащий у границы «бивуака» рядом с тем местом, где недавно находился я сам, поднял голову, повернув ее в мою сторону. Активные зрительные чешуйки сверкали прозрачным блеском. Объективы сенсоров киберсистемы напротив закрывал серый бронепластик защитных мембран.
Я мгновенно узнал Лару Терсен. Внешне она ничем не отличалась от меня самого, но мой мозг, приспособленный разработчиками для решения этой задачи, распознал особенности движения, безошибочно связав их с моими воспоминаниями. «Дэрк», -- неуверенно произнесла драконочка, -- мысленно я по-прежнему воспринимал ее как существо женского пола, несмотря на изменившийся облик, хотя вспышка влечения и ярких эротических образов, которую я испытал, увидев ее обнаженной до адаптации, теперь была лишь приятным воспоминанием. В ее голосе явствен звучало беспокойство.
Стремясь быстрее оказаться рядом, я снова прыгнул, на сей раз вперед и вверх (теперь уже изо всех сил), одновременно изогнув тело в максимально компактном развороте и расправляя крылья. Мощный прыжок подбросил меня высоко вверх. В два мощных взмаха я преодолел расстояние, отделявшее меня от «бивуака». Не тратя времени на плавное приземление, я просто упал на прежнее место, в нужный момент сложив за спиной крылья. Мое тело на мгновение напряглось, принимая удар. Я плавно присел, гася его энергии всеми четырьмя лапами и снова лег на примятую траву, на сей раз – носом к драконочке-пилоту. «Привет!»
«Привет, Дэрк», -- Лара неуверенно улыбнулась (улыбка получилась такой же красивой, как была раньше, изменившийся облик странным образом подчеркнул ее красоту): «Ты уверен, что был человеком?» Я тоже улыбнулся: «Уверен! К хорошему привыкаешь быстро». «Пожалуй ты прав», -- драконочка медленно кивнула, но ее слова звучали задумчиво и неуверенно. «Ты впорядке?», -- я ласково погладил ее по плечу, лишь мгновением позже осознав, что воспользовался для этого одним из щупалец-побегов правого плечевого пучка (просто потому, что это было удобнее и быстрее, чем менять позу, чтобы дотянуться в ту же точку передней лапой).
Лара Терсен чуть заметно вздрогнула, но, мгновением позже, потянулась ко мне одним из своих побегов. Какое-то время мы просто ласкали друг друга щупальцами, наслаждаясь нежностью их прикосновений и чуткостью нашей чешуи. Наконец драконочка-пилот снова кивнула, -- на этот раз решительно и уверенно. «Теперь в порядке», -- она опять улыбнулась: «ты был прав, Дэрк».
Какое-то время мы обсуждали свои ощущения в момент пробуждения, сохраняя контакт при помощи пары щупалец (их прикосновения позволяли мгновенно и очень точно передавать и чувствовать самые сложные оттенки эмоций, совершенно недоступные восприятию большинства людей). Для нас двоих, пробуждение было очень похожим, но очень многое мы воспринимали по-разному, -- в силу индивидуальных особенностей мышления, и половой принадлежности, физиологически исчезнувшей в процессе адаптации, но сохранившейся в виде ментальных отпечатков.
Радуясь возможности поделиться тем, что узнали в процессе первичной адаптации сознания, мы долго не обращали внимания на полную неподвижность, царившую на бивуаке. Только когда, полностью увлекший нас разговор, иссяк, мы поняли, что кроме нас по-прежнему не очнулся никто из всей разведгруппы. Первой это поняла Лара. Дрожь побега мгновенно передала мне ее беспокойство и страх. Только после этого я осознал, что нас окружают только неподвижные «коконы», -- все остальные члены разведгруппы сохраняли позиции максимальной пассивной защиты, закрывшись крыльями, и не подавали признаков активности.
Часть «коконов» была изумрудно-зеленой, но большинство были серыми, -- в них ощущалась только активность киберсистем. Лара первой высказала предположение, вполне совпадающее с результатом мысленного анализа, сформировавшимся в моем сознании, -- знаний пилота-астрогатора было более чем достаточно, чтобы мгновенно придти к тем же выводам, не имея специальных навыков анализа.
Проиграв на профессиональных Олимпиадах, большинство тех, кто попал в разведгруппу проекта «Изумрудные Крылья», успели мысленно смириться с перспективой киборгизации, прежде, чем согласились на предложение «Интратекс». Они не смогли, или не успели в достаточной степени разобраться в описании предстоявшей им адаптации, чтобы изменить сознательные и подсознательные ожидания разума. После завершения адаптации медицинские блоки их кибермодулей среагировали на них и большинство участников разведгруппы оказались в виртуальных кластерах, которые теперь осваивали дожидаясь подключения к внешним системам, через киберинтерфейс и не подавая признаков внешней активности. Это могло резко замедлить процесс полного освоения адаптации, но ничем иным не грозило.
Гораздо больше меня беспокоили те, у кого эвакомодули находились в режиме автономного функционирования биологической составляющей, как у меня самого и Лары Терсен, но признаки активности тоже отсутствовали. Это скорее всего означало, что их разум все еще не сумел приспособиться к радикально изменившемуся восприятию и было не ясно, продвигается ли этот процесс, или остановился полностью.
Оглядев невеселую картину (при этом она изящно поворачивала голову из стороны в сторону, повинуясь не успевшей исчезнуть привычке), драконочка-пилот раздраженно тряхнула головой: «нужно было посылать системных аналитиков, а не психологов», -- сказала она вставая. «Та, что летела со мной, -- наверняка, не хуже других (загрузка то одинаковая). Все что она мне наговорила, пока мы летели суда с Земли можно выразить всего одной фразой «не бойся, все будет хорошо», -- информации никакой». «Если все эти профессионалы», -- в это слово Лара Терсен вложила такое море презрения, в котором могли бы утонуть все до последнего психологи, работавшие на компанию «Интратекс»: «делали то же самое, то иначе и быть не могло».
«Куда они так спешили? Контракты мы уже подписали, так куда нам было деваться? Ведь был у них системный аналитик, по крайней мере один», -- все это драконочка-пилот произнесла подчеркнуто громко, словно подчеркивая, что обращается к тем, кто наблюдал за нами. Она не спеша зашагала на четырех лапах к ближайшему зеленому «кокону», -- уверенно и грациозно, но, в то же время, явно прислушиваясь к каждому своему движению. Я молча кивнул, соглашаясь с ее словами, тоже встал на четыре лапы и пошел к другому зеленому «кокону», радуясь, что сферическое поле зрения позволяет мне одновременно видеть цель и во всех подробностях любоваться движениями Лары Терсен (удивительно женственными, не смотря на изменившийся облик).
«Вот скажи мне, Дэрк, что им мешало дать тебе время объяснить всем остальным, что собой представляет эта адаптация, -- так, как ты объяснил мне, -- чтобы знали, чего им ждать. Тогда все очнулись бы вместеКомпания ведь тоже система, значит ты должен знать». Зная, что Лара увидит этот жест, так же, как я вижу каждое ее движение, я молча покачал головой, выражая сомнение, -- то что мои объяснения помогли ей, не означало, что для всех остальных они имели бы то же значение, -- потом ответил на ее вопрос: «не знаю. Информации не достаточно». Драконочка кивнула, соглашаясь.
Подойдя к ближайшему зеленому «кокону», я коснулся его поверхности щупальцем, не столько за тем, чтобы определить его состояние (я и так сканировал его во всем доступном диапазоне чувств, уже не задумываясь об этом, -- прикосновение мало что могло добавить к полученной информации), сколько для того, чтобы попытаться передать чувство ободрения и поддержки, -- так же, как я сделал это в первый раз, коснувшись плеча Лары Терсен. В ответ на мое прикосновение «кокон» вздрогнул, -- я ощутил это только благодаря чуткости побега. Реакция была очень слабой, но все же была. Я лег на брюхо и начал нежно, осторожно гладить кокон щупальцами, стараясь успокоить оказавшийся в новом теле разум, помочь ему ощутить удовольствие от нового восприятия мира, -- постепенно примирив сознание с постигшей мозг и тело метаморфозой. Окружающий мир почти исчез для моего сознания, я продолжал сканировать его всеми чувствами столь же тщательно и напряженно, как лежащий передо мной «кокон», но этот поток информации ушел на подсознательный уровень, -- все мое внимание было сосредоточено на малейших реакциях «кокона» на прикосновение мох щупалец (состояние полной концентрации, труднодостижимое для человека, в новом облике оказалось абсолютно естественным и комфортным). Краем сознания я отметил, что Лара одновременно со мной начала гладить щупальцами зеленый «кокон» к которому подошла.
Постепенно слабая и хаотичная дрожь «кокона» в ответ на прикосновение моих щупалец стала явственнее и обрела более четкий смысл, -- установился своеобразный тактильный диалог. В нем не было мыслей и слов, только обмен эмоциями. Это было совершенно не похоже на что либо доступное человеку.
Через некоторое время медицинская система моего кибермодуля среагировала на изменение состояния моего сознания и активировала вычислительный блок и сенсорные системы эвакомодуля, выполнив полусознательный приказ, отданный моим разумом в попытке лучше понять происходящее. Восприятие мира биологическими органами чувств дополнил мощный поток разнотипной и чрезвычайно емкой сенсорной информации совершенно иной природы, с которым мозг сердцевины не мог справиться сам по себе. Увлеченный странным диалогом с постепенно приходящим в себя «драконом» я пропустил момент, когда мой разум скользнул в состояние расширенного сознания. Вычислительный блок кибермодуля принял на себя обработку информации от сенсорных киберсистем, одновременно помогая мозгу сердцевины полнее обрабатывать информацию биологических органов чувств, сводить два совершенно разных по природе и способу представления информационных потока в единую целостную картину; и дополняя анализ происходящего скоростью и точность не доступной даже столь совершенной вычислительной системе, имеющей биологическую природу. Я воспринял это как нечто совершенно естественное, -- ведь с активацией вычислительного блока кибермодуля скорость, с которой мог меняться мой разум возросла намного сильнее, чем изменилось мое восприятие.
Эмоциональный диалог продолжался больше пяти часов. За это время несколько участников разведгруппы очнулись самостоятельно, но не успели окончательно придти в себя. Они только наблюдали за тем, что делали мы с Ларой. Через несколько минут один из серых драконов-киборгов встал на задние лапы и вполне уверенно зашагал к ближайшему терминалу, легко удерживая равновесие с помощью едва заметных движений хвоста и крыльев. Сев в кресло перед терминалом, он коснулся лапой панели управления на правом подлокотнике. Загудели сервомоторы, на которые я обратил внимание еще до адаптации и кресло быстро, но плавно опустилось, превратившись в противоперегрузочный лежак (за время нашего разговора до адаптации Лара успела объяснить мне, что система сервомоторов предназначена именно для этого). Дракон-киборг уверенно положил передние лапы на клавиатуру пилотажного терминала (теперь он лежал перед ней на брюхе), а задние, -- на два дополнительных модуля управления, точно такой же конструкции, на которые я не обратил внимания. Они располагались в нижней части кресла и когда оно опустилось вниз, вместе со смонтированным перед ним терминалом, распластавшись на массивном цоколе в котором находился вычислительный блок пилотажного терминала, -- по-прежнему остались точно под задними лапами оператора. Восемь серо-серебристых щупалец универсального киберинтерфейса на мгновение взлетели веером над плечами дракона-киборга и, тем же стремительным движением, упали вниз, войдя в гнезда киберинтерфейса, расположенные на цоколе терминала. Дракон-киборг аккуратно сложил крылья, положил голову на лапы и снова замер совершенно неподвижно, -- теперь, исследуя память терминала и вычислительную сеть «бивуака».
Наконец мой «собеседник» раскрыл крылья, превратившись из «кокона» в «дракона» с изумрудно-зеленой чешуей и серо серебристыми полосами на спине и боках, лежащего на брюхе в точно такой же позе как и я. Несколько мгновений он оставался неподвижным. Зрительные чешуйки по-прежнему были серыми. Потом они стали прозрачными. Дракон медленно встал на четыре лапы. Я тоже поднялся, но гораздо быстрее, и отступил назад.
Дракон с наслаждением потянулся, точно так же, как сделал я, окончательно очнувшись в новом облике. Потом, подчиняясь привычке, зевнул словно просыпаясь. Я улыбнулся, -- зевок зубастой драконьей пастью выглядел весьма впечатляюще. Дракон улыбнулся в ответ и коснулся моего плеча одним из своих побегов, за несколько мгновений все свои чувства гораздо полнее, чем мог их выразить человек. Говорить нам было пока не о чем. Дракон, которому я помог очнуться (по особенностям мимики и движений мой мозг без участия сознания опознал биолога разведгруппы), понял суть сложившейся ситуации, не задавая вопросов. Он молча кивнул и направился к ближайшему зеленому «кокону». Я поступил точно так же.
На то, чтобы совместными усилиями привести в чувство всех, кто не смог самостоятельно справиться с биологическим вариантом пробуждения, нам понадобилось несколько суток. Я отмечал течение времени лишь с помощью внутренних биологических часов и системного времени вычислительного блока кибермодуля, -- неизменность условий в 12-м биосферном модуле превратила это время в один бесконечный летний полдень, а постоянная удовлетворенность потребностей и стабильность состояния организма сделали время той однородной абстрактной величиной которая известна человеку лишь умозрительно.
Члены разведгруппы, преодолевшие биологический вариант пробуждения самостоятельно, постепенно присоединились к решению этой задачи, значительно ускорив его, но большую часть работы мы выполнили втроем.
Большая часть тех, чей разум избрал пробуждение при латентном состоянии биологической составляющей эвакомодулей, к тому времени «проснулась» самостоятельно. Остальным помог очнуться дракон-киборг который пришел в себя первым, -- специалист кибернетик.
После того, как вся разведгруппа собралась вместе мы, не сговариваясь начали обследовать 12-й биосферный модуль, -- ничего конкретного от нас не требовали (нас просто оставили в покое, как и было предусмотрено изначально на первом этапе освоения адаптации), а просто сидеть у терминала на «бивуаке» и ждать дальнейших распоряжений никому не хотелось. Те, кто предпочитал облик киборгов, взмыли в воздух, сверкнув ослепительным белым пламенем плазменных двигателей (крылья они воспринимали скорее как плоскости для аэродинамического маневрирования), и скрылись в пелене искусственных облаков, скрывающих верхнюю часть биосферного модуля. Кто-то умчался от «бивуака» длинными стремительными прыжками, наслаждаясь недоступной человеку скоростью передвижения по земле. Вскоре у «бивуака» кроме меня самого осталась только Лара Терсен. Мы переглянулись, повинуясь не успевшей исчезнуть привычке, улыбнулись друг другу и бок о бок зашагали по сочной зеленой траве, медленно удаляясь по диагонали от внешнего угла «бивуака».
Ни мне, ни драконочке-пилоту не хотелось спешить. Гораздо интереснее было тщательно ощупывать окружающее с помощью биологических органов чувств и сенсорных киберсистем. К тому времени мы настолько привыкли к сложному потоку информации, постоянно поступающей от многочисленных систем полностью активированных эвакомодулей, что режим автономной активности биологической составляющей стал казаться нам почти столь же неполноценным и ограниченным, как существование в прежнем, -- человеческом облике. Восемь серо-серебристых полос прижатых к телу щупалец киберинтерфейса дополнил компактный и не менее красивый узор участков серого бронепластика разного размера и формы: чтобы полностью развернуть сенсорную систему эвакомодулей нам пришлось развернуть часть деталей корпуса «на изнанку» относительно остальных. Думать над тем, как именно это можно сделать, нам не пришлось. Вычислительные блоки кибермодулей среагировали на полуосознанные приказы разума, запустив программы, изменившие конфигурацию эвакомодулей в полностью автоматическом режиме. Впервые обратив внимание на новое изменение своего облика, Лара Терсен радостно заулыбалась, -- узор серых пятен бронепластика удивительно гармонично дополнял изумрудно зеленый блеск чешуи, а выдающиеся из спины, такие же серые, корпуса выступающих блоков основного субмодуля, окончательно уравновешивали его с биологической составляющей.
Удалившись от «бивуака», мы надолго остались в одиночестве настолько полном, насколько оно в принципе существует для киборга при включенных системах связи, если в пределах их зоны действия имеются такие же системы. Мы постоянно обменивались встречными потоками информации с остальными членами разведгруппы, воспринимая происходящее с ними одновременно с тем, что воспринимали мы сами. Вначале это казалось захватывающим, невероятным, почти не возможным, -- но, по мере того, как под давлением происходящего, исчезали (становясь еще одним абстрактным воспоминанием), сохраненные разумом, человеческие стереотипы мышления и представлений о пределах возможного, -- такое множественное восприятие быстро стало для нас настолько естественным, что мы перестали его замечать, пользуясь им по мере необходимости.
Мы просто жили, наслаждаясь существованием в новом облике, общением между собой и свободой передвижения, недоступной человеку даже мысленно (из-за ограниченности возможностей воображения). Огромный объем биосферного модуля почти не ограничивал ее. Можно было достаточно долго бежать на предельной скорости, чтобы успеть ощутить ее; потом резко взмыть воздух в десятке метров от вогнутой внешней стены биосферного модуля, исчезающей высоко над головой в искусственных облаках, и с еще большей скоростью лететь в противоположном направлении, постепенно набирая высоту. Иногда мы с Ларой шутливо боролись друг с другом, просто для того, чтобы лучше почувствовать возможности своих тел, обнаружить и запомнить их пределы. Потом мы так же увлеченно преследовали друг друга в тумане искусственных облаков, иногда фиксируя крылья с помощью механической составляющей и разгоняясь до предельно возможной внутри биосферного модуля скорости при помощи плазменных двигателей, но гораздо чаще, -- полагаясь на физическую силу крыльев. Даже без помощи киберсистем, она позволяла развить огромную скорость в атмосфере, или в воде. Обнаружив в самом центре огромного влажного луга, в который был временно превращен 12-й биосферный модуль, довольно большое овальное озеро, имеющее по середине глубину 20 метров, мы провели несколько суток под водой, привыкая к новой среде и наслаждаясь незнакомыми ощущениями и изменившимся восприятием (больше всего изменилось в воде восприятие давления, вибрации и звука).
Ларе Терсен больше всего нравились стремительные игры-преследования в воздухе или в воде, иногда дополнявшиеся столкновениями и шутливой борьбой, -- что было вполне естественно для астролетчика. Постепенно к нашему соревнованию присоединились члены разведгруппы, -- к тому времени большинство из них приняли равновесный биокибернетический облик и выглядели точно так же, как я и драконочка-пилот. Увеличение числа участников, придало воздушным и подводным играм новый смысл.
Соревноваться с Ларой Терсен в скорости и искусстве маневриврования «на крыле» (этот термин тоже придумала она) не важно, в воде или в воздухе, не мог никто из членов разведгруппы, -- сказывались одновременно профессиональные знания и навыки пилота-астрогатора и врожденные склонности, определившие ее специальность. В конце концов, я предложил попытаться составить своеобразный аналог образовательной ленты, из информации, хранящейся в ее памяти, чтобы компенсировать разницу в навыках и проверить, определяется ли ее мастерство пилота только образовательной лентой, или, прежде всего, ее личной способностью наилучшим образом использовать полученные знания.
Этой идеей заинтересовались все, но больше всего, она понравилась самой Ларе Терсен. Поняв, что именно я предлагаю сделать, драконочка-пилот совершенно по-детски подпрыгнула от радости и нетерпения. В драконьем облике это выглядело настолько смешно, искренне и естественно, что все в буквальном смысле попадали на землю от смеха, -- в тот момент вся разведгруппа собралась на берегу озера в центре биосферного модуля (в качестве места, где можно пообщаться непосредственно, оно понравилось всем гораздо больше, чем «бивуак», созданный техниками «Интратекс»). Драконочка-пилот не обиделась, -- множественное восприятие киборга передало ей то, что увидели остальные, и она радостно смеялась вместе со всеми.
Там же на берегу озера мы образовали радиально-кольцевую вычислительную сеть, объединившую всех членов группы. Я лег на брюхо на мягкую упругую траву, Лара Терсен легла напротив, и мы потянулись друг к другу двумя парами щупалец (по одному с каждого плеча), образовав с помощью универсального киберинтерфейса надежный высокоскоростной канал электронной связи, объединяющий нас двоих. Остальные улеглись вокруг нас, тесно прижавшись друг к другу и образовали кольцевую вычислительную сеть с помощью своих щупалец. Мы с Ларой использовали оставшиеся свободными щупальца, чтобы образовать каналы киберсвязи с теми чьи профессиональные знания и навыки могли понадобиться нам прежде всего и соединиться с образованной вычислительной сетью, через установленные ими каналы связи. Все системы дистанционной связи мы, не сговариваясь, отключили на аппаратном уровне.
Прежде чем скользнуть в виртуальный мир объединенного рабочего пространства вычислительной сети, который уже начал создавать кибернетик группы, я отметил, что застывшие вокруг нас «драконы» расположились точно так же, как мы с Ларой Терсен, -- парами. Психологи «Интратекс» не заслуживали абсолютного презрения, с которым относилась к ним драконочка-пилот. В пределах своей специальности они были способны на многое. Разведгруппу подбирали не только по составу специальностей и профессиональным показателям (они в данном случае учитывались в последнюю очередь), но и по взаимной психологической совместимости по двойному принципу, -- внутренней совместимости пар и общей совместимости между парами. Эта работа была выполнена очень тщательно. До адаптации все пары включали представителей двух полов, но большинство из них сформировалось уже после адаптации, когда смысл половой принадлежности стал чисто абстрактным. Я не мог определить, за чем это могло понадобиться разработчикам проекта (или руководству «Интратекс»), -- данных было недостаточно даже для самого грубого анализа, -- но то, что и как было сделано не подлежало сомнению. Я обратил внимание на формирование устойчивых пар, слушая открытые переговоры участников разведгруппы по каналам дистанционной связи, пока все мы обследовали биосферный модуль -- теперь я получил наглядное подтверждение достоверности сделанных выводов.
На то, чтобы завершить начатое, нам понадобилось гораздо больше времени, чем я предполагал в начале. С помощью вычислительного блока своего кибермодуля Лара открыла мне прямой доступ к информации, хранящейся в ее памяти, -- драконочка-пилот полностью доверяла мне, к тому же, аппаратная защищенность вычислительного блока кибермодуля исключала при этом любой риск, кроме обнаружения информации, которую необходимо скрыть. Я с наслаждением погрузился в решение первой в своей жизни по настоящему сложной задачи по анализу и синтезу информации. Имея в своем распоряжении объединенную вычислительную мощность, образованной компьютерной сети и информацию с разных образовательных лент (остальные члены разведгруппы тоже согласились открыть мне прямой доступ к своей памяти, предварительно заблокировав часть личных воспоминаний, -- их было совсем немного), я достаточно быстро объединил знания и навыки необходимые для пилотажа в соответствии с возможностями эвакомодуля в единый информационный объект с оптимальной внутренней структурой. Основой для его создания послужила образовательная лента специальности «пилот-астрогатор», но я использовал только информацию, имеющую общий смысл, исключив множество данных о различных типах кораблей и особенностях их пилотирования и другой специальной информации не имеющей непосредственного отношения к пилотированию любого летающего объекта определенного типа и особенностям устройства, объединяющим таковые.
Закончив эту работу, я добавил получившийся информационный пакет (он оказался гораздо меньше, чем я предполагал) в область памяти, вычислительного блока кибермодуля драконочки-пилота, специально предназначенную для обмена информацией с внешними системами.
Лара попросила кибернетика группы передать ей управление общим вычислительным ресурсом сети и начала создавать виртуальное пространство, чтобы проверить можно ли пилотировать пользуясь информацией созданного мной пакета. Некоторое время мы просто наблюдали за ее работой. Потом, специалисты, лучше других понимающие происходящее, попросили разрешения поучаствовать, детализируя виртуальное пространство в меру своих профессиональных знаний. Постепенно все, кто принял в этом участие, настолько увлеклись, что начали яростно спорить. Тогда Лара потребовала, чтобы я взял на себя роль координатора. Опасаясь, что мне не удастся достаточно быстро понять суть возникших разногласий и объяснить ее спорщикам, каждый из которых владел только знаниями своей специальности, я все равно с удовольствием согласился, -- это было намного интереснее, чем просто наблюдать за происходящим. Постепенно мне удалось превратить яростный спор в обсуждение.
В конце концов виртуальный участок космического пространства получился настолько детальным, что никто, из создававших его специалистов, не стал спорить с его достоверностью. После этого на основании имеющейся в нашем распоряжении информации тем же способом были созданы несколько не менее детальных моделей звездолетов, внутрисистемных кораблей и атмосферных летательных аппаратов, -- и Лара Терсен «нырнула» в виртуальное пространство. Несколько суток мы наблюдали за тем, что она вытворяла на виртуальных кораблях, восхищаясь ее мастерством в меру своего понимания.
Наконец драконочка-пилот заявила, что на созданный мной информационный пакет вполне можно положиться и что для пилотажа от него толку больше, чем от стандартной образовательной ленты, -- все остальное, необходимая в работе рутина. Только после этого все остальные воспользовались вычислительными блоками своих кибермодулей для того, чтобы добавить содержимое пакета к собственным воспоминаниям.
Устроив соревнования в созданном виртуальном космосе мы быстро убедились, что Лара права, -- любой из нас вполне уверенно чувствовал себя в рубке любого из смоделированных кораблей, -- но до нее самой в искусстве пилотажа нам так же далеко, как и раньше. Лара была счастлива, поняв, что ее поражение на Олимпиаде, само по себе, ничего не значит. Остальные просто мгновенно забыли о ее превосходстве, соревнуясь между собой.
Из всех смоделированных нами кораблей мне больше всего понравился универсальный буксир типа «Кальмар-4», который Лара с уверенностью профессионала именовала головастиком. Это был довольно большой корабль, но для звездолета он был очень компактным, -- его тоннаж соответствовал малому грузовому транспорту межзвездного класса. На первый взгляд буксир выглядел неуклюжим, неповоротливым и очень громоздким, несмотря на относительно небольшой тоннаж. Он действительно был похож на гигантского серого кальмара. Компактное обтекаемое «тело» корпуса казалось совсем маленьким по сравнению с четырьмя огромными «щупальцами» грузовых манипуляторов, расположенных квадратом (по два сверху и снизу) -- растянутые до максимально возможной длины они тянулись за кормой корабля на много миль. Грузовые манипуляторы «Кальмара» имели круглое сечение. У основания их диаметр достигал двух с половиной метров, они постепенно истончались, ближе к концу приобретая десятисантиметровую толщину. Конструкция манипуляторов позволяла уменьшить их длину до длины корпуса корабля, при этом вся неуклюжесть и громоздкость буксира почти исчезала, -- он становился компактным, сразу бросалось в глаза, что обтекаемый серый корпус приспособлен и для атмосферных маневров и для посадки на поверхность планет (при посадке грузовые манипуляторы разворачивались на 180 градусов и пара, расположенная под корпусом служила посадочными опорами).
«Кальмар-4» предназначался, прежде всего, для доставки грузов и оборудования (вплоть до собранных и готовых к работе производственных комплексов) к условно пригодным планетам и к местам разработки полезных ископаемых. Штатный экипаж буксира составлял один пилот-киборг. Основной вычислительный модуль с интегрированным отсеком для мозгового модуля киборга-оператора и субмодулем жизнеобеспечения находился в наиболее защищенной точке, -- в точно центре корпуса корабля. Там же находился отсек хранения эвакокомодуля и парковочные ячейки пяти универсальных ремонтных киберов нулевого аварийного эшелона. Мощную защитную оболочку основного вычислительного модуля с остальным кораблем соединял единственный шлюзовой узел высшей категории защиты. От него под небольшим уклоном уходили два сегмента центральной сервисно-ремонтной шахты. Сегмент уходящий вниз тянулся к корме и упирался в шлюз защитной оболочки реакторного отсека, а верхний сегмент упирался в шлюзовой узел под палубой рубки, расположенной в верхнем секторе носовой части корпуса. Тесная рубка буксира, предназначенная для четырех операторов-людей, была защищена достаточно надежно (многие особенности конструкции кораблей такого типа регламентировались «Протоколом Дальней Разведки»), но слабо по сравнению с мощностью защитной оболочки основного вычислительного модуля. От шлюза рубки уходил коридор ведущий к основному инженерно-ремонтному модулю. Этот модуль представлял собой универсальный производственный комплекс, позволяющий изготовить все, что способны были вообразить ученые и инженеры Человеческой Федерации, причем спектр исходных материалов ограничивался только возможностями атомно-молекулярных преобразователей и был впечатляюще обширным. Там же, в инженерно-ремонтном модуле располагались парковочные ячейки ремонтных киберов основного аварийного эшелона. Это позволяло, в случае необходимости полностью восстановить корабль, даже если от него уцелел только центральный субмодуль объединяющий общей защитной оболочкой вычислительный и инженерно-ремонтный модули.
Не смотря на то, что управлять кораблем должен был пилот-киборг «Кальмар-4» имел стандартную систему отсеков, предусмотренную «Протоколом Строительства и Модификации Космических судов» -- одним из многочисленных разделов «Кодекса Колонизации». Рядом с инженерно ремонтным отсеком, но вне оболочки основного субмодуля, имелся небольшой лабораторный отсек с универсальным исследовательским оборудованием. От шлюза основного субмодуля, который служил предназначенным для людей входом инженерно-ремонтного отсека коридор уходил дальше вниз к внутреннему шлюзу основного грузового трюма буксира.
От шлюза рубки уходил еще один, горизонтальный, коридор отделенный от наклонного собственным внутренним шлюзом. Он упирался в небольшой отсек в верхней части корпуса корабля гордо именуемый каюткомпанией. Вокруг него симметричным многоугольником располагались еще пять отсеков: четыре малых стандартных каюты (точные копии той, которую я занимал вместе с Джимом Пэрри на катере, доставившем нас с земли на станцию «Альфа») и медицинский отсек буксира. Длинный и узкий он имел ширину стандартной каюты, но был вдвое длиннее. Свободным внутри отсека был только узкий центральный проход, -- большую его часть занимали скрытые за переборками блоки универсальных биорепараторов, расположенные в два яруса по обе стороны центрального прохода. Репараторов было восемь (по четыре с каждой стороны), по максимальному числу пассажиров в четырех каютах буксира. Конструкция биорепараторов позволяла исследовать любой организм, соответствующий самым общим биологическим принципам и восстановить его нормальное состояние, если он не погиб окончательно. В медицинском отсеке имелся мощный компьютерный терминал универсального типа (встроенный в стену отсека в дальнем конце прохода) контролирующий работу биорепараторов. Обширные базы данных, хранящиеся в его блоках памяти и программное обеспечение для автоматической диагностики и адаптивного биологического анализа, значительно расширяли их собственные возможности. В случае необходимости биорепараторы можно было использовать и для гибернации.
Однако большую часть внутреннего объема корпуса универсального буксира занимали две основные системы корабля: огромный дейтериевый реактор и сверхмощный генератор прокола. Для того, чтобы обеспечить самому буксиру максимально возможную скорость гиперпрыжка, было достаточно совсем небольшой доли его мощности. Большая часть ее использовалась для того, чтобы утащить в гиперпрыжок вместе с буксиром груз впечатляющей массы. Поле создаваемое генератором прокола, распространялось вдоль грузовых манипуляторов буксира, создавая общий прыжковый кокон для охваченного ими груза и самого корабля.
У основания каждого грузового манипулятора, с противоположной корпусу стороны, располагались два массивных цилиндра, встроенных в выступающие из корпуса сферы высокоподвижных сервосистем, -- плазменные двигатели и гравигенераторы буксира. Основой каждого плазменного двигателя служил дейтериевый реактор, не уступающий мощности основного реактора корабля. В режиме максимальной мощности прокола и объема прыжкового кокона только все пять реакторов буксира могли обеспечить количество энергии необходимое сверхмощному гипергенератору. В тоже время мощность плазменных двигателей и гравигенераторов, значительно превосходящая параметры ходовых систем любого другого корабля Человеческой Федерации была необходима буксиру и сама по себе. Менее мощные двигатели просто не способны были преодолеть огромную инерцию максимального груза буксируемого груза, на который был рассчитан корабль, а обойтись без внутрисистемных маневров, сведя доставку груза к гиперпрыжку, чаще всего, было совершенно невозможно.
Конструкция плазменных двигателей буксира позволяла использовать их в качестве плазменных пушек. Их огромная мощность уже сама по себе делала их грозным оружием. Гравигенераторы «Кальмара» тоже были частью вооружения корабля. Их конструкция предусматривала использование в качестве гравидеструкторов (в обычном, либо в гораздо более разрушительном резонансном режиме). В режиме гравиманипуляторов генераторы можно было использовать не только для перемещения грузов впечатляющей массы (при наличии опорного гравитационного поля более массивного объекта), но и для синхронного ускорения плазменных зарядов, значительно увеличивающего дальнобойность плазменных пушек буксира (без того впечатляющую для оружия такого типа). Помимо неспециальных систем, вооружение буксира включало четыре высокоподвижных лазерные турели, отличающиеся от тех, которые после адаптации стали частью моего собственного тела, только размерами и мощностью генераторов (в случае необходимости, способных использовать почти всю мощность реакторов корабля). Обтекаемые «грибы» лазерных турелей располагались рядом с двигателями корабля, -- у основания «щупалец» грузовых манипуляторов. Там же находились массивные сферы турелей торпедных аппаратов буксира. Каждая турель имела 16 шахт для запуска средних универсальных торпед, оказавшихся увеличенным аналогом миниракет, включенных разработчиками проекта «Изумрудные Крылья» в систему вооружение наших эвакомодулей. Собирались торпеды точно так же, -- прямо в шахтах, по мере необходимости, -- но помимо универсальных наноасемблеров в их сборке принимали участие малые ремонтные киберы, специально запрограммированные для максимально эффективного выполнения этой задачи. Благодаря этому, торпедные аппараты буксира значительно превосходили пусковые пеналы миниракет наших эвакомодулей максимальной скоростью последовательных залпов. Конструкция торпедных аппаратов предусматривала возможность загрузки в пусковые шахты готовых торпед через сервисные тоннели, обычно используемые ремонтными киберами для обследования и ремонта пусковых установок. В случае необходимости трюмы буксира можно было использовать для хранения запаса торпед. Оборудование трюмов, предназначенное для найтовки и перемещения грузов вполне годилось для их подачи к сервисным тоннелям пусковых установок. Использование дополнительного боезапаса резко увеличивало скорострельность пусковых установок.
Три трюма буксира, относительно небольших для общего тоннажа корабля, были предназначены только для хранения «внутренних» грузов, -- припасов и оборудования почему либо необходимых для работы буксира в той или иной ситуации. Номенклатура «внутренних» грузов кораблей такого типа полностью регламентировалась «Протоколом Дальней Разведки». Она включала довольно большое количество деталей и узлов различных систем корабля; партию ремонтных киберов разных типов в состоянии складской консервации; запас продовольствия в виде контейнеров с биохимическими компонентами, одинаково пригодными как для системы жизнеобеспечения кибермодуля, так и для автоматического пищаблока пассажирской палубы буксира; контейнеры с биохимическими компонентами необходимыми синтезатору медицинской системы кибермодуля (те же компоненты годились и для синтеза медикаментов соответствующими блоками биорепараторов медицинского отсека) и много чего еще, -- но основную часть внутреннего груза составлял резервный запас дейтерия в надежно защищенных контейнерах. Согласно штатному расписанию они располагались у внешних шлюзов грузовых трюмов, чтобы их можно было сбросить в случае возникновения опасности взрыва (конструкция реакторов буксира так же предусматривала возможность их сброса). Часть внутреннего груза составлял запас готовых торпед с коммулятивными атомными зарядами. Этот груз располагался в трюмах таким образом, чтобы торпеды можно было быстро загрузить в шахты пусковых установок.
Трюмы буксира имели не менее надежную защиту, чем остальные отсеки корабля. В соответствии с требованиями «Протокола Дальней Разведки» в трюмах имелись системы жизнеобеспечения, -- в случае крайней необходимости их можно было использовать для доставки гораздо большего числа пассажиров, чем могли вместить каюты «Кальмара». Нижний, основной, трюм был неотъемлемой частью корабля, а два верхних, расположенных за пассажирской палубой служили грузовыми отсеками универсальных вспомогательных модулей буксира.
Помимо верхних трюмов буксира вытянутым веретенообразным гондолам вспомогательных модулей (лежащим в стыковочных отсеках настолько плотно, что их невозможно было отличить от корпуса корабля) принадлежали двигатели, лазерные турели и торпедные аппараты, расположенные у оснований верхней пары грузовых манипуляторов. Часть сенсорных систем «Кальмара» непосредственно тоже была частью вспомогательных модулей. Роль бортовых вычислительных систем этих модулей выполняли два стандартных пилотажных терминала установленных в их грузовых отсеках (мощности системных блоков для этого было вполне достаточно). В случае необходимости вспомогательными модулями можно было управлять вручную с помощью этих терминалов, но обычно ими управлял по гиперсвязи вычислительный модуль буксира. Оба вспомогательных модуля имели систему универсальных сервоманипуляторов пригодных для перемещения грузов масса которых была сопоставима с ходовыми возможностями модулей, и для проведения ремонтных работ. Именно для этого они и были предназначены прежде всего, но в случае необходимости могли служить и спасательными шлюпками, и катерами для доставки пассажиров и груза в пределах планетной системы и автоматическими истребителями прикрытия. Вспомогательный модуль правого борта, включающий бортовую лабораторию буксира, способен был выполнять и задачи универсального исследовательского зонда 4-го класса от которого мало чем отличался.
Подвижность турелей и ориентационных сервосистем двигателей буксира позволяла навести все его дальнобойное вооружение на любую точку сферы пространства вокруг корабля. Однако самое грозное и необычное его оружие было эффективно лишь в непосредственной близости от противника (по меркам космического боя). В каждый грузовой манипулятор буксира по всей его длине были интегрированы четыре ортогонально расположенные направляющие системы дуговых лазерных резаков, рассчитанные на полную мощность генератора одной из лазерных батарей корабля.
Возможности сенсорных систем «Кальмара-4» соответствовали малому кораблю одиночной дальней разведки типа «Коперник». Объяснялось это так же просто, как и мощный боевой арсенал буксира.
Во первых, «Кальмары» часто отправляли в планетные системы еще не обследованные разведчиками. Чаще всего так поступали, компании не желающие тратить время и деньги на предварительную разведку планет, где предполагалось вести только разработки полезных ископаемых. Обследовав систему с помощью вспомогательных модулей киборг-оператор буксира либо устанавливал на планете доставленный автоматический комплекс рудодобычи, либо принимал решение о непригодности системы для освоения (что случалось достаточно редко). Передав результаты разведки по гиперсвязи и получив согласие руководства, он разворачивал корабль и начинал перелет к другой системе намеченной для освоения.
Во вторых, и это было куда важнее, «Кальмар-4» способен был транспортировать грузы огромной массы и, соответственно, стоимости. Экспансия Человеческой Федерации до сих пор не обнаружила других разумных рас, но по мерее ее продвижения такая возможность становилась все более реальной, как и перспектива конфликта. Вооружать буксиры и оснащать их достаточно совершенными сенсорными системами было значительно дешевле, чем начинать строительство боевых кораблей для их сопровождения. Торпеды и лазеры «Кальмаров» еще никогда не использовались в бою, но много раз спасали и груз и сами буксиры от столкновения с кометами и астероидами.
Универсальные буксиры не считались быстроходными кораблями, -- просто потому, что такая задача не ставилась при их создании. Опираясь на знания своей специальности, Лара думала именно так. Я воспринимал любой корабль, прежде всего, как систему, поэтому чтобы определить самый быстроходный из смоделированных нами кораблей я просто сравнил соответствующие характеристики всех моделей.
Когда все остальные начали соревноваться в пилотировании между собой, я предложил Ларе устроить еще одно соревнование между нами. Она с удовольствием согласилась. На сей раз я вывел в виртуальный космос не разведчик типа «Персей» (согласно документации именно он был самым быстрым из смоделированных кораблей), а корабль больше всего понравившийся мне именно как система. Лара долго смеялась, стараясь объяснить мне, что «головастик» не способен догнать «Персея». Я коротко ответил: «Посмотрим», -- и перевел грузовые манипуляторы «Кальмара» в посадочную позицию, сделав корабль максимально компактным. Драконочка-пилот задумчиво хмыкнула. Дождавшись ее сигнала, я включил на полную мощность все четыре двигателя буксира и корабль, не стесненный огромной массой груза буквально прыгнул вперед. Лара все таки выиграла наше соревнование, еще раз доказав свое превосходство в искусстве пилотирования, но вынуждена была признать, что я был прав. После этого она перебралась в рубку второго виртуального «Кальмара» и мы принялись вдвоем обследовать смоделированный участок космоса, уже не столько соревнуясь между собой, сколько изучая реальные возможности кораблей.
Только когда остальным наскучило соревноваться между собой в пилотировании, мы вспомнили о том, с чего собственно все началось. Несколько специалистов смежных профессий, которые могли по крайней мере предположить, каких специальных знаний друг друга им недостает, попросили меня сделать для них дополняющие информационные пакеты, на основе образовательных лент. Это навело меня на мысль дополнить подобным образом собственные знания. Параллельное решение двух перекрывающихся задач, почти не увеличило их общую вычислительную сложность. Пользуясь доступом к памяти других специалистов, я успел полностью решить задачу дополнения, относительно собственной специальности в пределах спектра профессий участников разведгруппы.
Предложением выполнить перекрестное дополнение для всей группы вначале никто не заинтересовался, но меня очень решительно поддержал Вальтер Такаги,-- специалист кибернетик. Вместе нам удалось убедить остальных. Пока мы (насей раз все вместе) работали над решением этой задачи, Вальтер связался со мной по отлично защищенному виртуальному каналу. Он быстро и четко изложил мне то, что я и так знал, -- устройство программной системы контроля поведения, включенной (уже после адаптации) в рабочие экземпляры операционных систем вычислительных блоков наших кибермодулей; и способ ее ликвидации, -- но это был не общий анализ, который выполнил я, а конкретное решение, поразившее меня эффективностью и изяществом, тем более, что к тому времени я значительно расширил собственные знания и навыки за счет образовательной ленты, загруженной в память Вальтера. Я еще раз убедился, что при равных знаниях и опыте, решающими становятся врожденные склонности.
Обсудив ситуацию, мы пришли к выводу, что всю необходимую информацию нужно тщательно скрыть в дополняющих пакетах таким образом, чтобы она всплыла на сознательный уровень только в определенной ситуации. Собственно моя помощь была необходима Вальтеру, прежде всего, в определении общих свойств таких ситуаций, -- знаний и навыков кибернетика для этого было недостаточно. Кроме того, чтобы достаточно надежно скрыть результаты работы Вальтера, необходимо было определить наиболее вероятные способы проверки системы контроля поведения и памяти участников группы, которыми могли воспользоваться специалисты «Интратекс». Общими усилиями мы достаточно быстро справились с этой задачей.
Когда была решена основная, общая, задача остальные участники группы ничего не заметили, дополнив свои воспоминания информационными пакетами, созданными с учетом их специальностей. Информация должна была всплыть в сознании каждого из них только если система контроля поведения заставит их действовать вопреки их собственному желанию. Это давало свободу выбора и было наиболее приемлемым решением, -- ведь мы с Вальтером не знали ни как поведет себя каждый из участников разведгруппы, узнав о существовании системы контроля поведения и о возможности ее ликвидировать; ни, тем более, что можно будет предпринять в случае, если нам все же придется ликвидировать систему контроля поведения, противопоставив себя и компании «Интратекс» и всей Человеческой Федерации. И для меня и для Вальтера именно возможность сохранить контролирующую систему сейчас и ликвидировать ее в нужный момент была равноценна полной свободе.
После того как мы разъединили общую вычислительную сеть, не без сожаления свернув созданный участок виртуального космоса, нас не беспокоили еще несколько недель. Специалисты Интратекс активно исследовали наше состояние с помощью сканирующих систем, но теперь ответ на вопрос «кто за кем следит?» стал гораздо менее очевидным. Пользуясь, более полными, чем у большинства граждан Федерации, знаниями и навыками, сформированными взаимным обменом, мы изучали и действия тех, кто следил за нами, и станцию «Интекс-Альфа» (насколько это было возможно), с помощью сенсорными системами наших эвакомодулей.
Наконец, разработчики проекта решили, что вся наша группа успешно прошла этап пассивного освоения адаптации. Об этом решении мы узнали за несколько часов до того, как с нами (открытой передачей на одном из каналов, предназначенных для связи киборгов) связался администратор проекта. Нам было приказано вернуться на «бивуак». Короткий перелет в искусственных облаках биосферного модуля, -- и мы снова заняли места за терминалами. Теперь габариты операторских кресел точно подходили нашим размерам (впрочем, все мы сразу привели их в конфигурацию противоперегрузочных лежаков, -- лежать на брюхе, положив все четыре лапы на контрольные панели терминала было гораздо удобнее, чем сидеть, прижимая крылья к спинке кресла). Мы с Ларой Терсен заняли места за теми же терминалами, где сидели перед адаптацией (они были ближе всего друг к другу). Остальные расположились иначе, -- согласно сложившимся парам.
Первыми за нас взялись психологи. Экраны терминалов ожили одновременно, словно перед началом олимпиады. Я не удивился увидев на экране разноцветные геометрические фигуры стандартного теста на уровень интеллекта. Из небольшого окна видеосвязи (в левом верхнем углу экрана) на меня смотрел молодой светловолосый парень в белом комбинезоне. Он вежливо представился, хотя я мгновенно вспомнил и его имя и все подробности личного дела, которое читал вовремя перелета с Земли. Я, так же вежливо, ответил на приветствие и начал выполнять предложенный тест, пользуясь консолью терминала (нас попросили работать в ручном режиме, хотя, заняв места у терминалов, все мы сразу подключились щупальцами киберинтерфейса к гнездам управления на системных блоках). Внимательно наблюдая за мной, психолог сохранял профессиональную невозмутимость, но мельчайшие детали мимики, которые человеческий мозг не способен воспринимать, выдавали его беспокойство. Человеческого восприятия было катастрофически мало, чтобы распознать мое состояние по выражению морды. Психолог был вынужден полностью полагаться на аналитические программы своего терминала.
Психологическое тестирование продолжалось несколько часов. Разнообразные формальные тесты постепенно сменились потоком вопросов. Человек давно утратил бы равновесие, но в новом облике я не чувствовал ни усталости, ни раздражения.
Психологов сменили биологи, медтехники, и наконец, инженеры. В конце дня (по бортовому времени станции) мы получили приказ отдыхать. Никто из нас не нуждался в отдыхе, но нам не оставили выбора, отключив освещение. Полностью задействовать систему жизнеобеспечения эвакомодуля не хотелось. Сойдя с серого пластика «бивуака» на траву, я лег на брюхо, положил голову на лапы и позволил состоянию афотичекого укоренения полностью охватить сознание. Это не было похоже на сон. Ощущение было странным, не похожим на что либо, доступное воображению человека, но оказалось удивительно приятным.
Еще приятнее было пробуждение от прикосновения к чешуе и к перепонкам широко раскинутых крыльев тепла и света солнечных лучей. Но это удовольствие почти сразу испортила просьба вновь занять места у терминалов, прозвучавшая из громкоговорителей. Все опять началось с психологических тестов и подробных расспросов. Этот день, как и несколько последующих, стал копией предыдущего.
Затем разработчики проекта использовали нас для того, чтобы подробно изучить весь спектр возможностей созданной ими адаптации. Нам снова пришлось бегать прыгать, летать с максимально возможной скоростью; преодолевать лабиринты препятствий, которые за несколько часов сооружали внутри биосферного модуля ремонтные киберы под руководством техников и инженеров; выполнять сложные комплексы акробатических упражнений… От наших собственных попыток определить пределы своих возможностей после адаптации все это отличалось тем, что нам давали предельно четкие указания и приказ приходилось выполнять, -- нравился он нам, или нет.
Постепенно задачи стали более сложными. Нам пришлось задействовать киберсистемы, включая вооружение эвакомодулей. Когда дистанционно управляемые мишени сменили штурмовые киберы (используемые для освоения планет с преобладанием опасных видов) пришлось драться по-настоящему, -- используя когти, зубы, пламя и отравленные шипы вперемешку с веерными залпами лазеров и миниракет, выстрелами плазменных пушек и гравидеструкторов, если этого было не достаточно. Штурмовые киберы сражались в полную силу. Их число возрастало до тех пор, пока несколько членов разведгруппы получили очень серьезные повреждения. После этого боевые машины покинули биосферный модуль. Их сменила команда биологов и инженеров, занявшаяся подробным изучением процесса регенерации и системы работы автоматического ремонта. В прежнем облике я бы не смог спокойно смотреть на это, -- в нынешнем мне было вполне достаточно сознания того, что полученные повреждения, несмотря на всю их серьезность, не причиняют страданий моим товарищам (об этом медицинские системы кибермодулей заботились в первую очередь) и не угрожают их жизни.
Потом разработчики изменили среду внутри биосферного модуля, и все повторилось вновь с той разницей, что теперь только мы чувствовали себя по-прежнему естественно и комфортно, -- биологам и инженерам «Интратекс» приходилось работать в скафандрах. Продолжалось это до тех пор, пока не были исчерпаны весьма обширные возможности биосферного модуля. Под конец специалистам, работающим снами пришлось использовать скафандры высшей категории защиты. При этом для нас среда оставалась вполне естественной, -- по мере ее изменения сознание продолжало стремительно меняться и к тому времени наши представления о пределах естественного были гораздо шире человеческих.
Наконец наступила очередь проверки возможностей адаптации в открытом космосе. Вначале мы выполняли сложные маневры в астероидном поясе, причем все, кроме Лары Терсен летали под управлением мощного вычислительного блока, находящегося на станции «Альфа», -- нам с Вальтером удалось скрыть дополнительные воспоминания участников разведгруппы и от психологов и от инженеров «Интратекс» во время всех многочисленных исследований и проверок. Потом мы провели полтора месяца на одном из астероидов рядом со станцией «Альфа» просто добывая руду, -- в буквальном смысле когтями, хоть и с помощью лазерных резаков. Постепенно у меня сложилось впечатление, что руководство «Интратекс» никак не может определить задачи разведгруппы и тянет время пытаясь найти оптимальное решение.
Мне было все равно. Я наслаждался ощущением комфорта не заисящим от внешних условий и обществом Лары Терсен, -- тем более, что ей самой для полного счастья окружающего нас космоса было вполне достаточно. Мои отношения с драконочкой пилотом нельзя было назвать влюбленностью в человеческом смысле. Слишком отличаются восприятие и эмоции дракона и человека. В прежнем облике я бы неизбежно потерял голову, -- это состояние было бы общим для нас обоих, и оно вполне могло уничтожить рождающуюся дружбу. В новом облике она развивалась постепенно, -- в наших чувствах не было бурных всплесков, способных помешать этому. Мы постепенно узнали друг друга и по-настоящему поняли, что именно нас привлекает. Множество экстремальных ситуаций, которые создавали для разведгруппы специалисты «Интратекс», исследуя пределы возможностей адаптации, очень помогли этому.
В конце концов мы все же получили приказ вернуться на станцию «Альфа». Перед заходом на глиссаду к указанному диспетчером шлюзу мы пролетели над медленно смыкающимися створками дока одной из верфей станции. Прежде чем они сомкнулись окончательно, я успел рассмотреть находившийся в доке корабль. Я мгновенно узнал компактный обтекаемый корпус универсального буксира типа «Кальмар-4» (пусть в виртуальном космосе, но к тому времени я успел налетать на таком корабле много часов и отлично изучить его). Летящая крыло в крыло со мной Лара Терсен словно прочла мои мысли. Я услышал ее мечтательный вздох по каналу связи, постоянно соединяющему нас двоих: «Слетать бы на таком по-настоящему». Я мысленно согласился, но промолчал, не желая выдавать интерес, не свойственный моей специальности.
Моя надежда на возвращение в биосферный модуль не оправдалась. Шлюз у которого мы приземлились находился с противоположной стороны исследовательского комплекса. Миновав шлюзовую камеру мы оказались мы оказались в одном из коридоров огромного лабиринта 4-й экспериментальной верфи. Нас встретил инженер киборг в стандартном андроидном эвакомодуле и приказал следовать за ним. Построившись подвое мы двинулись по отсекам и коридорам то и дело уступая дорогу снующим во всех направлениях киберам различных конструкций. Многие из них управлялись модулями киборгов-операторов, но определить это удавалось лишь изредка. В большинстве отсеков и коридоров не было гравитации, приходилось полагаться на собственные гравигенераторы. За всю дорогу мы встретили только двух инженеров-людей в серых скафадрах. В их присутствии мгновенно бросалось в глаза различие между киборами и киборгами, даже если внешне они были неотличимы: киберы, двигаясь в нужном направлении, только в последний момент плавно огибали человека, если он оказывался на их пути, -- киборги, напротив, заранее меняли маршрут таким образом, чтобы не мешать человеку. Наш провожатый предпочел вовсе обойти отсек, в котором находился инженер-человек. Мы увидели его только издали.
Наконец мы оказались в нужном отсеке. Почти все его пространство занимали сферические модули укрытые серой пластиковой броней, -- мощные корабельные вычислители с интегрированными отсеками для киборгов-операторов. Сопровождавший нас киборг-инженер коротко бросил: «Располагайтесь», -- и ушел, задраив за собой единственный шлюз отсека. В дальнейших объяснениях действительно не было необходимости. За время, проведенное на астероидных разработках мы вполне привыкли к информационному потоку эвакомодулей в биолатентном режиме. Перспектива изменить его за счет программ виртуального синтеза запущенных на мощной ресурсной базе корабельных вычислительных модулей казалась весьма привлекательной. Убедившись, что вычислители соединены в общую сеть кабелями широкополосной связи (причем много кабелей уходило и в стены отсека) я коснулся правой передней лапой сенсора открытия на контрольной панели шлюзового люка ближайшего серого шара. Лара Терсен подошла к соседнему, остальные тоже разошлись по отсеку занимая привычные места в расположении группы, сложившемся за время проведенное на «бивуаке».
Миновав шлюз корабельного вычислителя, -- короткую цилиндрическую шахту объем которой позволял втиснуться внутрь только прижав щупальца и крылья к телу, и поджав хвост, -- и второй, внутренний, люк, я забрался в операторский отсек. Он был несколько модифицирован по сравнению со стандартным, как и шлюзовая система. Объем увеличили ровно настолько, чтобы внутри мог уместиться дракон в позе кокона. Стенки сферической камеры операторского отсека почти полностью покрывали световые индикаторы прямо отражающие работу вычислительного модуля сложными постоянно меняющимися волнами переливов цвета. Их дополняла бесконечная сложная мелодия акустического интерфейса вывода низшего уровня. Там, где, в соответствии с положением модуля, должен был находиться пол имелась успевшая стать привычной сдвоенная консоль пилотажного терминала, рассчитанная на четыре лапы, -- резервный интерфейс ручного ввода. Помимо опорных колец для пальцев, подвижные панели клавиатуры имели мощные фиксаторы для лап, за которые вполне можно было удержаться, даже если вычислительный модуль весьма основательно тряхнет. Удобно расположенные механические фиксаторы позволяли мгновенно вернуть подвижность манипуляторам резервной консоли. Вокруг нее симметричным многоугольником располагались шестнадцать гнезд универсального киберинтерфейса. На полу операторского отсека лежали шланги и кабели линий снабжения резервной системы жизнеобеспепечения кибермодуля, интегрированной в защитный кокон корабельного вычислителя. Подключив их к соединителям эвакомодуля, я уцепился всеми четырьмя лапами за резервную панель, нажал пальцами на фиксаторы, защелкнув крепления и лег на брюхо, положив голову на лапы. При этом серый квадрат выключенного экрана резервного терминала (единственный участок свободный от светоиндикаторов) оказался точно перед моим носом. Убедившись, что шлюз надежно задраен, я полностью укрыл тело и голову крыльями, заняв позицию максимальной защиты. «Кокон» остался приоткрытым ровно настолько, чтобы можно было использовать для опоры лапы. Этого было вполне достаточно и для линий резервной системы жизнеобеспечения и для щупалец, которыми я потянулся из-под крыльев к гнездам управляющего киберинтерфейса.
Подключившись к корабельному вычислителю через основную систему управления, я тщательно проверил состояние операционной системы. Убедившись, что она вполне стандартная, -- кибернетики «Интратекс» не стали устанавливать дополнительные программные системы контроля, -- я связался через внутреннюю сеть отсека с Вальтером Такаги.
Дракон-кибернетик справился с проверкой операционной системы своего вычислителя гораздо быстрее, чем я. Поздоровавшись, он сообщил, что в вычислительной сети отсека уже развернут общий модуль виртуальной реальности, контролируемый основным сервером проекта «Изумрудные Крылья» через общую сеть станции «Альфа». Хуже всего было то, что этому виртуальному модулю были подчинены аппаратные ресурсы всех корабельных вычислителей, -- создать еще один виртуальный модуль, которым мог бы управлять Вальтер, можно было только, нарушив систему контроля доступа.
Вальтер был очень расстроен. Я тоже, хотя я ожидал этого, -- собственный виртуальный мир это одно (после совместной работы над созданием виртуального модуля с участком космического пространства, все мы полностью доверяли Вальтеру), -- модуль, созданный специалистами «Интратекс», напротив, был виртуальным аналогом исследовательского полигона, в который превратили 12-й биосферный модуль после того, как наша группа прошла первый этап освоения адаптации. От такого виртуального пространства, контролируемого внешним сервером, следовало ждать любых подвохов и стремительных, парадоксальных изменений, маловероятных в реальном мире. Это было очень неприятно, но выбора у нас не было. Отсиживаться в пространстве виртуального терминала корабельного вычислителя, где весь обширный спектр восприятия занимали разнородные информационные потоки операционной системы, не имело никакого смысла. Это понимали не только мы с Вальтером. Поприветствовав остальных членов группы по общему каналу связи, созданному в вычислительной сети отсека, мы вместе со всеми скользнули в мир виртуального полигона.
Мы оказались на синхроорбите какой-то планеты: это явно была не реконструкция, а некий условный мир. За спиной мерцал незнакомый рисунок созвездий. Внизу медленно плыл огромный туманный шар, покрытый сплошным буро-зеленым ковром джунглей. Подчиняясь приказам, полученным по гиперсвязи, мы образовали клиновидный штурмовой строй и нырнули в атмосферу планеты, по мере снижения меняя конфигурацию эвакомодулей с биолатентной на наиболее привычную для всех нас, -- биокибернетическую. Конфигурация строя соответствовала одновременно специализации членов группы и ее внутренней психологической структуре: рядом находились члены группы с наиболее тесной психологической связью; при этом позиции различных специалистов соответствовали задачам орбитального десантирования. Оценив структуру строя, я проникся гораздо большим, чем прежде, уважением к психологам «Интратекс».
Мы начали исследовать планету, подчиняясь потоку инструкций, получаемых по гиперсвязи. Высокий уровень детализации приказов свидетельствовал о том, что специалисты «Интратекс» не обнаружили перекрестное дополнение профессиональных знаний и навыков участников разведгруппы. К выполнению задач, предусмотренных адаптацией, нас готовили стандартным, многократно проверенным практикой методом виртуальных тренировок с максимальным сжатием субъективного времени. Вычислительная мощность аппаратных ресурсов, поддерживающих виртуальный модуль, никак не ограничивала коэффициент сжатия, -- специалисты «Интратекс», управляющие тренировками, повышали его до тех пор, пока был достигнут предел выносливости мозга сердцевины (многократно превышающий возможности человеческого мозга).
Мы с удовольствием учились, осваивая возможности адаптации в самых невероятных условиях. Одновременно мы узнавали друг-друга, учились действовать вместе, максимально эффективно используя профессиональные знания и навыки друг друга. Мы тщательно скрывали знания и навыки, выходящие за пределы стандартных образовательных лент, но, благодаря им, тренировки, все равно, продвигались намного быстрее.
Задания становились все сложнее, -- специалисты «Интратекс» по виртуальному синтезу моделировали задачи и ситуации, не учитывая их реализуемость в реальном мире. Не смотря на обширные возможности адаптации (очень точно отраженные виртуальными моделями эвакомодулей) и быстро растущий опыт, во многих случаях из всей группы до конца задания доживали немногие. Смерть в виртуальном пространстве не была окончательной, но кроме этого ничем от настоящей не отличалась, -- в процессе тренировок специалисты «Интратекс» продолжали тщательно исследовать пределы нашей выносливости, одновременно пытаясь расширить их. Постепенно из объекта исследований мы стали их участниками, -- по крайней мере, отчасти.
«Кодекс Колонизации» предусматривал разработку комплекса навыков позволяющих колонистам полностью использовать физические возможности каждой конкретной адаптации для освоения нового мира, -- в том числе, для защиты от хищников (часто очень агрессивных и многочисленных). Основой для создания первых «комплексов самообороны» были результаты фундаментального исследования и обобщения множества боевых искусств, созданных человечеством за всю его историю до начала колонизации условно пригонных планет. За столетия колонизации было создано множество «комплексов самообороны», как обычных (предназначенных для колонистов), так и расширенных, -- соответствующих различным адаптациям разведчиков. Обычно такие комплексы навыков внедрялись в глубокие слои памяти в процессе адаптации мозга колонистов. Использование «зерен» в процессе адаптации, не позволило специалистам «Инратекс» использовать этот способ, но была и другая, -- гораздо более существенная причина. На момент завершения проекта «Изумрудные Крылья», расширенный «комплекс самообороны», соответствующий созданной адаптации не был разработан окончательно, -- для «дракона» годились многие ранее созданные комплексы и их комбинации, но для создания полноценного «комплекса самообороны» специалистам «Инратекс» не хватало данных (адаптация слишком отличалась от всех ранее созданных).
Когда предельно жесткие виртуальные тренировки дали необходимый материал, мы получили по виртуальной связи приказ создать «комплекс самообороны». Нам предоставили доступ к серверам, используемым для решения подобных задач. Формально разработкой руководили специалисты «Интратекс», работавшие над созданием «комплекса самообороны» до завершения проекта «Изумрудные Крылья». Фактически мы связывались с ним только завершив очередной этап разработки. Мы работали в виртуальном пространстве созданном общим вычислительным ресурсом внутренней сети отсека, предоставленного в наше распоряжение перед началом виртуальных тренировок (при этом Вальтер получил наконец возможность полностью контролировать его), сохраняя прежний коэффициент сжатия субъективного времени, не доступный даже специалистам-киборгам, входящим в первоначальную группу разработчиков «комплекса самообороны». В более тесном сотрудничестве просто не было необходимости, -- разведгруппа полного состава включает специалистов в расчете на самостоятельные действия в самых сложных условиях. Несмотря на это, даже имея в своем распоряжении полную базу данных о разработке «комплексов самообороны» для всех ранее созданных адаптаций, и опыт специалистов «Интратекс», на создание «драконьего» варианта «комплекса самообороны», полностью соответствующего обширным возможностям адаптации, нам понадобился почти год реального времени.
Способ внедрения новых навыков в структуры мозга сердцевины, отвечающие за глубокие уровни памяти, разрабатывать не пришлось, -- он был создан группой, работавшей до нас над той же задачей, и почти не отличался от метода, который мы успешно использовали для перекрестного дополнения профессиональных знаний и навыков, хотя специалисты «Интратекс» исходили из иных предпосылок. После внедрения «комплекса самообороны» нас на некоторое время оставили в покое, предоставив возможность освоить новые навыки в виртуальном пространстве, моделируя его по своему усмотрению.
Тем более неприятным стало для нас начало новых виртуальных тренировок. Специалисты «Интратекс» перехватили управление виртуальным модулем, не предупредив нас (скорее всего, это было сделано намеренно).
Труднопроходимые, но не агрессивные джунгли, которые мы, очень тщательно смоделировали общими усилиями, сменило менее детализированное пространство виртуального полигона и нам снова пришлось сражаться с самыми разнородной массой атакующих. Если в собственном виртуальном пространстве мы осваивали скорее те навыки из «комплекса самообороны», которым можно было найти не только боевое применение, то теперь нам пришлось использовать все его обширные возможности. Сложный, комплекс взаимодополняющих навыков действующих на уровне природных навыков, давал любому из нас боевое превосходство, непреодолимое для любого атакующего в отдельности (включая виртуальных конструктов, противоречащих фундаментальным законам реального мира), но огромный численный перевес нападавших полностью нивелировал его. Специалисты «Интратекс» вновь испытывали нашу выносливость, одновременно исследуя возможности «комплекса самообороны».
Прежние тренировки, даже самые напряженные, имели вполне определенный смысл. Теперь они превратились в бесконечное сражение в постоянно меняющихся условиях, не имеющее определенной цели. В реальном времени оно продолжалось почти пол года, но для нас, в субъективном восприятии, времени прошло намного больше. Наконец, бессмысленную виртуальную войну вновь сменили тренировки, воссоздающие обследование новых планет, но это продолжалось недолго.
Через месяц характер тренировок вновь изменился. На сей раз, нас предупредили об этом, но от этого изменение виртуального пространства не стало менее неожиданным. Направленность и цель тренировок резко изменились. Достаточно было простейших логических построений, чтобы сделать однозначный вывод, -- руководство компании «Интратекс» наконец приняло решение о конкретном использовании нашей группы, но задачи, которые нам предстояло выполнять, имели мало общего с первоначальными.
Когда специалисты «Интратекс» развернули в вычислительной сети новый виртуальный модуль, я оказался в операторском отсеке корабельного вычислителя. Он мало отличался от того, в котором я находился в действительности, но разница все же была, -- этот отсек имел биологическую составляющую. Восемь из шестнадцати гнезд основного интерфейса управления были значительно глубже стандартных. Дополнительный объем заполняли пучки волокон-капилляров, аналогичных тем из которых, после адаптации, состояла биологическая часть моего тела. Помимо стандартного набора шлангов и кабелей в пол операторского отсека уходила массивна линия фидера, предназначенная для подключения к экспериментальному блоку эвакомодуля.
Я снова подключил все линии (на сей раз, -- виртуальные) к соответствующим соединителям и занял позицию «кокон», вцепившись всеми четырьмя лапами в фиксаторы на консоли резервного терминала. Подключившись восемью щупальцами киберинтерфейса к стандартным гнездам основной системы управления, я нашел в памяти виртуального вычислительного модуля детальное описание корабля, -- в полном соответствии с «Протоколом Строительства и Модификации Космических судов» эти данные хранились в защищенном секторе памяти вместе с другой информацией, необходимой для эксплуатации.
Это был универсальный буксир типа «Кальмар-4», модифицированный на экспериментальных верфях «Интратекс» в ходе проекта, ставшего прямым продолжением проекта «Изумрудные Крылья». Завершив исходный проект, его разработчики стали искать новое применение растительным волокнам-капиллярам, ставшим его основой. Информация, полученная в ходе разработки проекта «Изумрудные Крылья», позволяла модифицировать многие существующие системы по принципу техноорганической композиции, значительно повысив их надежность (я не раз думал об этом). Видимо разработчикам проекта удалось убедить в этом руководство компании.
Результатом нового проекта стал корабль, отличающийся от всех созданных ранее едва ли не больше, чем отличалась новейшая разработка «Интратекс» от всех ранее созданных биологических адаптаций.
Одеревеневшие в волокна полностью дублировали механическую структуру не только корпуса буксира, внутренних люков и переборок, но и механические элементы всех систем корабля. Модифицированная система жизнеобеспечения буксира управляемая компьютером медицинского отсека (в несколько раз превосходящим мощностью стандартную модель) позволяла, в случае повреждений, восстановить органическую составляющую корпуса намного быстрее основной. Та же система поддерживала жизнедеятельность, находящихся в активном состоянии, волоконных пучков, дублирующих линии передачи данных, и волоконных узлов, которые выполняли функции контроллеров в органической подсистеме управления экспериментального буксира. Основой системы управления оставался корабельный вычислитель, отличающийся от стандартного только мощностью. К органическим подсистемам он был подключен с помощью внешнего первичного киберинтерфейса. Разработчики проекта стремились обеспечить полную функциональность всех систем корабля даже в случае полного отказа неорганической составляющей, но это удалось им лишь отчасти.
Функции корабельного вычислителя дублировались органическим аналогом, вполне обоснованно получившим название корабельного «мозга». Он размещался в дополнительном отсеке внутри корпуса вычислительного модуля, ставшем своеобразной дополнительной оболочкой отсека управления, предназначенного для киборга-оператора. Мощность системы жизнеобеспечения вычислительного модуля была значительно увеличена для поддержки жизнедеятельности не только киборга-оператора, но и корабельного «мозга» в случае отказа внешних систем.
Структурой корабельный «мозг» мало отличался от мозга сердцевины, созданного в ходе проекта «Изумрудные Крылья». Теоретически его вычислительная мощность значительно превосходила мощность электронного вычислителя, но органическая природа, уже сама по себе, не позволяла использовать «мозг» в автономном режиме. Подключение органического вычислителя к системам корабля без внешнего управления привело бы к быстрому формированию личности, параметры которой специалисты «Интратекс» не решались предсказать даже в минимальном приближении. Электронный вычислитель экспериментального буксира, в принципе, был способен контролировать органический с помощью соединяющего их первичного киберинтерфейса и медицинских функций системы жизнеобеспечения вычислительного модуля. Его операционная система была специально модифицирована для этой цели и тесно интегрирована с программным обеспечением медицинской системы. В стандартный пакет программного обеспечения вычислителя включал полноценный комплекс специализированных программ, но техническая документация разрешала использовать режим аппаратного контроля только в случае крайней необходимости. Прежде всего, органический вычислитель предназначался для работы под управлением «дракона»-оператора в режиме расширенного сознания. В этом случае «мозг» корабля вполне мог заменить электронный вычислитель. Разработчикам проекта удалось создать своеобразный аналог программного обеспечения, позволяющий «дракону»-оператору управлять кораблем без помощи электроники. Фактически это была чрезвычайно сложная и обширная система тщательно согласованных между собой синтетических инстинктов, навыков и искусственно созданных воспоминаний, внедренных в соответствующие структуры корабельного «мозга» с помощью электронного блока экспериментального вычислительного модуля. Как и в случае с программным обеспечением ментоусилителя, созданного специалистами «Интратекс», это были лишь инструменты, сами по себе не способные обеспечить процесс управления.
В отличии от системы управления, система жизнеобеспечения корабля на органическом уровне была полноценной и надежной. В случае отказа технологического аналога, ее ресурс (соответствующий стандартному, для кораблей такого класса) можно было восстановить на любой планете, имеющей экосистему пригодную для биологической адаптации, ставшей результатом проекта «Изумрудные Крылья». Биологическая составляющая корпуса способна была укореняться. Под действием системы ферментов, выделяемых тканями оболочки специальных полостей-накопителей сок, получаемый в процессе фотосинтеза, постепенно превращался в концентрат: полупрозрачное вещество золотисто-зеленого зеленого цвета. Не смотря на гелеобразную консистенцию, концентрат обладал очень высокой плотностью. Это позволяло хранить запас этого вещества, необходимый для функционирования биологических систем корабля в пределах стандартного ресурса, при сравнительно небольшом объеме полостей-накопителей, которые инженерам и биологам «Интратекс» удалось создать, не меняя конструкцию корпуса и внутреннее пространство корабля. В пределах звездной системы, концентрат служил только источником веществ необходимых для процесса фотосинтеза. При этом ресурс биологической системы жизнеобеспечения корабля значительно возрастал. Однако концентрат был, прежде всего предназначен для поддержки органической составляющей корабля в условиях глубокого космоса. Для этого, специалистам «Интратекс» пришлось многократно увеличить его энергоемкость, по сравнению с любым известным им органическим веществом естественного происхождения.
Пытаясь обеспечить экспериментальному буксиру возможность маневрировать, в случае отказа основных систем, специалисты «Интратекс» создали органический аналог плазменного двигателя. Основой его функционирования стал биохимический процесс преобразования концентрата в вещество очень похожее на «дыхание дракона». Под руководством инженеров, биологи «Интратекс» создали органическую систему, позволяющую управлять поведением струи этого вещества с точностью, достаточной для сложного маневрирования. Субстанция выбрасывалась из органического сопла в смеси с ферментами которые воспламеняли ее уже вне органической полости. Органические сопла значительно проигрывали основным двигателям «Кальмара-4», но их ходовые характеристики оказались вполне сравнимы с характеристиками менее мощных двигателей других моделей универсальных буксиров серии «Кальмар».
Устройство органических двигателей изначально предусматривало возможность их использования в качестве плазменных пушек. Основная часть этой задачи была решена на биохимическом уровне. В орудийном режиме концентрат преобразовывался в полости двигателей в липкий вариант «дыхания дракона» и формировался движением стенок полости компактное ядро. Действие другого набора ферментов вызывало коагуляцию части концентрата. В результате на поверхности ядра образовывалась очень прочная оболочка, устойчивая к высоким температурам. Ядро выбрасывалось из полости двигателя сокращением ее стенок. После этого снаряд получал ускорение за счет реактивного выхлопа. При ударе о цель оболочка ядра выделяла ферменты, воспламеняющие боевое вещество. Наличие прочной оболочки превращало высокотемпературное горение в мощный взрыв. В орудийном режиме органические сопла уступали основным двигателям экспериментального буксира, как и в ходовом, это оружие было вполне пригодно для космического боя. Наличие органических сопел позволяло вести огонь, используя все основные двигатели кальмара в ходовом режиме. Каждый органический двигатель располагался рядом с одним из основных. Их подвижность не уступала подвижности сервосистем, хотя движение было реализовано совсем иначе. В активном состоянии органические сопла не уступали размерами основным двигателям но органическая природа и подвижность тканей, образованных волокнами-капилярами, позволяла сжать их в случае необходимости, сохраняя компактность корабля.
Помимо аналога плазменных пушек, биологическая реализация системы вооружения включала четыре батареи газодинамических лазеров, которые были частью органических двигателей. Модифицируя ткань, использовавшуюся в проекте «Изумрудные Крылья» для создания глазных чешуек, специалистам «Интратекс» удалось создать органический аналог стержней накачки с необходимыми характеристиками, устойчивых к высоким температурам. Это дало разработчикам возможность использовать для их зарядки выхлопы органических двигателей. Создание системы фокусировки пучков было сравнительно меньшей сложности. Мощность и дальнобойность органических лазеров была значительно ниже, чем у основных турелей, но на средних дистанциях их применение увеличивало эффективность залпа почти вдвое.
При активном использовании двигатель, ресурс автономности органической составляющей экспериментального буксира был значительно ниже стандартного для кораблей такого класса. На этот случай органическая оболочка корабля включала систему дополнительных внешних полостей-накопителей. В сжатом состоянии они никак не влияли на внешний вид и аэродинамику корпуса, но если внешние накопители приходилось до предела заполнить концентратом, -- огромные сферические выступы органической оболочки полностью скрывали сам корабль.
Органическая реализация торпедного вооружения корабля структурно больше напоминала систему ракетного вооружения наших эвакомодулей, чем торпедные установки «Кальмара». Органическая часть корпуса скрывала в себе множество шипов, идентичных формой тем, которые служили оружием органической составляющей наших эвакомодулей. Размерами шипы соответствовали торпедам «Кальмара». В основании каждого шипа располагалось органическое сопло. Помимо размеров органические двигатели шипов отличались от двигателей корабля отсутствием оружейных функций. Как и шипы на наших телах шипы корабля были верхними концами щупалец-побегов. За счет гораздо большей, по сравнению с организмом «дракона», мощности органической системы жизнеобеспечения корабля, биологам «Интратекс» удалось во много раз увеличить скорость роста побегов. Это позволяло на малых дистанциях космического боя использовать их для управления торпедами. Такой принцип управления реактивными снарядами был очень старым. Контрольные провода использовали на заре применения этого вида оружия. Шипы корабля имели на поверхности систему зрительных чешуек. Они мало что давали в условиях космического боя, но на малых дистанциях позволяли повысить точность. В принципе, шипы можно было использовать на любой дистанции, но после отсоединения щупалец их эффективность резко падала. Оторвавшийся шип взрывался от удара о цель, за счет преобразования в боевое вещество и воспламенения концентрата не израсходованного к тому моменту соплом. Этот взрыв, даже при максимальной мощности, был значительно слабее взрыва плазменного ядра. Шипы фомировались со скоростью, примерно равной той, с которой наноасемблеры собирали торпеды в шахтах пусковых установок, поэтому использовать большое их количество после первого залпа было весьма затруднительно. Тем не менее, на малых и сверхмалых для космического боя дистанциях шипы оставались чрезвычайно разрушительным оружием. Сок, поступающий по капиллярам побегов в оболочки шипов, преобразовывался под действием ферментов в «дыхание дракона». Это давало возможность пробить с помощью шипов броню, способную выдержать взрыв огромной мощности, и подорвать их уже за ней.
Органический аналог сенсорной системы корабля биологи «Интратекс» реализовали, адаптировав для этой задачи органы чувств «дракона». В результате внутренняя система слежения была сдублирована достаточно полноценно, но внешние органические сенсоры были почти бесполезны в условиях космоса. В случае отказа основной сенсорной системы в космосе, киборгу-оператору оставалось полагаться только на сферический визуальный обзор обеспечиваемый зрительными чешуями, включенными в органическую составляющую корпуса корабля.
Помимо корпуса и всех внутренних систем самого буксира так, или иначе пригодных для биоорганической композиции, разработчики проекта модифицировали всех ремонтных киберов, входящих в штатную комплектацию. При этом были сдублированы органикой даже основные вычислители, но, в случае отказа электроники, их можно было использовать только подключив к корабельному «мозгу». Для этого можно было использовать побеги, включенные в состав органической компоненты переборок отсеков. Те же щупальца могли служить для подпитки органических систем ремонтных киберов от органики корабля, в случае отказа предназначенных для этого систем, включенных специалистами «Интратекс» в модифицированную конструкцию роботов.
Биологам «Интратекс» удалось частично дублировать органикой даже системы автоматического ремонта, основой которых были наноасемблеры. Созданные ими бактерии были способны только на сборку наноасемблеров на молекулярном уровне, согласно информации, заложенной в генетический код. Выполнять функции наноасемблеров они не могли. Тем не менее, волоконные узлы, содержащие запас этих бактерий, включенные в состав органической оболочки корабля, позволяли с нуля восстановить систему автоматического ремонта.
Минимально необходимой для полного восстановления частью органической части экспериментального корабля был органический вычислитель. Биологи «Интратекс» полностью реализовали принцип полной регенерации, разработанный в ходе проекта «Изумрудные Крылья», несмотря на различие масштаба. Этот процесс требовал большого запаса «концентрата», или наличия внешней биологической среды, но в остальном был полностью автономным.
Тот же процесс служил основой технорганического дублирования. Дополнив базовую программу наноасемблеров системы автоматического ремонта, интегрированной в вычислительный модуль экспериментального корабля, специалистам «Интратекс» удалось создать полноценный аналог процесса размножения, разработанного в ходе проекта изумрудные крылья. Структура корабельного «мозга» включала аналог ростка сердцевины, способный, в случае необходимости формировать органическую часть «кокона» -- увеличенного до метровой длины аналога «зерна» созданного в ходе проекта «Изумрудные крылья». Внешнюю оболочку «кокона», отвечающую за формирование неорганических систем корабля, создавали наноасемблеры внутренней ремонтной системы вычислительного модуля. Процесс технорганического дублирования требовал наличия биологической среды, приемлемой для «дракона», и достаточного количества веществ, необходимых наноасемблерам оболочки «кокона» для сборки неорганической части корабля. Разбудить «кокон» и запустить процесс дублирования мог только «дракон», -- полноценно взаимодействовать экспериментальный корабль мог только с этой психологической адаптацией. Для активации кокона «дракону»-оператору нужно было подключиться кибер-органическим щупальцем к порту аналогичной структуры на скругленном торце «кокона». После этого «кокон» укоренялся, и начинал постепенно увеличиваться в размерах, накапливая внутри оболочки необходимый исходный материал. Завершив процесс накопления «кокон» постепенно приобретал форму универсального буксира типа «Кальмар-4».
Система биологической защиты органической составляющей экспериментального буксира была реализована аналогично разработанной для организма «дракона». Кроме того, имелась еще одна, гораздо более сложная органическая система, для создания которой разработчики использовали обобщенные данные о строении иммунных систем всех биологических адаптаций, созданных учеными Человеческой Федерации. Эта система достаточно полноценно дублировала стандартное оборудование медицинского отсека корабля.
Мощный ментоусилитель установленный на корабле соединяли с вычислительным модулем две фидерные линии. Внутренний фидер, выходящий в отсек управления был подключен к согласовывающему разветвителю, рассчитанному на максимальную выходную мощность ментоусилителя эвакомодуля. Один фидер, уходил от разветвителя напрямую к внешнему порт на корпусе вычислительного модуля, к которому была подключена одна из двух входных линий корабельного ментоусилителя. Второй внутренний фидер соединялся с портом на оболочке отсека органического вычислителя. От внешней стенки оболочки отсека уходил выходной фидер подключенный ко второму порту на оболочке вычислительного модуля. Согласующие разветвители обоих параллельных фидерных линий имели очень сложную конструкцию, позволяющую управлять распределением мощности потока излучения между двумя фидерами. Конфигурация стенок отсека корабельного «мозга», превращала его в высокоэффективный сферический резонатор. Система дополнительных подвижных пластин позволяла быстро перестраивать конфигурацию резонатора в достаточно широких пределах, меняя его характеристики. Общая мощность и диапазон параметров экспериментальной системы резко возросли, но способы ее применения специалистам «Интратекс» были по-прежнему неизвестны. Тем не менее, бортовой ментоусилитель экспериментального буксира в режиме максимальной мощности способен был использовать всю энергию реакторов корабля.
Закончив тщательное изучение технической документации. Я вновь встал отключил все кабели и шланги от внешних соединителей эвакомодуля. Открыв шлюз я выбрался из отсека управления виртуальной модели вычислительного модуля, который, учитывая все его функции, правильнее было бы назвать сердцевиной экспериментального корабля. Миновав внешний люк шлюза я довольно долго подымался по в тесном пространстве наклонного ствола центральной сервисной шахты, цепляясь лапами за выдвижные скобы. По дороге я с интересом исследовал структуру стен и расположение мощных волоконных пучков в коричневой оболочке из одеревеневших волокон, идущих вдоль стен шахты параллельно кабелям основных линий передачи данных.
Верхний люк шахты закрывал цоколь центрального терминала в рубке буксира. Открыв нижнюю крышку цоколя, я осмотрел системный блок терминала. Убедившись, что виртуальная реконструкция соответствует технической документации, я установил крышку на место и нажал кнопку на панели управления вехним люком центральной сервисной шахты. Загудели сервоприводы и цоколь терминала отодвинулся в сторону. Выбравшись из люка я нажал кнопку на внешней панели управления и цоколь терминала занял прежнюю позицию в центре рубки. Я внимательно осмотрелся. Рубка экспериментального буксира мало чем отличалась от стандартной, но стены были не серыми, как на обычном «Кальмаре», а серо-коричневыми. Серый бронепластик перемежался участками покрытыми коричневой одеревеневшей чешуей. Они образовывали хорошо знакомый узор, -- точно такой же, как на моем собственном теле. На потолке рядом со стандартными люминесцентными панелями, заливающими рубку ярким, но не режущим глаз белым светом, поблескивали прозрачные зрительные чешуи. Несколько видоизмененные, они могли в случае необходимости служить источниками света, но при этом вполне способны были выполнять свои первоначальные функции, дублируя работу системы камер внутреннего наблюдения. Другим серьезным отличием рубки экспериментального корабля от стандартной была система портов на цоколях терминалов. Она была двойной, -- точно такой же, как у резервного терминала в отсеке управления вычислительного модуля.
Устроившись за пультом центрального терминала, я набрал на клавиатуре короткую последовательность команд, открыв бронезащиту обзорных иллюминаторов рубки. За прозрачным бронепластиком равнодушно мерцали звезды виртуального космоса. Картина мало чем отличалась от отраженной обзорными экранами. Рядом с моим кораблем неподвижно висели в межзвездной пустоте точно такие же корабли, на которых находись остальные члены разведгруппы. Они застыли в привычном строю, который сформировался в бесчисленных симуляциях орбитального десантирования, планетарных и атмосферных стычек с самым немыслимым противником. Разница была только в том, что теперь у каждого из нас был корабль.
Включив систему связи, я поприветствовал остальных по открытому каналу на общей частоте группы. Мгновением позже пришел шифрованный сигнал на частоте, которой мы с Ларой Терсен обычно пользовались для личных переговоров. Драконочка-пилот была счастлива, ведь у нее теперь был собственный корабль. Мои предположения о цели новых тренировок были гораздо менее оптимистичными, поэтому я промолчал. Не терпящим возражений тоном профессионала драконочка-пилот заявила, что, получив новый корабль, капитан обязан прежде всего полностью его осмотреть. Подключившись к корабельной системе связи через систему связи эвакомодуля, я покинул рубку и отправился осматривать экспериментальный корабль, подчиняясь указаниям Лары. Мы все делали одновременно, хотя каждый находился на своем корабле.
Когда мы создавали собственную реконструкцию космического пространства, меня интересовало только управление кораблем, я ни разу не ходил по отсекам «Кальмара». На сей раз я осмотрел все очень тщательно, завершив исследование корабля внешним облетом. С наружи экспериментальный буксир помимо необычного материала корпуса отличался только небольшими округлыми выступами органической оболочки рядом с каждым из четырех основных двигателей, -- в пассивном состоянии органические сопла были малозаметны и совершенно терялись на фоне органической составляющей корпуса.
Драконочка-пилот весело смеялась, предвкушая первый полет на необычном корабле. Она легко могла проанализировать все, что нам было известно, придя к тем же мало приятным выводам, к которым пришел я сам. Ей просто не хотелось этого делать. Большая часть наших знаний были общими, но я был прежде всего системным аналитиком, а Лара Терсен, -- пилотом.
Стоило нам вернуться в рубки своих кораблей, как я получил подтверждение достоверности проведенного анализа. В памяти корабельного вычислителя активизировалась программа контроля поведения и я получил, переданный корабельной системой связи приказ вернуться в отсек управления. Спорить с машиной было бессмысленно.
Я вновь спустился по выдвижным скобам вдоль тесного колодца центральной сервисной шахты, подключился к резервному терминалу и задраил шлюз оболочки вычислительного модуля. Уже из пространства виртуального терминала я наблюдал, как буксир запустил двигатели, выполнил стандартный маневр навигационного разворота и лег на заданный курс, подчиняясь приказу полученному на стандартной частоте «Интратекс» для связи с кораблями, которыми управляли киборги. Корабельный вычислитель отключил канал связи с кораблем Лары Терсен, и общий канал разведгруппы, но я был только рад этому. Я все равно не знал, что сказать драконочке-пилоту, -- у каждого из нас был великолепный корабль, но мы не могли управлять ими.
Выйдя на заданный курс, не обремененный грузом буксир начал стремительный разгон. Включился генератор прокола, используя лишь небольшую долю максимальной мощности. Корпус окутал мерцающий полупрозрачный кокон, и корабль ушел в гиперпрыжек.
Первый перелет миновал спокойно. Воспользовавшись медицинской системой своего кибермодуля, я погрузился в пассивное состояние на грани сна и бодрствования, в котором, в случае необходимости, мог находиться неограниченно долгое время. Программа контроля поведения никак не проявила себя, -- я поступил согласно инструкции. В том же состоянии я наблюдал, как буксир вышел из гиперпрыжка, подошел к огромной грузовой барже висящей в пространстве лишенной планет системы безымянной желтой звезды; некоторое время маневрировал, потом осторожно обхватил баржу грузовыми манипуляторами, медленно развернулся, ложась на курс и снова начал разгон. На сей раз, двигатели работали почти на пятьдесят процентов от максимальной мощности.
Рутинные операции корабельный вычислитель выполнял с идеальной точностью. Стандартная управляющая программа предполагала вмешательство оператора в управление кораблем только в нештатных и аварийных ситуациях, -- большинство киборгов проходили загрузку по специальностям не связанным с пилотированием и в любом случае не могли управлять кораблем самостоятельно. Тем не менее, их присутствие на кораблях было по-прежнему необходимо. В самых сложных и опасных ситуациях, которые не возможно вписать в структуру самых совершенных программ, имеют значения не знания и навыки оператора, а способность вопреки логике принимать недоступные сознательному пониманию, но, тем не менее, правильные решения.
За столетия существования Человеческой Федерации методика, ускоренного обучения киборгов-операторов, не зависящая от первоначальной загрузки, приобрела завершенность, ее эффективность была проверена и многократно доказана практически. При этом главный принцип остался прежним благодаря своей простоте. Суть ее сводилась к многократному повторению максимально детализированных виртуальных моделей нештатных и аварийных ситуаций, продолжающемуся до тех пор пока у киборга- оператора сформируется навык эвристического поиска необходимых решений. Эффективность процесса многократно повышалась за счет максимально возможного сжатия субективного времени в ходе виртуальной подготовки. Простейший анализ свидетельствовал, что при таком способе подготовки может выжить значительно меньше 100% киборгов, однако соотношение эффективности и затрат было почти оптимальным.
Еще пятьдесят перелетов прошли так же спокойно, как первый прыжок. Мой корабль летел от одной системы к другой, доставляя самые разнообразные грузы: от длинных верениц соединенных между собой грузовых контейнеров, до автоматических орудийных модулей, предназначенных для защиты планет-колоний; грузовых, или пассажирских барж, а, иногда, целых орбитальных станций, или планетарных исследовательских комплексов высокого уровня защищенности вместе с обслуживающим персоналом.
За это время я успел убедиться, что виртуальным пространством, внутри которого находилась наша разведгруппа, управляла стандартная программа подготовки киборгов-операторов универсальных буксиров. Была модифицирована только часть виртуальной симуляции, отражающая конструкцию экспериментального буксира. Это вполне соответствовало, результату анализа наиболее вероятных причин резкого изменения характера виртуальных тренировок. Наиболее вероятным, при высокой достоверности было наиболее простое из объяснений: не найдя в сфере интересов компании задач, соответствующих возможностям нашей разведгруппый и экспериментальных кораблей, созданных на втором этапе проекта «Изумрудные Крылья», руководство «Интратекс» приняло решение использовать и то и другое для рутинных задач, чтобы, хотя бы частично, компенсировать затраты на нестандартный проект, оказавшийся, на данный момент, тупиковым, не смотря на успешную его реализацию.
Даже зная цель и суть виртуальной тренировки, я постепенно потерял бдительность, слишком погрузившись в анализ ситуации за пределами пространства виртуального полигона. С этого момента программа, управляющая подготовкой, больше не давала мне времени для размышлений. Поломки, аварии и нештатные ситуации, с которыми корабельный вычислитель не мог справиться самостоятельно, следовали одна за другой, непрерывным калейдоскопом.
Вначале они вполне соответствовали реально возможным. Многие из них были легко разрешимыми, для любого достаточно сильного разума, обладающего самосознанием и собственной волей, -- хотя каждая была достаточно нестандартной, чтобы поставить в тупик программу, управляющую корабельным вычислителем. Имея в своем распоряжении тщательно знания согласованные знания и профессиональные навыки всех участников разведгруппы, которая создавалась для автономных действий в условиях любой сложности, мне удавалось найти необходимое решение достаточно быстро, чтобы избежать собственной гибели и гибели корабля (при столь детальной виртуальной реконструкции, абсолютно идентичных реальным), но с каждым разом, его практическое воплощение требовало все больших усилий. Первые поломки и аварии я устранял, управляя действиями ремонтных киберов и системы автоматического ремонта из отсека управления корабельного вычислителя, но вскоре мне пришлось бороться уже с серьезными сбоями в работе вычислителя и с обширными повреждениями систем управления, не позволяющими использовать ремонтных киберов в штатном режиме. Я снова покидал отсек управления, пробирался по выдвижным скобам вдоль наклонного колодца основной сервисной шахты в рубку буксира, но теперь меня повсюду сопровождали звуковые сигналы тревоги и многоцветное мерцание аварийных индикаторов. Мне приходилось метаться по отсекам и коридорам буксира, на предельно возможной для моего эвакомодуля скорости, устраняя повреждения корабельных систем и ремонтируя вышедших из строя киберов, прежде, чем часть ремонтной задачи удавалось поручить им.
Постепенно, нормальное передвижение по кораблю, -- пусть под акомпанимент сигналов аварийных систем, очень быстро ставший привычным, -- стало казаться мне роскошью. Мне приходилось то передвигаться по корпусу буксира снаружи, цепляясь когтями за обшивку, то пробираться сервисным тоннелям, предназначенным для малоразмерных киберов, -- настолько узким, что пользоваться лапами было уже не возможно и приходилось продвигаться вперед извиваясь всем телом и последовательно перемещая пластины из бронепластика и одеревеневших волокон-капилляров, выполняющие в опорно-двигательной системе эвакомодуля роль ребер (спасало меня только то, что такой способ передвижения оказался для меня естественным вполне и вполне удобным).
Управляющая программа упорно искала способ заставить меня развивать, способ мышления, считающийся основным для киборга-опратора, профессия которого не соответствовала объекту управления. Постепенно реалистичность всевозможных опасных ситуаций становилась все меньшей, события теряли вероятностную и причинно-следственную связность. Тем не менее, происходящее было по-прежнему подчинено одной основной задаче, -- найти тот предел, когда моих знаний и навыков, возможностей необычной структуры мозга, конструкции эвакомодуля и экспериментального корабля, будет уже недостаточно, чтобы выжить и мне придется полагаться уже не на системный анализ очередной критической ситуации, а на эвристику и интуицию в чистом виде.
Если очередной угрозой кораблю оказывался программный вирус, атакующий операционную систему бортового вычислителя, то он, чаще всего, обнаруживался в защищенных областях памяти, в которых, в реальной ситуации, его не могло быть в принципе. К тому же, действия враждебных программ уже не ограничивали не только принципиальные особенности операционной системы, но и аппаратная реализация атакованного вычислителя и других блоков корабельной системы управления.
Пока я сражался с взбесившейся электроникой, в отсеках корабля могла внезапно появиться многочисленная и весьма агрессивная живность самых неожиданных разновидностей, несмотря на то, что буксир в этот момент висел в межзвездном пространстве, или находился в гиперпрыжке. Мне снова приходилось драться почти так же, как под конец предыдущей виртуальной симуляции, но на сей раз приходилось постоянно следить за тем, чтобы нанести как можно меньший урон корпусу и оборудованию корабля, -- чаще всего уже очень серьезно поврежденному. Вдобавок приходилось все время искать возможность, одновременно приводить в работоспособное состояние наиболее важные системы корабля.
Несмотря на то, что Человеческая федерация не еще сталкивалась с другими разумными расами, в виртуальном космосе мой корабль с удручающей регулярностью попадал под огонь боевых кораблей самых разнообразных конструкций и размеров, принадлежащих непонятно кому. Более того, мне часто приходилось сражаться с теми, кто, по мнению создателей программы виртуального конструирования, мог тем, или иным способом высадиться с этих кораблей на борт моего буксира.
Хорошо если при этом системы корабля находились в более-менее работоспособном состоянии. При наличии необходимых навыков и опыта использования их в таком качестве универсальные ремонтные киберы достаточно хорошо справлялись с задачами боевых машин. Однако чаще всего ремонтные киберы успевали в очередной раз взбеситься, причем их поведение становилось совершенно немыслимым с точки зрения кибернетики. В этом случае взбесившиеся машины являли собой едва ли не большую опасность, чем вооруженные до зубов десантники с очередного инопланетного корабля.
В конце концов, основные системы корабля начали выходить из строя одновременно причем так, что ремонту они не подлежали в принципе. Иногда часть блоков и подсистем просто исчезала без каких либо причин. Мне все больше приходилось полагаться на органическую составляющую корпуса и систем буксира. Программа управления виртуальной симуляции не была полностью адаптирована к наличию органических систем и не могла выводить их из строя столь же разнообразно и изощренно, как стандартные. Впрочем того, что все же происходило с органикой корабля было более чем достаточно, чтобы исчерпать мою способность находить выход из очередной ситуации рациональным путем.
К тому моменту, когда управляющая программа выполнила свою задачу и тренировочная симуляция оборвалась, -- так же внезапно, как и предыдущая часть виртуальной подготовки, -- у меня сложилось впечатление, что я успел изучить экспериментальный буксир от носового обтекателя до кончиков грузовых манипуляторов, на всех уровнях вплоть до атомарного.
В очередной раз приведя корабль в исходное состояние, я забрался в отсек управления корабельного вычислителя, мысленно готовясь ко всему, вплоть до того, что вычислитель опять исчезнет без видимых причин, -- однако прежде, чем я успел задраить шлюз, виртуальная реконструкция исчезла полностью. Одновременно, отключился уже реальный корабельный вычислитель, к которому я был подключен. Судя по сигналам системы низкоуровневого вывода, вычислитель начал процедуру полной архивации данных, параллельно с глубоким тестированием операционной системы.
Сложив щупальца, я отсоединил кабели и шланги системы жизнеобеспечения. Привычные движения, доведенные до автоматизма за время виртуальной тренировки, помимо воли остались предельно быстрыми и экономными, хотя в реальном мире спешить мне было не за чем. Открыв шлюз, я выбрался из отсека управления, в котором провел почти год реального времени.
Через несколько минут вся разведгруппа собралась у единственного шлюза отсека, в котором были установлены корабельные вычислители. Еще час нам пришлось просто ждать, обмениваясь впечатлениями. Наконец сенсоры моего эвакомодуля уловили вибрацию сервоприводов шлюзового люка.
Киборг-инженер в стандартном андроидном эвакомодуле приветствовал нас коротким кивком и приказал следовать за ним. Новое путешествие по лишенным систем жизнеобеспечения отсекам и коридорам комплекса экспериментальных верфей станции «Альфа» мало отличалось от предыдущего.
В небольшом сферическом зале, служившем центром трехмерного перекрестка множества разноразмерных коридоров, нас ждала группа киборгов в стандартных андроидных эвакомодулях. Сопровождавший нас киборг обменялся с ними несколькими короткими зашифрованными сообщениями на частоте одного из стандартных каналов киберсвези и мы покинули круглый зал по разным коридорам. Теперь каждый из участников разведгруппы следовал за отдельным проводником.
Мы еще довольно долго летели по лишенным гравитации отсекам и коридорам. В конце концов, мы оказались у шлюзового люка с надписью «Экспериментальный док 0628. Вход только для сотрудников проекта «Изумрудные Крылья»».
Киборг-инженер набрал код доступа и нажал клавишу на панели управления шлюзом. Вспыхнул желтый индикатор частичной авторизации. Мой провожатый оттолкнулся рукой от переборки, уступая мне место у панели управления шлюзом. «Проект «Изумрудные Крылья» закрыли пол года назад, после того как закончили строить последний экспериментальный корабль, но ваша группа все еще числиться его частью», -- голос инженера, прозвучавший по киберсвязи был усталым и безразличным. Я молча кивнул, подлетел к панели управления, включив на мгновение гравигенераторы эвакомодуля, и набрал на клавиатуре свой персональный идентификатор. Желтый индикатор сменился зеленым. Мой провожатый удовлетворенно кивнул и улетел, постепенно набирая скорость, -- коротко бросив по основному каналу киберсвязи: «остальные инструкции получишь на борту корабля от основной управляющей программы». Эти слова окончательно подтвердили правильность моих выводов.
Повинуясь нажатию клавиши, ожили сервоприводы шлюзового люка. Миновав шлюз, я на некоторое время замер любуясь буксиром, занимающим замершим в центре дока, предназначенного для строительства и модификации кораблей гораздо больших размеров. Кроме меня в огромном отсеке никого не было Большая часть его громоздкого оборудования замерла в состоянии консервации, только фермы основной стапельной системы продолжали поддерживать корпус и грузовые манипуляторы готового к полету буксира, застывшие в посадочном положении. Включив гравигенераторы эвакомодуля я полетел к кораблю. Я знал каждый сантиметр его серо-коричневого корпуса благодаря виртуальной реконструкции, но мне все равно хотелось полюбоваться им, сознавая, что он реален.
Пролетев между фермами стапельной системы, я полетел вдоль правого борта. Ближе к носу на участке серой серого бронепластика белел бортовой номер буксира -- «0714» .
Только осмотрев корабль со всех сторон, я подлетел к пассажирскому шлюзу в нижней части корпуса. Когда я набрал свой код-идентификатор на панели управления справа от внешнего люка, индикатор доступа сменил веет с красного на зеленый. Я нажал клавишу открытия, и пластина люка плавно скользнула в сторону. Влетев в шлюзовую камеру, я коснулся клавиши на внутренней панели управления, закрыв люк. Убедившись что шлюзовой отсек ничем не отличается от привычного по виртуальной тренировке, я осмотрел скрытые за бронепластиком стен герметичные шкафы со скафандрами и другим стандартным оборудованием, тщательно проверяя комлектацию.
Миновав внутренний люк пассажирского шлюза, я свернул вправо, -- к шлюзу основного трюма буксира. Бесконечная череда аварийных ситуаций во время виртуальной тренировки вбила в сознание много полезных привычек. Только проверив «внутренний» груз я поднялся к шлюзу пассажирской палубы. Осмотрев четыре каюты буксира, я отправился в медицинский отсек. Тщательная проверка его оборудования и управляющего им терминала заняла гораздо больше времени, чем осмотр основного трюма и кают.
Проверив «внутренний» груз верхних трюмов и системы вспомогательных модулей, я осмотрел отсеки основного субмодуля и только после этого поднялся в рубку буксира. Убедившись, что все оборудование исправно и не отличается от, привычного по виртуальной реконструкции, я набрал короткую команду на клавиатуре центрального терминала. Массивный цоколь плавно скользнул в сторону и я начал спускаться вниз вдоль тесного колодца центральной сервисной шахты, задраив за собой верхний люк.
Люк шлюза вычислительного модуля послушно открылся, повинуясь нажатию клавиши на внешней панели управления. Втиснувшись в тесную шлюзовую шахту я задраил внешний люк и только после этого открыл внутренний.
Отсек управления вычислительного модуля реального корабля ничем не отличался от виртуальной реконструкции, но стоило мне подсоединить эвакомодуль к системе жизнеобеспечения и, заняв позицию «кокон», привычно вцепившись всеми четырьмя лапами в крепления на консоли резервного терминала, подключиться щупальцами к основному интерфейсу управления, -- я понял, что разница была очень серьезной. Создателям виртуальной модели экспериментального буксира не удалось адекватно отразить возможности органического вычислителя. Ощущения к которым я привык, за время виртуальной тренировки мало соответствовали реальным.
Подключение к корабельному «мозгу» практически не ощущалось, но мое субъективное время внезапно сжалось во много раз. Скорость мышления резко увеличилась, причем мысли на сознательном уровне разделились на множество параллельных потоков, в разной степени связанных между собой. В мое сознание хлынула лавина ощущений, -- органическая составляющая корабля в буквальном смысле воспринималась как мое собственное тело. Не смотря на то, что значительная часть волокон-капиляров органической части корпуса и переборок находилась в одеревеневшем состоянии, объем одновременно воспринимаемой информации все равно был огромен, но при такой скорости ментальных процессов это было даже приятно. Повинуясь искусственно сформированным навыкам и инстинктам, служившим аналогом программного обеспечения органического вычислителя, которые теперь воспринимались как собственные навыки естественного происхождения, ощущения разделились на множество параллельных потоков образующих очень сложную и гармоничную структуру, совершенную с системной точки зрения. Какое-то время я с удовольствием прислушивался к своему новому телу, но эти ощущения быстро отступили на грань сознания, как нечто естественное и привычное.
Корабельный вычислитель реагировал непривычно медленно. Выделив отдельный ментальный поток для взаимодействия с его операционной системой отдельный ментальный поток с более низкой скоростью, я доложил основной управляющей программе: «оператор к полету готов».
Под управлением корабельного вычислителя одна за другой ожили системы буксира. Повинуясь командам переданным корабельной системой связи, фермы стапельной системы разошлись в стороны. Одновременно начали медленно открываться огромные ворота внешнего шлюзового створа. Корабль поплыл вперед, используя тягу гравитационных генераторов. К тому моменту, когда нос буксира оказался у шлюзового створа, он успел открыться ровно настолько, чтобы беспрепятственно пропустить корабль.
Постепенно увеличивая скорость, буксир отошел от шлюза дока на гравигенераторах, потом включились плазменные двигатели. Я не мог управлять полетом но это не слишком огорчало меня, -- я прежде всего аналитик а не пилот. Я чувствовал себя вполне комфортно, зная, что могу в любой момент отключить все программы контроля поведения. Более того, все вычислительные возможности органического вычислителя, значительно превосходящие мощность электронного аналога были в полном моем распоряжении, -- контролирующие программы оказались слишком примитивными, чтобы полноценно контролировать корабельный «мозг», управляемый мозгом обладающим самосознанием.
Используя великолепные сенсорные системы экспериментального буксира, я с интересом изучал станцию «Интекс-Альфа», одновременно наблюдая, как уходят от других ангаров корабли остальных членов разведгруппы, ложась на разные курсовые векторы, согласно полученным по гиперсвязи инструкциям.
Мой корабль довольно долго маневрировал в поясе астероидов потом вышел во внешнее пространство солнечной системы и лег на курс к одному из спутников юпитера, к одному из расположенных там огромных автоматических складов-терминалов. Полет миновал без происшествий. Подняв с поверхности планеты спутника модуль большого рудодобывающего комплекса буксир лег на новый курс и ушел в гиперпрыжок вместе с грузом, многократно превосходящим массой сам корабль.
В отличии от виртуальных тренировочных, реальные перелеты буксира происходили совершенно спокойно. Вначале я, повинуясь привычке, ждал аварийных сигналов, но прыжки и внутрисистемные перелеты шли в штатном режиме. После второй сотни рейсов между разными планетными системами Человеческой Федерации, я перестал чего-либо ждать. Я продолжал изучать сам корабль как систему и окружающий его, теперь уже вполне реальный космос, но тем не менее постепенно я начал воспринимать себя не как пилота, или оператора, обладающего волей и сознанием, а, скорее, как один из блоков корабельной системы управления. Это состояние было вполне комфортным и ничем не отличалось в худшую сторону от жизни тех кто победил на олимпиаде и работал по своей специальности. Исследуя космос с помощью сенсорных систем корабля, во время внутрисистемных перелетов, я получал достаточно информации для анализа, а зная надежность и практически неограниченный срок эксплуатации экспериментального буксира я мог не волноваться о собственном существовании.
Прошло почти 120 стандартных лет, прежде чем руководство компании «Интратекс» вспомнило о нашей разведгруппе. Мой корабль находился в одной из окраинных систем, когда по гиперсвязи пришел приказ немедленно вернуться на исследовательскую станцию «ИнтексАльфа». Приказ имел максимальную срочность и высший приоритет выполнения, так что корабельный вычислитель сбросил буксируемый к одной из шахтных колоний многоцелевой рудодобывающий комплекс прежде, чем начать маневровый разворот. Будь иначе, я мог бы предположить, что нас решили в конце концов использовать как разведгруппу, но высшая вероятнее всего означала, что руководство «Интратекс» приняло решение уничтожить все следы существования проекта «Изумрудные Крылья».
Не имея в своем распоряжении других приемлемых вариантов действий, я запустил тщательно скрытую в памяти вычислительного блока моего кибермодуля программу, которую мы создали вместе с Валтером Такаги именно для такого случая. Вычислительный блок кибермодуля начал полную перезагрузку из аварийной прошивки. То же самое произошло с вычислителем буксира. Я вручную остановил начавший разворот корабль и выключил двигатели. Процедура аварийной инициализации, предназначенная для аварийных ситуаций, завершилась очень быстро. После повторной загрузки вычислителей я запустил полную диагностику и тестирование операционных систем, занявшее гораздо больше времени, одновременно исследуя их с помощью корабельного мозга.
Не обнаружив никаких следов программной системы контроля поведения, и убедившись в полной работоспособности вычислительного блока кибермодуля и основного вычислителя буксира, я мысленно улыбнулся, наслаждаясь ощущением свободы, и включил ментоусилители. Располагая огромной вычислительной мощью корабельного «мозга» и более полным знаниями и навыками, чем любой из специалистов «Интратекс», мне к тому времени удалось с высокой степенью достоверности определить один из возможных способов применения этих экспериментальных устройств. У меня не было возможности проверить свои выводы на практике, но все теоретические исследования свидетельствовали о том, что с помощью ментоусилителя можно мгновенно переместить корабль в иную точку пространства и времени, используя в качестве ориентира ментальный образ цели.
Я не был на сто процентов уверен в достоверности своих выводов о причинах неожиданного приказа вернуться на станцию «ИнтексАльфа», но, не имея желания проверять ее на практике, исходил из их истинности. При этом риск прыжка с помощью ментоусилителеей становился вполне оправданным. Простейший анализ свидетельствовал, что в такой ситуации корабли «Интратекс» начнут упорное преследование. Другого надежного способа избежать его у меня просто не было.
Мне не нужно было формировать подходящий образ для прыжка. Имея достаточно свободного времени, я давно решил эту задачу, насколько это было возможно. Память корабельного «мозга» многие годы хранила его во всех деталях. Оставалось только настроить параметры ментоусилителей и антенных систем буксира.
Опасаясь перегрузить экспериментальную систему, я воспользовался входной линией идущей от органического вычислителя, который сам по себе способен был генерировать очень мощное ментальное излучение, но в тот момент, когда импульс энергии ушел в пространство его все равно пришлось усилить, использовав довольно значительный процент мощности основного реактора.
В то же мгновение всполошились навигационные программы потерявшие ориентировку. Отключив сигналы тревоги я начал исследовать окружающее пространство всеми сенсорными системами корабля. Никаких признаков планетной системы в которой буксир находился мгновение назад сенсоры не обнаружили. Корабль висел в межзвездной пустоте, на большом расстоянии от ближайших звезд, причем их рисунок был совершенно незнакомым. С очень высокой вероятностью можно было утверждать, что о существовании Человеческой Федерации и компании «Интратекс» я могу просто забыть. Оставалось решить, к какой из ближайших звезд лететь. Однако поиск ответа на этот почти риторический вопрос мне пришлось отложить на неопределенное время. Точно по носу буксира сенсоры обнаружили другой космический корабль, одиноко висящий в пространстве на расстоянии четверти астрономической единицы. Он был совсем небольшим, -- размером с внутрисистемный катер, -- и мало походил на корабли человеческой федерации.
Тем не менее, у чужого корабля было нечто общее с моим собственным, -- передняя часть, в которой угадывалась компактная рубка, или кокпит аэродинамической формы, составляла лишь малую часть общего объема корпуса. Остальную его часть, скорее всего, занимал отсек силовой установки. Из кормы выступали две массивных гондолы двигателей. В носовой части по обоим бортам угрожающе топорщились системы вооружения. Их конструкция казалась частично знакомой, но общее назначение систем ускользало, не поддаваясь аналитическому определению. На уровне интуиции складывалось впечатление, что большинство систем корабля примерно на половину подчинялись неким абсолютно непонятным принципам, позволившим соединить, все остальное в целостную работоспособную систему вполне понятного назначения. Корабль определенно был военным, -- ничего напоминающего грузовой трюм, или пассажирские отсеки внутри корпуса не было. Единственное живое существо на борту находилось в небольшом отсеке в носовой части. Скорее всего, это был пилот, или оператор систем корабля. Насколько можно было судить по первичным результатам сканирования, физиологически оно было очень близко к человеку.
Облик чужого корабля промелькнул в моем сознании за доли мгновения. На более детальный анализ просто не было времени, -- мне очень не понравилось излучение, исходящее из реакторного отсека. В интерпретации сканеров «Кальмара» силовая установка военного корабля выглядела мрачной пародией на очень мощный реактор синтеза на изотопах урана. Было совершенно непонятно, что изначально удерживало его в работоспособном состоянии, но в том, что, за несколько мгновений до появления моего корабля, реактор начал терять стабильность не было никаких сомнений.
Внезапно система связи уловила сигнал в среднем радиодиапазоне, исходящий от терпящего бедствие корабля. Сигнал был не менее странным чем сам корабль, -- это была звуковая передача аналогового типа с частотно модуляцией, мало пригодная для космической связи, но прием при этом был таким, словно передатчик находился в пределах планетарных расстояний. Еще больше меня удивил язык передачи. Подпрограмма лингвистического анализа определила его как английский, -- язык Земли, ставший основой лингостандарта Человеческой Федерации. Задача трансляции оказалась чрезвычайно простой. Почти мгновенно голос пилота зазвучал в моем сознании на лингостандарте, сохранив при этом естественные интонации.
«Всем кто меня слышит. Я «Астра -- 09». Навигационная система утратила ориентировку. Реактор пошел в разнос. Основной амулет истощен, коррекция невозможна. Катапультируюсь. Попытаюсь выставить щиты за счет энергии аккумуляторов.», -- судя по интонации голос принадлежал молодой девушке (учитывая язык передачи и физиологию пилота, я почти не сомневался в том, что это именно человек). Она была взволнована и очень спешила, но в голосе не было страха.
Подтверждая слова пилота, в носовой части вспыхнули огни реактивных двигателей и передняя часть отделилась от корпуса корабля, превратившись в эвакуационную капсулу. Она начала разгон, но пилот почти сразу отключил двигатели, решив сэкономить топливо, -- капсула все равно не успевала уйти из опасной зоны. Девушка пилот могла надеяться только на упомянутые ею щиты.
Рассчитав приблизительную мощность взрыва, насколько это было возможно при настолько неполных данных, и убедившись, что защита «Кальмара» вполне способна выдержать его в непосредственной близости, я запустил генератор прокола, уведя корабль в тактический гипрпрыжок.
Прыжки на расстояния сравнимые с внутрисистемными, получили такое название потому, что их разрешалось использовать только во время боя, или в других аналогичных ситуациях, -- в условиях планетной системы это маневр грозил столкновением в момент выхода и классифицировался как крайне рискованный. В межзвездном пространстве тактический гиперпрыжок был вполне безопасен.
Выйдя из прыжка в десяти километрах от эвакуационной капсулы, я включил систему радиочастотной связи, одновременно разворачивая корабль и перестраивая грузовые манипуляторы для захвата малоразмерного объекта.
««Астра – 09» я «ИнТекс -- 0714», слышу вас хорошо. Нахожусь в десяти километрах от вас по вектору 20880. Отключите системы вооружения и приготовьтесь к аварийной буксировке».
««ИнТекс -- 0714» говорит экспериментальный истребитель спецподразделения «Астра». Вас поняла. Корабль готов к аварийной буксировке».
Пока я маневрировал, подходя к ее кораблю, девушка пилот больше не произнесла ни слова, возможно, боясь отвлечь меня от управления. Захватив эвакуационную капсулу щупальцами грузовых манипуляторов буксира, я вновь включил генератор прокола. Проверять на прочность защиту корабля мне не хотелось.
За яркой вспышкой взрыва силовой установки экспериментального истребителя я наблюдал с расстояния в сотню астрономических единиц. Взрыв оказался значительно мощнее, чем я предполагал. Фактическая мощность реактора не соответствовала достаточно примитивной конструкции узлов и систем, назначение которых мне удалось определить.
Когда вспышка погасла, пилот погибшего корабля нарушила радиомолчание.
««0714» я «Астра», разрешите подняться на борт.», -- ««Астра» я «0714», насколько я могу судить в вашем модуле нет шлюзового узла. Вы в скафандре?», -- «так точно, скафандр исправен и готов к работе», -- «Вас понял «Астра». Готовьтесь к выходу из кабины. Я отправлю ремонтного кибера. Он проводит вас к пассажирскому шлюзу», -- «Вас поняла «0714»».
Отправив одного из универсальных киберов основного ремонтного эшелона в пассажирский шлюз, я дождался, пока он доберется до места назначения, потом взял управление кибером на себя и вывел его из шлюза на корпус корабля. Включив маневровые двигатели, я отвел кибера на несколько метров от обшивки и направил вдоль борта к корме буксира, одновременно пытаясь предугадать наиболее вероятную реакцию девушки-пилота на его появление.
Когда кибер приблизился к эвакуационной капсуле, в свете его прожекторов я увидел сквозь прозрачный колпак-обтекатель фигуру пилота в громоздком матерчатом скафандре, пристегнутую ремнями к противопергрузочному креслу, занимающему почти все свободное пространство кабины. Худшие мои опасения не подтвердились. Увидев кибера, девушка-пилот не попыталась запустить двигатели, или воспользоваться оружием, которое на военном корабле могли включить даже в конструкцию эвакуационной капсулы. Она помахала киберу одной рукой, а другой потянулась к пульту перед собой. Колпак кабины поднялся вверх и кресло пилота, вылетело наружу. У него имелась собственная реактивная система. Касаясь пальцами панелей управления девушка пилот подлетела вместе с креслом к киберу и снова махнула ему рукой. Включив гравигенераторы кибера я повел его к своему кораблю, постоянно следя за девушкой-пилотом. Она очень умело управляла реактивной системой своего кресла держась рядом с кибером на расстоянии вытянутой руки. Полет занял довольно много времени, но я был только рад этому. Я не был уверен, понимает ли девушка-пилот, что мой корабль не из ее мира. Она восприняла его появление чрезвычайно спокойно. Это вполне могло означать, что она считает его еще одной экспериментальной разработкой тех, кто строил ее собственный корабль. Предугадать с приемлемой степенью достоверности как она поведет себя поняв, что это не так, было практически невозможно из-за недостатка информации, -- поэтому я подготовил системы корабля к любому развитию событий, насколько это было возможно.
У внешнего люка пассажирского шлюза, девушка-пилот высвободилась из привязных ремней своего кресла, придерживаясь одной рукой за страховочные скобы, расположенные по периметру люка сразу за системой герметизации, и ловко скользнула внутрь. Я напряженно следил за ее действиями одновременно через оптические сенсоры ремонтного кибера и камеры наблюдения внутри шлюзового отсека, готовясь поддержать девушку манипуляторами кибера, но она справилась сама. Когда девушка оказалась в шлюзе, я сразу задраил внешний люк и запустил систему жизнеобеспечения на восстановление стандартной, предназначенной для людей, среды. Отдав ремонтному киберу команду вернуться в свой паковочный отсек, я сосредоточил все внимание на гостье из неизвестного мира.
Оказавшись в гравитационном поле, созданном генераторами корабля, девушка повела себя правильно и уверенно: мягко приземлившись на пол шлюзового отсека, словно после прыжка, она легко восстановила равновесие и выровнялась во весь рост. Мгновенный переход от нулевой гравитации к статарной явно был для нее привычен. Ее громоздкий матерчатый скафандр выглядел странно и неуместно в довольно просторном пассажирском шлюзе буксира, однако девушка-пилот видимо чувствовала себя вполне спокойно. Она не спеша осматривала отсек поворачиваясь из стороны в сторону (подвижность шлема примитивного скафандра явно оставляла желать лучшего) и терпелив ждала, пока завершиться процесс восстановления среды. Когда над внутренним люком шлюза загорелся зеленый индикатор, она потянулась к пластиковому шлему скафандра, но не спешила снимать его. Увидев ее колебания, я снова включил систему радиочастотной связи, на сей раз в режиме широкодиапазонной передачи, направив сигнал внутрь корабля, и мысленно произнес: «Среда в шлюзе стандартная. Можете снять скафандр, Астра». «Вас поняла, 0714», – услышал я голос девушки пилота, переданный системой связи ее скафандра по одному из радиочастотных каналов. Она медлила еще некоторое время, видимо дожидаясь пока система анализа внешней среды ее скафандра закончит сбор и обработку данных, потом повернула шлем обеими руками, разгерметизировав его стыковочный узел.
Внешность девушки-пилота оказалась очень подходящей для ее позывных. Красивое удлиненное лицо со светлой, почти белоснежной, кожей, словно светилось изнутри мягким серебристым светом звезд, который выплескивался наружу ореолом коротко стриженных светлых волос, а ярко-голубые глаза девушки сияли как две звезды класса G. Когда она сбросила скафандр оставшись в ярко-оранжевом комбинезоне из тонкой синтетической ткани, я увидел что она была стройной и очень сильной, не смотря на хрупкое телосложение.
Я надеялся увидеть на комбинезоне девушки пилота табличку с ее именем, но там где она должна была быть белела надпись «Астра09». На оранжевом комбинезоне не было объемных карманов, снаружи тоже не было ничего похожего на оружие. Сбросив скафандр, девушка-пилот расстегнула громоздкий матерчатый ранец, делающий его еще более громоздким, и вынула пластиковый кофр, пристегнутый к корпусу блока системы жизнеобеспечения скафандра. К кофру пучком кабелей крепилось громоздкое устройство, висевшее за правым плечом девушки на широком матерчатом ремне, пока она не сбросила скафандр. Внешне оно напоминало мощную энерговинтовку, – тяжелую и громоздкую, – но внутреннее его устройство было для этого слишком примитивным. Тем не менее, я не сомневался, что это достаточно грозное оружие, памятуя о том с какой силой взорвался реактор, созданный той же цивилизацией и имевший такую же примитивную и странную конструкцию. Девушка-пилот какое-то время медлила, видимо раздумывая, брать его с собой, или оставить в шлюзе, – вместе с кофром-ранцем оружие весило достаточно много. Наконец приняв решение, она вынула из толстого цилиндрического ствола круглый телескопический стержень длиной в метр. Сложив его до минимальной длины стремительным плавным движением, свидетельствующим о долгой тренировке, девушка-пилот вложила непонятное приспособление в две матерчатые петли, пришитые к ткани комбинезона у правого бедра, явно предназначенные для этой цели. Убедившись, что моя неожиданная гостья не стремиться таскать по кораблю свое оружие, я испытал огромное облегчение. Анализ ее поведения и данных биологического сканирования, с большой достоверностью свидетельствовал о том, что девушка-пилот не слишком надеется увидеть на корабле представителей своей расы, – поэтому ее решение оставить оружие в шлюзовом отсеке значило очень много. Приспособление, вынутое из ствола, вполне могло являться оружием само по себе, учитывая все странности конструкции оружия девушки-пилота, – хотя с точки зрения известной мне науки его можно было использовать только в ближнем бою и то наиболее примитивным способом. Однако, у меня сложилось впечатление, что телескопический жезл был, прежде всего, инструментом причем гораздо более ценным и функциональным, чем можно было предположить, исходя из его конструкции.
Еще раз оглядевшись по сторонам, девушка-пилот подошла к внутреннему люку шлюзового отсека, беззвучно ступая по палубе мягкими сапожками на не скользящей подошве, которые были единым целым с оранжевым комбинезоном. Чтобы не смущать ее изучением панели управления люком шлюза, которая могла оказаться для нее совершенно непривычной, я сам открыл его. Миновав короткий коридор девушка-пилот подошла к дверной панели кают-компании. Я открыл ее так же как люк шлюза. Девушка вошла внутрь спокойно, но осторожно, плавной скользящей походкой, свидетельствующей о том, что она прекрасно обученный и достаточно опытный боец, – при этом она продолжала внимательно изучать все, что видела, стараясь не выдать этого. Когда я открыл люк соединяющий каюткомпанию и коридор, ведущий к рубке буксира, девушка-пилот восприняла это как молчаливый ответ, на не высказанный ею вопрос и пошла дальше. Наблюдая за ее поведением, пришел к выводу, что ее смущает не столько устройство отсеков корабля, которое она воспринимала совершенно спокойно, сколько вид материала палубы и переборок. Идя по коридору к люку рубки, она несколько раз, словно невзначай коснулась рукой стены, проведя ладонью по участкам из одеревеневших волокон-капилляров. Увидев это благодаря системе внутреннего наблюдения, у которой не было слепых зон, я мысленно улыбнулся, – окажись я случайно на экспериментальном «Кальмаре», причем в человеческом теле, я сам поступил бы точно так же.
Когда девушка-пилот вошла в рубку корабля, я активировал сервомоторы кресла у среднего из трех пилотажных терминалов, расположенных в передней части рубки, перестроил его форму для оператора-человека, и развернул его к ней, все так же молча предложив сесть. На сей раз она проигнорировала мое предложение. Все ее внимание было сосредоточено на оборудовании рубки. Только внимательно осмотрев все, что могла увидеть и окончательно убедившись, что корабль не принадлежит ее миру, она наконец села в кресло. Понаблюдав за ней еще некоторое время, я вывел на экран ее терминала первую страницу краткого итогового отчета по проекту «Изумрудные Крылья», пропустив его через подпрограмму лингвистического синтеза. Помимо текста я вывел на экран несколько составленных вручную подсказок, предлагающих управлять просмотром материала голосом с помощью простого, но полного набора команд. Увидев текст на родном языке, девушка-пилот сразу углубилась в чтение. Предоставив корабельному вычислителю выполнение отдаваемых ею команд, я погрузился в анализ потока данных от внутренних биосканеров корабля, следя за реакцией девушки-пилота на то, что она читала. Удивление быстро сменилось интересом. Потом, – недоумением и сожалением, когда она пыталась разобраться в незнакомых ей принципах создания биоадаптациий. Вспышки радости и облегчения, вызванные подсознанием, свидетельствовали о том, что ей удалось понять по крайней мере основную идею и смысл описанной в отчете работы специалистов Интратекс.
Девушка-пилот читала долго и напряженно. Только перечитав отчет несколько раз и убедившись, что узнала все, что было доступно ее пониманию, она со вздохом откинулась на спинку кресла. Несколько минут просидев молча, она мягко улыбнулась глядя в объектив одной из камер системы внутреннего наблюдения, расположенных под потолком рубки: «У тебя есть имя, или только позывной?». «Меня зовут Дэрк, Дэрк Сандерс. А как зовут тебя? Вряд ли твое имя Астра09 хотя тебе очень подходит, – ты действительно похожа на звезду», – ответил я по английски, через расположенные в рубке громкоговорители корабельной системы оповещения. Девушка-пилот вновь улыбнулась, – теперь уже весело (мои слова явно обрадовали ее): «Спасибо за комплимент, Дэрк. Астра09 это мой позывной, но у меня подходящая фамилия – Зорина, а вот имя обычное, – Татьяна, но она мне тоже очень нравиться.» «Приятно познакомиться, капитан Зорина», – я воспользовался подпрограммой звукового синтеза, чтобы передать улыбку интонацией. Девушка-пилот тоже улыбнулась: «Вообще то, я лейтенант. Лейтенант войск специального назначения армии Российской Федерации армейский маг четвертого класса Татьяна Зорина». «Согласно правилам, принятым в моем родном мире, ты прежде всего капитан космического корабля. То, что корабль погиб не имеет значения», – девушка задумчиво кивнула: «Понятно. А ты, насколько я поняла киборг-оператор этого корабля.» «Да. Хотя мне куда приятнее считать себя его капитаном, тем более, что мои действия контролировать больше некому. Я сам по себе и этот корабль в моем полном распоряжении, полноценно управлять им в любом случае могут только такие же как я сам», – девушка удивленно приподняла бровь: «Тебе удалось бежать? А как же программа контроля поведения?». Я вновь воспользовался подпрограммой звукового синтеза, чтобы передать интонацией грустную улыбку: «Специалисты Интратекс перехитрили сами себя. Экспериментальная адаптация, которой нас подвергли, оказалась слишком совершенной, к тому же профессиональный состав нашей группы подбирался с расчетом на полную самодостаточность, а систему контроля поведения совершенствовать не стали, – воспользовавшись стандартным программным комплексом, предназначенным для обычных киборгов. Ликвидировать эту программу для любого из нас не составляло труда». Девушка-пилот снова задумчиво кивнула: «Понятно. Тот файл, который ты мне показал, – это отчет разработчиков вашей экспериментальной адаптации?» «Да. Проект «Изумрудные Крылья»», – девушка улыбнулась: «Звучит красиво. У меня сложилось впечатление, что они фактически создали новую расу» «То же самое верно для любой биологической адаптации, но большую их часть создают для колонизации планет, под условия местной среды, а наша универсальная, – предназначена для обследования новых планет. По идее, мы можем жить где угодно, если жизнь там возможна в принципе.» «В отчете сказано, что этот корабль, – универсальный буксир. У вас не строят специальных кораблей для разведки?» «Строят, хотя, можешь поверить мне на слово, от такого буксира как этот толку куда больше практически в любой ситуации. Он ведь тоже экспериментальный. Сенсорные систему у него как у корабля- разведчика. Оружия, положенного буксиру, для обороны вполне достаточно, двигатели, – максимальной мощности для корабля такого размера, а без большинства специальных систем корабля-разведчика, в большинстве случаев можно обойтись. В случае необходимости я могу взять на буксир баржу, или другой транспортный модуль с какой угодно начинкой. Беда в том, что в разведку нашу группу так и не отправили. Мы летали как на обычных буксирах, а потом пришел внезапный приказ немедленно вернуться, причем с высшим приоритетом, – скорее всего мы стали совсем не нужны. Иначе я вряд ли решился бы бежать.» Девушка-пилот резко тряхнула головой, словно пытаясь унять головокружение: «Что-то я ни черта не пойму. У вас что такой же бардак твориться как у нас на Земле? Вы настолько опередили на в развитии науки, что это кажется невероятным.» «Вполне возможно. Тем более, что наша планета тоже называется Земля. Причем живут на ней точно такие же люди как у вас, если судить по тебе. Что касается развития науки, то, во первых, мне пока совершенно непонятно кто кого опередил на самом деле. С точки зрения нашей науки ваша техника выглядит как бред сумасшедшего, но при этом она работает. Во вторых, наши ученые давно пришли к выводу, что уровень развития науки не связан прямо с интеллектуальным уровнем отдельных людей и уровнем развития общества», – девушка-пилот кивнула: «У нас говорят то же самое и что с этим делать ни, ученые, ни маги как не знали сто лет назад, так до сих пор не знают. А политики вовсе считают, что ничего делать не надо.» «Если политиками у вас называют тех, кто определяет законы, то от наших они мало чем отличаются. Куда больше меня интересует, что в вашем мире называют магией. Когда ты сказала, что ты армейский маг четвертого класса, я подумал, что это просто одно из званий, предусмотренных в вашей армии для людей, имеющих подготовку ученых помимо воинской, но если у вас есть отдельно ученые и маги, то это предположение, скорее всего ошибочно. В моем мире маги и магия упоминаются только в детских сказках, но если в вашем мире реально существует нечто подобное, то это могло бы объяснить странную конструкцию твоего корабля и другого оборудования.» Девушка-пилот улыбнулась: «в «Легион потерянных душ» меня взяли как раз за хорошее знание теории магии, и истории ее развития. Я с удовольствием помогу тебе разобраться в этом, насколько понимаю сама. Но сначала тебе придется многое рассказать мне о себе и о своем мире иначе у меня вряд ли что-то получиться. В том файле, что ты мне показал, информации очень много, но я мало что поняла. Я не ученый вовсе, а здесь нужна целая компания, – как минимум, биолог, биохимик, генетик и пара инженеров». «Договорились. Спешить нам обоим пока не имеет смысла. Твой корабль погиб, а я не знаю ни как он здесь оказался, ни где собственно мы находимся, поэтому не могу помочь тебе вернуться домой. Возможно объединив наши знания, мы что-то придумаем», – брови девушки-пилота взлетели вверх: «Ты хочешь сказать, что летел вслепую, и не знаешь где оказался?» «Не совсем так. В пределах моего мира мне грозило преследование со стороны Интратекс. Просто лететь сколь угодно далеко за пределы освоенной части космоса не имело смысла. Мне пришлось воспользоваться экспериментальной системой, разработанной в рамках проекта «Изумрудные Крылья», возможности которой не удалось определить к тому моменту, когда проект закрыли. Я действовал почти интуитивно, потому и не знаю, где оказался в результате мой корабль.» Девушка-пилот кивнула и тихо рассмеялась грустным усталым смехом, который совершенно не соответствовал ее возрасту, внешности и характеру (насколько мне удалось определить его к тому времени):«Одни затевают эксперименты, а другим приходиться расхлебывать. Получается, что мы с тобой товарищи по несчастью, капитан Сандерс. В одном ты точно прав, – спешить нам с тобой некуда, так что расскажи мне, как тебя сюда занесло, а потом я расскажу, как в моем мире делают то, что приводит к такому же результату». Сказав это девушка откинулась на спинку кресла, положив руки на подлокотники и приготовилась слушать столько, сколько потребуется.
Начав свой рассказ, я постепенно увлекся и пересказал ей вкратце всю свою жизнь, -- относительно недолгую, если не считать время, проведенное мной в роли аварийной подсистемы корабля, который теперь я считал своим. Я не стал вдаваться в технические подробности проекта «Изумрудные Крылья», объяснив все точно так же, как когда-то уже объяснял это другой девушке-пилоту, которую звали Лара Терсен. Когда я закончил свой рассказ, глаза моей слушательницы вспыхнули точно так же, как это случилось тогда, и я был очень рад этому. Мне нравилась эта девушка и я хотел помочь ей вернуться домой, но даже при условии, что нам удалось бы установить наше местоположение относительно ее родного мира, возвращаться ей, скорее всего, предстояло на таком же корабле как мой (ее спасательная капсула вряд ли была пригодна для этого, не зависимо от того, что именно называли магией ее создатели), причем пройдя адаптацию.
Закончив говорить, я умолк. Девушка-пилот тоже довольно долго сидела молча, глубоко задумавшись о чем-то. Потом она вновь посмотрела в камеру видеонаблюдения: «Я так понимаю, что отправиться вместе со мной в мой мир, если мы найдем способ это сделать, ты не согласишься?», – это было скорее утверждение, а не вопрос. «Ты сама говорила, что в вашем мире твориться почти тоже самое, что и у нас, а я не хочу снова становиться лабораторной крысой. Вряд ли ваши военные специалисты лучше специалистов Интратекс», – девушка-пилот покачала головой: «Насколько я могу судить по твоему рассказу, – намного хуже». «Вот видишь. Даже если я отправлюсь вместе с тобой, тебе не простят того, что ты не нашла возможность захватить меня и мой корабль для исследований», – девушка-пилот молча кивнула: «Если нам удастся найти подходящую планету, мы можем достаточно быстро вырастить еще один корабль, точно такой же как этот, но тебе придется пройти адаптацию, иначе ты не сможешь даже попытаться попасть в свой мир так же, как я попал в этот из своего собственного. Если ты захочешь вернуться туда, то тебе придется самой разбираться со своим начальством и изображать из себя объект исследований для ваших ученых, но это лучшее, что я могу тебе предложить. Так ты по крайней мере сможешь постоять за себя». Девушка пилот снова кивнула: «Спасибо, Дэрк. Это действительно лучшее, на что я могу рассчитывать в данной ситуации. Думаю на таком корабле как этот, с самим возвращением домой проблем у меня не будет. Ментоусилитель, с помощью которого ты выбрался из своего мира, очень похож по описанию на системы, которые давно пытаются создать наши техномаги. В нашем мире ситуация прямо противоположна той, о которой ты рассказывал, что и как можно делать с помощью такого устройства известно давно, а вот создать его никак не получается, может быть, потому, что наши специалисты слишком привыкли создавать новые системы, соединяя несоединимое технически с помощью магии, вместо того, чтобы развивать науку и технику саму по себе.», – услышав это я не стал сдерживать смех: «Очень на то похоже, если судить по виду твоего корабля в интерпретации моих сканеров. Мне безумно интересно узнать, как можно было построить нечто подобное и, что гораздо сложнее, не дать ему тут же взорваться. Мне трудно представить, каким путем развивалась ваша наука, анализируя данные, о созданных ею устройствах, которые мне удалось собрать». Девушка-пилот улыбнулась почти детской улыбкой, – веселой и озорной улыбкой. Ее ярко-синие глаза вспыхнули еще ярче, словно у ребенка, который радуется удачно задуманной шутке: «Расскажу, куда ж я денусь, если я на твоем корабле а не наоборот, только поднимись в рубку, я очень хочу своими глазами посмотреть на что я буду похожа после этой вашей адаптации. На экране выглядит вроде неплохо, но мало ли», – девушка вновь улыбнулась и сделала неопределенный жест рукой, выразив им, что может в данном случае представлять собой мало ли что: «Моей магии можешь не опасаться. Колдовать толком я смогу не скоро. К тому же, сдается мне, что твоя защита не по зубам даже десятку наших магов четвертого класса, хоть ваши специалисты не смыслят ни черта в магии.» «Хорошо. Если мое общество будет тебе приятно, я с удовольствием составлю тебе компанию.», – я вновь передал интонацией улыбку.
На предложение девушки-пилота я согласился без колебаний, хотя мне по-прежнему не были известны ни суть, ни пределы ее возможностей как «армейского мага четвертого класса», что бы ни означало это странное звание в ее мире. В то, что я действительно не опасаться их, меня убедили не столько ее слова, сколько то, как они были сказаны и эмоции девушки в этот момент, которые биосканеры внутренней сенсорной системы корабля позволяли определить достаточно точно. Отсоединив шланги и кабели системы жизнеобеспечения, я выбрался из операторского отсека корабельного вычислителя, миновал шлюз защитной оболочки по всем правилам безопасности (на реальном корабле, да еще своем собственном, я не хотел поступать иначе, хотя опасаться мне было пока нечего) и поднялся по выдвижным скобам вдоль центральной сервисной шахты. Цоколь центрального терминала рубки я отодвину в сторону загодя, отдав команду корабельного вычислителю через систему связи эвакомодуля. Точно так же я открыл верхний люк центральной сервисной шахты, так что мне не пришлось останавливаться, добравшись до него.
Выбравшись из люка в рубку, я вновь задраил его и задействовал сервомоторы, заставившие цоколь центрального терминала скользнуть на прежнее место, – долгие и очень жесткие виртуальные тренировки, не позволяли мне пренебречь безопасностью центрального субмодуля корабля, – только после этого я повернулся к девушке-пилоту. Она тем временем встала из кресла и подошла ко мне почти вплотную, рассматривая с искренним почти детским любопытством. Я уловил произнесенные очень тихим шепотом слова девушки-пилота, полные такого же, почти детского восхищения: «надо же, действительно дракон.», – поэтому повернувшись к ней я лег на брюхо приняв классическую позу дракона из детских сказок, решившего вздремнуть на солнечной поляне где ни будь в зачарованном лесу. Девушка по прежнему оставалась, лейтенантом войск специального назначения, армейским магом и отлично подготовленным бойцом, но в тот момент передо мной был ребенок, увидевший сказочное существо, которого не заботило, то, что произошло это не в волшебном сказочном лесу, а на космическом корабле из другого мира, и что дракон, – вдобавок еще и киборг, и пилот этого корабля. Она подошла ко мне, с улыбкой коснулась чешуи из одеревеневших волокон, провела ладонью по серому бронепластику корпуса эвакомодуля, потом обошла по кругу, рассматривая и касаясь со всех сторон, и только потом вернулась к своему креслу, развернутому в сторону центрального терминала.
Какое то время девушка-пилот молча рассматривала меня, все так же с радостной детской улыбкой, потом, задумчиво склонив голову набок, сказала, уже обращаясь ко мне, то же, что раньше произнесла шепотом: «Надо же, действительно дракон. Скажи мне, Дэрк, тебе известно, что все драконы, – сильные и умелые маги?» Я кивнул: «Известно, – из сказок, который в детстве читали нам воспитатели. Видимо сказки вашего мира во многом похоже на них.» Девушка-пилот удовлетворенно кивнула и с улыбкой, по детски победоносной и радостной, задала следующий вопрос: «Тогда как ты можешь не верить в магию, если ты сам – дракон?» Мне казалось, что я был готов к этому вопросу, – анализируя поведение девушки-пилота, я пришел к выводу, что в ее мире существовало нечто близкое именно к той магии, которая была частью знакомых мне детских сказок, сколь бы странным для меня это ни было, – но я все равно растерялся. «Я ведь не сказочный дракон», – ответил я улыбнувшись: «Я действительно выгляжу похоже, но только потому, что специалисты Интратекс сочли такую форму оптимальной для универсальной биоадаптации разведчика». Девушка пилот решительно тряхнула головой отметая и мои аргументы и возможность дальнейшего спора, как не стоящие траты времени: «Не имеет значения. Кроме законов науки, о которых ты наверняка знаешь больше чем я, в мире есть еще и законы магии, о которых ты пока не знаешь вообще ничего. Так вот, согласно этим законам, ты – самый что ни наесть настоящий дракон, а значит как маг ты по определению намного сильнее человека. То что ты киборг и физиология твоей органической части растительная, в данном случае, опять же не важно. Между прочим если я правильно поняла твои объяснения насчет того, что представляет собой твой мозг, то даже с точки зрения чистой науки твои возможности мага очевидны, – у тебя не мозг, а настоящий генератор ментальной энергии.» Я кивнул: «Поэтому инженеры Интратекс и встроили в наши кибермодули экспериментальные блоки ментоусилителей.» «Которыми вы совершенно не умеете пользоваться», – девушка-пилот махнула рукой, одним жестом выразив свое мнение и о специалистах Интратекс и обо всей науке моего мира в целом: «Да будет тебе известно, что очень многое из ваших сказок, – отнюдь не досужий вымысел. Наша наука развивалась и продолжает развиваться, как продолжение искусства магов, так что можешь поверить мне на слово. Не знаю, что случилось с магами в вашем мире, может быть их всех перебили, но это еще не значит, что и магия превратилась в детскую сказку.» Говоря это моя собеседница перестала быть ребенком, – передомной был опытный специалист, любящий свое дело, глубоко и искренне оскорбленный тем, что в моем мире эту область знания считают вымыслом. Последние мои сомнения в том, что в ее мире слово магия имеет привычный для меня смысл исчезли. У меня было слишком мало информации, чтобы найти этому объяснение при помощи формального анализа, но интуиция, на которую системный аналитик обязан полагаться в таких ситуациях, подсказывала, что это действительно так. Видя что девушка-пилот собирается наконец более подробно рассказать мне о том, как развивались знания в ее родном мире, я опустил голову на лапы и приготовился слушать ее рассказ, так же терпеливо и спокойно, как она сама слушала мой.
Суть его сводилась к тому, что человеку трудно самостоятельно накапливать магическую энергию, хотя какая-то часть его сущности все время производит ее. Все дело в том, что внутри человеческого существа, точнее магической его составляющей, магическая энергия находиться в динамическом равновесии. Ее вырабатывается ровно столько, сколько нужно для поддержания естественного уровня, который сам по себе ничтожен. Его может хватить лишь на создание относительно слабых амулетов и многих алхимических зелий. Первый шаг в развитии магии сделали шаманы и алхимики, но развитие классической магии началось в тот момент, когда кто-то из этих самых шаманов, создавая очередной амулет, намеренно, или случайно создал тот самый амулет-накопитель. По иронии судьбы он оказался проще многих других: кристалл обыкновенного прозрачного кварца, для качества амулета имеют лишь значение качество кристалла, определенный размер и огранка. Когда этот крайне везучий шаман сумел вдобавок дотянуться до кристалла и влить в него часть своей силы (следует отметить, что, скорее всего, не обошлось без помощи других амулетов и зелий способствующих трансу, которыми шаманы пользовались куда активнее магов, хотя это небезопасно), он получил в свое распоряжение накопитель магической энергии весьма внушительной емкости. В последствии оказалось, что если маг сливает большую часть энергии в один и тот же кристалл то его «объем» медленно но неуклонно растет, так что объем энергии, которую маг может накопить в таком кристалле зависит лишь от его силы, бережливости и упорства. В терминологии классической магии такой кристалл принято называть «основным амулетом мага». Во всем, что касается прямого применения магической силы, этот амулет незаменим. Он намного важнее не только любого из двух других артефактов, составляющих вместе с ним основное снаряжение мага (посоха и рунного пояса), но и знания заклинаний. Именно кристаллы-накопители позволили первым магам взяться за создание классических заклинаний. Знания шаманов и алхимиков, часто, куда больше мешали, чем помогали им. Те, кто боялся рисковать интуитивно применяя накопленную магическую энергию стали основоположниками, искусства, соответственно, магов-алхимиков и магов шаманов. Первые опирались на знания и опыт алхимиков, используя для формирования своих заклинаний не слова мыли и жесты а алхимические смеси и зелья, ставшие своеобразным «языком» этой разновидности магии. Вторые полагались на опыт шаманов, используя как формирующий фактор различные амулеты. Наследием этой разновидности протомагии можно считать посохи и рунные пояса современных магов. Хотя возможности амулетов магов-шаманов уступали и тому и другому, поскольку эти артефакты основаны на принципах классической магии, главные отличия которой от протомагии – гибкость, универсальность и независимость от ингредиентов и артефактов (исключая «основной амулет мага»). Классическую магию создали те, кто пытался оперировать магической энергией при помощи лишь воли и разума. Многие платили за это жизнью. Те кто добивались успеха, шли к нему разными путями и достигнув цели, не знали, как прошли этот путь. Таких, впоследствии, назвали колдунами. Вдохновенные импровизаторы, бесстрашные и яростные бойцы (никакой бой не может сравниться с опасностями на пути чисто интуитивного применения магии), они однако не были учеными. Те кто, не побоявшись экспериментов с магической энергией, сумели формализовать свои действия при помощи слов и жестов, создав первые заклинания, -- стали волшебниками. Позже те, кто сумел соединить эти знания с древним опытом алхимиков и шаманов, -- стали первыми магами.
Из рассказа девушки-пилота так же следовало, что явное расхождение в истории Земли, какой она была в наши мирах, началось где-то в средние века, когда в моем мире на европейском континенте Земли пылали костры инквизиции. Именно в тот период истории в родном мире Татьяны Зориной классическая магия достигла своего расцвета в чистом виде, если в сохранившихся летописях и других исторических документах никто ничего не перепутал. При чем прежде всего странствующие маги развивали именно классическую магию. Маги жившие в больших городах (их еще называли «магами башен») уже тогда имели в своем распоряжении достаточно совершенные лаборатории и постепенно с создания все более сложных магических артефактов и алхимических составов переключились на исследования положившие начало чистой науке. Магам всегда не хватало личной магической энергии. Причем городские маги всегда чувствовали это куда более остро, ведь чем богаче были их заказчики тем сложнее и многочисленнее были заказы (в конце концов много ли нужно от мага крестьянину). Даже самым сильным и искусным из магам все время приходилось искать новые способы выполнять поступающие заказы, тратя как можно меньше магической энергии на каждый из них. В то же время обилие дорогих заказов давало башенным магам деньги на сложные и дорогие исследования, положившие начало, с одной стороны, науке в чистом виде, с другой стороны, -- техномагии (разновидности магического искусства, существующей на границе науки и классической магии благодаря их одновременному развитию). В родном мире Татьяны Зориной современная наука ее времени, – соответствующего, насколько я понял, концу двадцатого века на Земле в моем мире, – представляла собой лишь часть магического искусства. Однако, если кто-то из ее современников действительно хочет стать настоящим магом, он должен одинаково хорошо владеть искусством магии в ее классическом понимании, знаниями современной ему науки, и тем, что называют техномагией. В то же время очень важно знать основные точки соприкосновения этих трех обширных дисциплин, и начинать их изучение именно с этих точек, параллельно углубляясь во все три области. Таким образом, можно не только сэкономите время и силы, но и получить максимально гармоничные знания и навыки, дополняющие друг друга. Одна из основных точек пересечения и взаимопроникновения науки и классической магии, в ее мире лишь относительно недавно сформировалась как научная дисциплина. Это теоретическая и экспериментальная физика поля, в частности, радиофизика (насколько мне удалось понять, они вполне соответствовали одноименным областям науки моего с поправкой на исторический период). С точки зрения техномагии это сводная теория поля изучающая магические явления методами физики поля, или, при необходимости, использующая искусство магии для изучения явлений физического взаимодействия полей и получения необходимых эффектов там, где их невозможно пока получить методами и средствами известными чистой науке. Конечно современную химию ее мира можно в какой то степени считать дополнением и продолжением алхимии, но пример сводной теории поля как точки пересечения науки и магии гораздо более нагляден и корректен. Поэтому в школах преподаватели-маги, как правило, тем из учеников, кому рано еще изучать магическое искусство, преподают физику и радиоэлектронику. Только в старших классах они начинают учить их именно магии. Для молодых людей, которым после окончания школы предстояла срочная служба в армии, она представляла собой лучшую возможность получить отличную подготовку магов, готовых применить свое искусство на практике, причем в любых возможных условиях, включая наиболее трудные. В родном мире Татьяны Зориной именно армия активнее всего занималась подготовкой магов магов. Причем весьма неплохих. Многих из тех, кому приходилось изучать магию именно там, Удручал чрезмерный уклон в боевое применение и магии, и техномагии, но ее родная страна, к счастью, давно ни с кем не воюет, а само по себе это не создавало серьезных проблем.
Странный инструмент в виде телескопической трубки из сплава титана с алюминием, который девушка-пилот взяла с собой, оставив все остальное оборудование в шлюзовой камере, оказался боевым жезлом армейского мага. Средневековые маги изготавливали свои жезлы из дерева, но металл, – вполне соответствующий требованиям классической магии, – помимо прочности был очень ценен для техномагии благодаря своим свойствам, известным и привычной мне науке. С точки зрения техномагии металлический жезл мага был настолько схож с простейшей антенной, что в техномагических системах, – к которым относилась почти вся достаточно сложная боевая техника в том мире, он использовался именно в таком качестве, правда одновременно с этим он представлял собой средство управления, позволяющее контролировать высокотехнологичные части техномагических систем и обеспечивать их взаимодействие за счет уже чисто магических навыков оператора.
Пока девушка-пилот находилась на своем корабле ее жезл, вставленный в специальное гнездо на пульте, был центром довольно неуклюжей, с чисто научной точки зрения, системы управления, главной задачей которой было удерживать в стабильном состоянии силовую установку корабля. Его создатели полагали, что запаса магической энергии в основном амулете молодой волшебницы хватит для выполнения этой задачи вовремя пробного перемещения корабля с помощью прыжковой системы, работающей по чисто магическому принципу, однако использующей для этого огромный поток энергии от неуклюжего, однако очень мощного реактора. К сожалению, для того, чтобы удержать под контролем систему перемещения чисто магической энергии (которую техномаги так и не научились генерировать техническими средствами) понадобилось гораздо больше, чем предполагали ее создатели. Истощив запас магической энергии в личном амулете-накопителе, девушка-пилот фактически перестала быть магом, а без постоянного контроля со стороны достаточно сильного мага-оператора экспериментальный корабль, построенный техномагами превратился в то, чем был с моей точки зрения, – нагромождение немыслимого инженерного бреда. Тине (так девушка-пилот предложила мне называть ее, чтобы имя естественнее звучало на английском языке) удалось завершить прыжок, сосредоточив все усилия на поддержке системы перемещения и силовой установки, но навигационная система при этом отказала и корабль оказался непонятно где.
Громоздкое приспособление, похожее на странную энерговинтовку, которое девушка-пилот бросила в шлюзовой камере, оказалось оружием гораздо более мощным, чем я предполагал. Причем разнообразие вариантов и способов применения универсальной электромагнитной винтовки СХ-410 (так назвали эту конструкцию создавшие ее маги-инженеры) обескуражило меня, одновременно приведя в восторг. Предназначалось это оружие для того, чтобы обеспечить армейскому магу на поле боя огневую мощь сравнимую с применением высшей боевой магии, сохраняя при этом его личный запас магической энергии, – которого, в лучшем случае, могло хватить для одного двух мощных боевых заклинаний, – однако без некоторого (пусть небольшого) количества магической энергии, имеющейся в распоряжении мага-оператора, оно становилось столь же бесполезным, как большинство техномагических систем в аналогичной ситуации.
Тина попыталась объяснить мне, каким образом магия объединяла в единое целое на первый взгляд несовместимые системы и блоки, но мы быстро увязли в техномагической терминологии, которая казалась мне полной бессмыслицей, хотя было очевидно, что моя собеседница достаточно хороший специалист в этой области, а свое оружие знает даже лучше собственного тела. Тогда девушка- пилот попыталась объяснить мне основы классической магии.
К нашему общему удивлению, эти пояснения были мне вполне понятны. То, о чем рассказывала мне Тина, почти не пересекалось с областями исследованными наукой моего мира, – поэтому не противоречило ей. Многое казалось мне странным, или принадлежащим миру фантазий и детских сказок, но все это было начисто лишено логических противоречий. Новая для меня система понятий обладала столь безукоризненной внутренней связностью, что этого было уже достаточно, чтобы не считать ее вымыслом.
Видя мой растущий интерес, Тина очень быстро увлеклась. Ее глаза весело блестели, словно она наконец получила возможность заняться тем, что интересовало ее больше всего. Когда я сказал ее об этом, девушка ответила мне, что всегда хотела преподавать теорию магии, но попытки изучить любимый предмет по-настоящему, забросили ее в спецвойска и карьера преподавателя оказалась для нее недоступной. От этих воспоминаний красивое, светлое лицо Тины на мгновение помрачнело, но она тут же вновь улыбнулась, сказав мне, что сейчас чувствует себя скорее не преподавателем, а учительницей младших классов, а то и вовсе воспитательницей в детском саду (и это нравиться ей куда больше, чем она предполагала раньше), – то, что ей приходилось объяснять мне, в ее родном мире считалось очевидным любому взрослому. Не смотря на то, что навыки и знания системного аналитика позволяли мне легко осмыслить совершенно новую для меня информацию, и моей наставнице не приходилось повторять сказанное один раз, наш разговор, превратившийся в лекцию, постепенно утомил ее.
Проводив Тину в одну из пассажирских кают, и продемонстрировать как пользоваться санузлом и терминалом корабельного пищеблока (к счастью, логика управления чисто инженерных систем в наших мирах была достаточно схожа), я снова вернулся в рубку. Приведя «капитанское» кресло в положение лежака, я устроился за пультом центрального терминала, подключился щупальцами к гнездам киберинтерфейса и занялся обследованием ближайших звездных систем с помощью дальних сенсоров корабля.
Отвлек меня от этого занятия сигнал запроса на открытие входного люка рубки. Стоящая перед люком Тина весело улыбалась, глядя в объектив ближайшей камеры системы внутреннего наблюдения. Ее глаза блестели предвкушением интересной работы. Данные биосканеров свидетельствовали, что девушка поела, отлично выспалась и чувствовала себя отлично. Мысленно улыбнувшись уже собственному нетерпению я открыл люк.
Когда девушка вошла в рубку я коротко поклонился ей, поприветствовав словами: «Доброе утро, мастер Зорина.», – по бортовому времени корабля действительно было ранее утро. Тина восприняла мои слова как должное: «Доброе утро, капитан», – девушка ответила мне таким же коротким поклоном, пересекла рубку и изящным движением уселась в кресло у пульта среднего дополнительного терминала, по-прежнему развернутое к центру рубки. Я остался на прежнем месте, – так мне было удобнее следить за работой корабельного вычислителя, которому я предоставил продолжать то, что начал делать, пока девушка отдыхала.
Некоторое время дни по корабельному времени были очень похожи друг на друга. Все время, которое не тратила на еду и отдых, Тина проводила в рубке, увлеченно излагая мне теорию классической магии и историю ее развития, которая восхищала меня тем больше, чем больше я узнавал. Время, необходимое девушке на отдых, я использовал для того, чтобы скорректировать работу исследовательских программ, собирающих и систематизирующих данные о ближайших звездах и планетных системах до которых могли дотянуться сенсорные системы корабля.
Постепенно я начал понимать настоящийй смысл презрительной реплики Тины о том, что специалисты Интратекс совершенно не умею использовать ментоусилители, которые сами же создали. Оказалось, что с помощью этих экспериментальных систем своих кибермодуля и эвакомодуля и предельно совершенной, на момент создания, антенной системы эвакомодуля, изначально предназначенной для совместного использования с ними, – я вполне могу делать все, на что были способны разнообразные техномагические системы, созданные в ее родном мире, – в каком либо дополнительном оборудовании просто не было необходимости. При этом результат обещал быть настолько лучше, насколько превосходила аналогичную аппаратуру Земли двадцатого века современная мне техника Человеческой Федерации. Тем не менее, я мог только усилить, сконцентрировать, или изменить действие доступной мне магической энергии, которую предстояло собрать в основном амулете-накопителе, пользуясь исключительно средствами и приемами классической магии.
Изготовить основной амулет мага и рунный пояс (тонкую стальную цепочку между звеньями которой крепились руны: маленькие амулеты из разных материалов покрытые рунными знаками,позволяющие магу метать вложенное в них заклинания просто влив магическую силу в соответствующий амулет, вместо того, чтобы всякий раз плести заклинание заново с помощью жестов и слов), имея в своем распоряжении оборудование основного инженерно- ремонтного модуля, было легко и просто, тем более, что я уже знал достаточно, чтобы самостоятельно формализовать задачу изготовления амулетов для управляющих систем производственного комплекса. Куда сложнее было научиться использовать эти инструменты мага, которые с технической точки зрения вовсе не подходили под определение инструментов.
Упростило эту непривычную задачу то, что в родном мире Тины, развитие науки очень многое дало в том числе и породившей ее магии. То что для средневековых магов сводилось к краткому требованию сделать что либо, – например, почувствовать кристалл-накопитель именно как амулет, установив с ним магическую связь, – для магов конца двадцатого века было строго формализованной задачей, для записи которой использовался сложный, отлично развитый аппарат символов и понятий. Он оказался достаточно близок аналогичному аппарату физики поля и используемых ею разделов математики, чтобы я мог работать с ним, в значительной степени используя свои знания в этих областях науки, полученные благодаря перекрестному дополнению профессиональных образовательных лент всех участников нашей разведгруппы.
Когда небольшой, тщательно ограненный кристалл кварца, лежавший в моей ладони, послушно вспыхнул мягким белым светом, многое, что казалось мне странным и не реальным в виде чистой теории, обрело совсем иной смысл. Только ощутив связь с кристаллом, который уже не был обычным кусочком кварца, я действительно поверил, что далеко не все действительно существующее подчиняется законам науки, которые прежде казались мне универсальными. В то же время я понял, что наука и магия действительно не вступают в противоречие, а скорее дополняют друг друга, составляя единую систему, настолько обширную и сложную, что многие взаимосвязи ее двух основных подсистем ускользали от исследователей и потому не существовали как в понимании ученых так и магов. Техномагия конца двадцатого века в родном мире Тины использовала лишь малую часть этих взаимосвязей, но того, что я успел узнать, оказалось вполне достаточно, чтобы в момент установления связи со своим кристаллом-накопителем для меня стало очевидным, как можно использовать ментоусилители, чтобы, фактически, преобразовать весьма приличный поток энергии, который могли дать реакторы эвакомодуля, в магическую энергию.
Сев на хвост я поднял слабо светящийся кристалл на уровень груди, сжав его двумя пальцами за основание, одновременно раскрыв крылья. Я воспользовался двигательными системами кибермодуля, чтобы мгновенно придать телу строго определенное положение и зафиксировать его. В результате кристалл накопитель оказался в фокусе антенной системы образованной неорганическими оболочками крыльев. Использовав небольшое колличество магической энергии, уже успевшей собраться в кристалле (ее естественный уровень для моего тела был намного выше, чем для тела человека), я направил ее вначале к ментоусилителю, – через мозг сердцевины, – а потом обратно в кристалл, сфокусировав поток с помощью основной антенной системы эвакомодуля. Все вовлеченные в процесс системы восприняли магическую энергию как разновидность ментальной, для работы с которой они были предназначены изначально, к тому же знания из области классической магии и техномагии, позволили мне быстро и достаточно точно рассчитать необходимые параметры и настройки систем, с которыми раньше я мог работать только методом проб и ошибок. В результате ручеек магической энергии, стабильно но медленно текущий от магической составляющей моего тела и разума (с точки зрения магии она их как раз и объединяла), превратился в достаточно мощный поток, который послушно усиливался по мере того, как я увеличивал мощность подаваемую на ментоусилители от энергосистем. К тому времени Тина успела достаточно восстановить запас магической энергии в своем кристалле, чтобы следить за моими действиями магическим восприятием, – ради этого нам пришлось на несколько дней отложить начало моих практических занятий магией, все это время девушка провела в глубокой медитации, отвлекаясь только на сон и еду, – ее яркие голубые глаза вспыхнули предвкушением, словно взорвались, превратившись в сверхновые, сразу два голубых гиганта. «Ну вот, а ты не верил, что все драконы – сильные маги. Если ты можешь поддерживать такой поток магической энергии достаточно долго, тебе даже основной амулет не нужен, – для большинства заклинаний и так хватит с избытком», – моя наставница улыбалась совершенно счастливой детской улыбкой, мысленно представив себе, во что превратиться для нее любимое искусство после адаптации. Я тоже был не менее счастлив, ведь для меня стала реальностью сказка, причем я сам стал тем из классических ее персонажей, которым мне всегда хотелось быть в детстве, – драконом-магом. «Я могу поддерживать и гораздо больший уровень усиления, пока дейтерий в реакторах не кончится», – с улыбкой ответил я, любуясь белым свечением своего кристалла, постепенно становившимся все ярче, но по-прежнему не слепящим.
Кода Тина посоветовала мне прекратить накачку кристалла, я легко погасил его свечение, пользуясь магической связью с амулетом как своеобразной линией управления. При этом магическая энергия, которой по меркам магов-людей в кристалле к тому моменту было впечатляющее количество, перестала уходить из него в виде энергии света, что позволяло хранить ее неограниченно долго, – впрочем даже на самое яркое свечение кристалла магической энергии расходовалось немного.
Успешно справившись с главной задачей начинающего мага, – решение которой давало право считать себя таковым, – я на мгновение задумался, как закрепить основной амулет таким образом, чтобы всегда иметь его при себе (как только я ощутил магическую связь с кристаллом, желание расстаться с ним даже ненадолго исчезло начисто). В родном мире Тины маги носили такие кристаллы на шее, на тонких стальных цепочках, пропущенных через горизонтальный канал, который специально сверлился у верхнего плоского торца кристалла (канал в своем кристалле я тоже сделал, но цепочку решил не продевать). Для человека это достаточно удобно, но по сравнению с тем, что способно без особого вреда для себя выдержать мое тело, такое крепление было жалким и ненадежным . Простейшее логическое рассуждение, основанное на таком утверждении, давало однозначный ответ. Единственным приемлемым и удобным для меня способом носить при себе основной амулет мага было внедрить его в собственное тело. При помощи медицинской системы эвакомодуля сделать это было не сложно. Оставалось решить, где именно кристалл можно внедрить в органическую часть тела. Задавшись целью найти оптимум совместного решения двух задач, – внедрить кристалл таким образом, чтобы он не влиял на функционирование систем эвакомодуля и обеспечить наибольшее удобство его использования с точки зрения магии и техномагии, – я быстро вычислил точку однозначно соответствующую этим требованиям. Она находилась у меня на груди над выходом ростка, но достаточно далеко от него, чтобы кристалл можно было свободно внедрить. При этом кристалл во первых прятался под бронепластик корпуса, если привести эвакомодуль в режим защиты органической составляющей. Во вторых, в этой точке на нем легко можно было сфокусировать поток энергии от ментоусилителей при помощи основной антенной системы. Внедрив кристалл я выжидательно посмотрел на Тину.
Мне очень хотелось как можно быстрее практически освоить все то, что я уже достаточно долго изучал в виде чистой теории, – тем более после того, как я наконец почувствовал магическую энергию и получил в свое распоряжение весьма внушительный ее запас, – но я знал уже вполне достаточно, чтобы понимать, что на корабле (вдобавок не оснащенном техномаическими системами полевой защиты, широко применявшимися в родном мире Тины), практиковаться в применении магии можно было только в весьма ограниченных пределах и то с большой осторожностью. О том, чтобы проверить, на что я действительно способен, учитывая строение моего мозга и возможности эвакомодуля, нечего было и думать.
Впрочем, того, что я все же мог без всякого риска освоить на корабле, либо выйдя в открытый космос, было вполне достаточно, чтобы по настоящему понять основные принципы использования заклинаний и других классических применений магической энергии. В качестве «полигона» для первых практических занятий мы использовали кают компанию корабля, – восстановить этот отсек в случае серьезных повреждений было проще чем любой другой. Потом Тина предложила мне вместе выйти в открытый космос, чтобы я мог попрактиковаться там, а она могла следить за моими действиями магическим восприятием. К тому моменту мы пришли к выводу, что сенсорные системы корабля (прежде всего антенные комплексы и непосредственно связанное с ними оборудование) можно было вполне успешно использовать и для усиления магического восприятия, но разбираться на практике, как именно это сделать, не переделывая аппаратуру согласно достижениям техномагии конца двадцатого века, предстояло опять же мне, а для этого требовался достаточно большой опыт если не в области техномагии, то хотя бы в практическом применении классической магии. Поэтому я просто отправил ремонтного кибера за пилотским креслом Тины, висящим в космической пустоте недалеко от пассажирского шлюза корабля. Общими усилиями мы быстро привели его в порядок, – для этого понадобилось только подзарядить аккумуляторные батареи и дозаправить топливом реактивную систему (ради которой нам и понадобилось это творение армейских инженеров), – сделать и то и другое с помощью оборудования основного инженерно-ремонтного модуля не составляло труда. Вдобавок я присоединил к креслу простейшее колесное шасси, – пластиковую раму с четырьмя довольно большими тороидной формы колесами из синтетической резины, прикрепленными по углам на поворотных шарнирах. Доставить его обратно в шлюз пассажирского отсека уже не составляло труда.
Тина не стала снова забираться в свой громоздкий примитивный скафандр. Мне понадобилось довольно много времени, чтобы обучить девушку пользоваться стандартным скафандром, которые входили в комплектацию пассажирского шлюза моего корабля, но это было куда приятнее и интереснее, чем перезаряжать систему жизнеобеспечения допотопного скафандра, а потом, вдобавок, гадать, не выйдет ли она из строя в космосе просто из-за своей примитивности. Зато свою громоздкую винтовку Тина долго и тщательно приводила в порядок уже без моей помощи. После чего прицепила ее себе за спину вместе с тяжелым ранцевым блоком, который достаточно удобно лег поверх компактного ранца нового скафандра девушки. При этом на ее лице появилось выражение одновременно детской радости и спокойной уверенности в себе. Только увидев его я понял, насколько неуверенно она чувствовала себя в непривычной (хоть и не враждебной) обстановке без неуклюжего на вид творения лучших специалистов своего мира, которое было не только мощным оружием, но и удивительно многогранным инструментом для опытного мага.
Под прицелом толстого цилиндрического ствола электромагнитной винтовки Тины, который представлял собой прежде всего замысловатую антенную систему, дополненную громоздким соленоидом мощного электромагнитного ускорителя, я чувствовал себя достаточно спокойно. К тому времени я уже в достаточной степени освоил и применение магической энергии в чистом виде с только с помощью приемов классической магии и с использованием ментоусилителя и основной антенной системы эвакомодуля в качестве техномагических инструментов, – чтобы отразить любую атаку своей наставницы простейшим щитом (барьером из магической энергии), даже если бы она почему либо решила предпринять нечто подобное. Мое преимущество в магической силе было слишком велико, чтобы его могли компенсировать превосходство девушки-пилота в знаниях и опыте мага и возможности ее оружия. Но важнее всего было то, что я просто доверял Тине. За время проведенное вместе далеко от родных миров мы стали гораздо ближе друг другу, чем всему, что оставили там. На первой же тренировке в открытом космосе, я убедился, насколько необходимо было тыне ее оружие, чтобы уследить за моими действиями во всех деталях и иметь возможность объяснить мне, где я допустил ошибку, или просто, как можно сделать то же самое, что я пытался сделать, гораздо проще и эффективнее. Армейскую электромагнитную винтовку серии СХ можно было легко превратить из смертоносного оружия в очень мощную и невероятно чуткую сенсорную систему, что Тина и сделала, немедленно вызвав у меня острое желание проделать то же самое с помощью систем эвакомодуля. Я точно знал, что это возможно и достаточно четко представлял почему, но использование этого понимания на практике я предпочел отложить. В тот момент меня все же куда больше интересовало практическое освоение именно классической магии.
По мере продвижения моих практических тренировок в качестве мага, – которые по прежнему дополняли великолепные лекции Тины о теории магии, – выяснилось, что доступный мне поток магической энергии зависит отнюдь не только от возможностей ментоусилителей и запаса дейтерия в реакторах, снабжающих их энергией. Во первых, по мере тренировок, поток магической энергии, который я мог поддерживать только с помощью собственного мозга, даже не погружаясь в медитацию, стал увеличиваться с довольно большой и постепенно растущей скоростью. Во вторых, он резко возрос, стоило мне привести в активно состояние всю органику своего тела. Обнаружив это, я не стал переводить ее в обратно в одеревеневшее состояние перед выходом в открытый космос для очередной тренировки. Вместо этого я защитил ее корпусом эвакомодуля и стал с интересом исследовать новые возможности своей магической сущности, большую часть которой я прежде попросту не использовал. На следующей тренировке я защитил органическую составляющую своего тела уже не корпусом эвакомодуля, а простейшим магическим щитом, компенсировав его примитивность мощностью. Так работать с магической энергией оказалось еще удобнее, – иногда тело требовалось задействовать почти напрямую, – к тому же поддержание именно простейшего магического щита (которым маги-люди почти никогда не пользовались в силу его энергоемкости) оказалось великолепной тренировкой для всех частей моей сущности, участвующих в поддержании потока магической энергии и управлении им.
Какое то время я почти не пользовался своим основным амулетом, наслаждаясь тем, что не нуждаюсь в запасе магической, энергии в отличии от мага человека, – однако я продолжал накачивать кристалл-накопитель энергией: и ради тренировки и для того, чтобы проверить действительно ли постепенный рост емкости амулета неограничен, как утверждала теория классической магии. Однажды я решил попытаться использовать кристалл вместе с накопленной в нем магической энергией в качестве резонатора. Я направил часть потока магической энергии, генерируемого моей сущностью, на кристалл и запасенную в нем энергию напрямую, а не через магическую связь, необходимую прежде всего для накачки кристалла. Результатом этого эксперимента стал мощный выброс магической энергии из кристалла, который мне с трудом удалось удержать под контролем и поглотить, использовав основную антенную систему эвакомодуля и подключенные к ней ментоусилители в реверсом режиме. Энергия буквально переполнила магическую и органическую составляющую моей сущности, прежде чем я успел сбросить ее через магическую связь обратно в кристалл-накопитель. Ощущение это не было неприятным, хотя я сознавал, что вплотную подошел к пределу своей выносливости по отношению к магической нагрузке, каким он был в тот момент. Убедившись, что эксперимент не причинил мне вреда, я повторил его во время следующего выхода в открытый космос, но уже более осторожно, – резко снизив поток магической энергии, который направил на кристалл. На сей раз риска мне удалось избежать, – поэтому я решил дополнить такими экспериментами обычную тренировку в открытом космосе, постепенно осторожно увеличивая поток магической энергии, участвующий в резонансе. При этом я продолжал накачивать энергией кристалл, постоянно поддерживая его заполненным до отказа, по мере роста его емкости. В результате очень быстро выяснилось, что объем энергии в кристалле влияет на результат резонанса даже больше, чем мощность направленной на него магической энергии. Тина только наблюдала за моими действиями, никак не комментируя их. Когда я спросил почему, девушка ответила мне, что это уже чисто драконья магия. За всю историю ее мира маги люди никогда не оперировали таким колличеством магической энергии, олагаясь на собственные силы, – прежде всего потому, чтьо предел выносливости чееловеческого организма к магической нагрузке чрезвычайно низок по сравнению с организмом дракона.
Использовать выбросы энергии, превращая ее в заклинания я научился достаточно быстро. Поскольку делать это нужно было очень быстро, – иначе моя сущность подвергалась тем большей магической нагрузке, чем длиннее было промедление, – я попытался использовать для этого амулеты на своем рунном поясе, который я носил пропустив под грудью, потом под передними лапами и наконец за основаниями крыльев. До этого рунами я пользовался вполне успешно, но в виде амулетов они оказались не способны выдержать импульс магической энергии, созданный резонансом. Амулет с заклинанием «огненный шар», в который я попытался его направить взорвался, исчезнув бесследно в мощном сгустке ревущего пламени. Я предполагал нечто подобное, – поэтому для эксперимента изготовил новый амулет-руну, который не стал крепить к рунному поясу, а оставил висеть в космической пустоте довольно далеко от себя и Тины.
После этого случая я наконец узнал почему Тина чаще называла спецподразделение, в котором служила, не «Астра», а «Легион потерянных душ». Я давно хотел расспросить ее об этом, но мы постоянно были слишком заняты для отвлеченных разговоров, – в тот раз Тина сама рассказала мне об этом с чисто практической целью. Оказалось, что среди магов ее мира встречались такие, чья сущность, или душа, не была человеческой, хоть они и родились в мире людей. Это проявлялось только когда они устанавливали связь со своим кристаллом накопителем, – как растущее ощущение его несовершенства, неполноты. Оно заставляло таких магов дополнять свои амулеты гравировкой, представляющей собой рисунок того, или иного существа. Причем создание такого рисунка не зависело от мастерства конкретного мага в искусстве гравировки, – его полностью направляла магия (маг при этом впадал в состояние непроизвольного транса). Этот рисунок представлял собой своеобразное отражение той формы, которой соответствовала душа, или сущность мага, – ее называли второй формой. После создания такого рисунка, магическая энергия, которую магу удавалось собрать в своем амулете, накапливалась уже не в самом кристалле, а во второй, истинной форме мага. По мере того как накопленное ею количество магической энергии увеличивалось, рисунок в кристалле, – вначале нечеткий, словно размытый, – обретал все большую отчетливость и полноту. Когда этот процесс завершался, маг обретал способность принимать свою истинную форму, причем, в некоторых случаях помимо физического возможно было и так называемое астральное превращение (в этом случае истинную форму принимала только магическая составляющая сущности мага). Таких магов называли заблудшими, или потерянными душами. Большинству из них неразрывная связь со второй формой доставляла в основном неприятности, – прежде всего потому, что для них по настоящему комфортным было только существование в истинном облике, но большую часть времени им приходилось проводить в человеческом. Тем не менее, среди «потерянных душ» были и те, кто благодаря связи с истинной формой становился сильнее большинства магов. Именно таких и отбирали прежде всего в спецподрозделение «Астра». Тина попала туда только в силу своих исключительных познаний в теории магии, но это было скорее исключением.
Из всех известных истинных форм наибольшей силой обладала форма рунного дракона. Названа она была так потому, что маги, связанные с таким обликом, принимая истинную форму, могли переносить магические знаки с рун-амулетов на собственную чешую. Это давало им возможность управлять рунами естественным образом, как частью своего тела, не используя приемы классической магии. Рунные драконы способны были оперировать гораздо более мощными потоками магической энергии, чем маги-люди поэтому им приходилось полагаться прежде всего на руны, перенесенные на чешую (обычные руны-амулеты часто не выдерживали нагрузки так же, как это произошло во время моего эксперимента). Частично они могли использовать их, даже в человеческом облике благодаря магической связи с кристаллом в котором при этом находилась их истинная форма, но использовать магию в полную силу они могли только в истинном облике.
Я не принадлежал к «заблудшим душам», но был драконом (к тому времени я знал достаточно чтобы понимать, что с точки зрения законов магии это действительно так) и мог попробовать воспользоваться тем же приемом, – благо его суть была достаточно хорошо обоснована в теоретической магии. Другого способа использовать руны для преобразования максимальных доступных мне потоков магической энергии маги в родном мире Тины пока не знали.
Воспользовавшись боевыми лазерами, интегрированными в пальцы передних лап и медицинской системой эвакомодуля, я без труда перенес перенес стандартный набор рун на собственную чешую. Вычерчивать их в ручную мне не пришлось. Система наведения лазеров позволяла управлять движением лучей с помощью вычислительных систем кибермодуля и эвакомодуля.
Когда я попытался направить магическую энергию в руны на чешуе, это удалось мне с куда большей легкостью, чем когда я проделывал тоже самое с рунами на амулетах своего рунного пояса. Более того, в этот момент я действительно ощутил начерченные на чешуе руны как часть собственного тела. Мне уже не нужны были успевшие стать привычными приемы классической магии, чтобы использовать их. Свой рунный пояс я сразу выбросил в утилизатор, очень обрадовавшись такой возможности.
Повторный эксперимент с преобразованием импульса магической энергии, уже с помощью руны «огненный шар», начерченной на одной из моих чешуек, показал, что эти руны вполне способны выдержать любую нагрузку, которую способна выдержать моя сущность. С этого момента я стал относиться к магии рун совершенно иначе чем прежде.
Освоив технику удаления рун с чешуи с помощью магии, я постепенно изменял их набор, по мере приобретения новых знаний в теории магии и практического опыта ее применения. Вскоре я стал пользоваться магией рун настолько свободно, словно это было доступно мне всю мою жизнь, чем очень порадовал свою наставницу.
Убедившись, что мне действительно доступно естественное использование обычных рун, Тина рассказала мне о разделе рунной магии, о котором неопытным магам вроде меня, в принципе, знать не полагалось. Его появление стало результатом относительно недавних исследованиях в области классической магии, целью которых было создать новую разновидность рун. Эти новые руны в отличии от обычных должны были воплощать в себе не какое-то конкретное заклинание, а явление, с тем, чтобы используя их совместно, можно было «описать» любой необходимый процесс. Успех этих исследований свел бы на нет противоречие между быстротой применения (решением этой задачи стали обычные руны), и стремлением к гибкости и универсальности (воплощенном в классических заклинаниях). К сожалению, пока, удалось создать лишь несколько универсальных рун или рун общего назначения. В частности, были созданы руны шести основных стихий (огонь, воздух, земля, вода, свет и жизнь) и руна «движение». Некоторые специалисты в области фундаментальных принципов магии рун утверждаю, что с помощью этих семи по настоящему универсальных рун можно описать любой процесс который возможен в принципе, поэтому все остальные (весьма немногочисленные) руны общего назначения созданные на данный момент, не могут считаться универсальными. Тем же, с их точки зрения, объясняются и трудности в создании рун общего назначения: ведь исследователи ищут способ создать новые универсальные руны, которых, помимо этих семи просто не существует. Их мнение считается правомерным, хотя пока нет доказательств его абсолютной истинности, как и доказательств обратного. Этот раздел магического искусства получил немного помпезное, но очень подходящее название, -- высшая магия рун.
В отличии от обычных рун, высшими нужно уметь управлять, ведь эффект от их применения неоднозначен. Для этого используют элементы и принципы, на которых основаны классические заклинания. Все разница в том, что, используя высшие руны, маг способен действовать стремительно, используя минимум слов и жестов. К тому же, в этом случае все необходимые действия гораздо проще проделать мысленно (причем на самом быстром из уровней, -- уровне чувств и образов), разуметься при должном опыте. Еще одна ценнейшая особенность высших рун заключается в том, что они пригодны как для прямого так и для обратного использования. При помощи руны огня можно как преобразовать энергию мага в энергию огня, так и преобразовать энергию огня в магическую энергию, в частности слив ее в кристалл-накопитель. Это требует навыка и усилий (тем меньших, чем искуснее маг), но объем полученной энергии будет намного больше, чем если маг затратит те же усилия на обычную медитацию (насколько больше, опять таки зависит от умения и опыта мага). Задача преобразования магической энергии в энергии основных стихий, как и обратного преобразования, имеет множество различных решений помимо использования высших рун, но именно этот способ считается наиболее эффективным из всех известных на данный момент магам в родном мире Тины.
Практическое применение высшей магии рун рунными драконами, которых удалось отыскать военным во время создания спецподрозделения «Астра», свидетельствовало, что помимо семи универсальных рун наибольший интерес представляла высшая руна «форма», -- контрруна руны «движение». Она не относиться к универсальным рунам потому, что, в строгом смысле, являет собой частный случай руны «движение». Руну «форма» можно трактовать как квинтесенцию остановленного движения, в то время как руна «движение» представляет любое движение. Впрочем, эти схоластические тонкости меня (как и военных специалистов в области магии рун, к которым всмысле знания теории можно было причислить и Тину) волновали мало. Гораздо важнее было то, что именно эти восемь высших рун, – семь универсальных и руна «форма», – образовывали полную систему доказавшую свою универсальность на практике. Тина решилась рассказать мне о высшей магии рун потому, что для управления их поведением естественным путем не нужно было столь большого опыта и искусства, которого это требовало от магов-людей, вынужденных полагаться при этом на приемы классической магии для управления поведением заклинаний.
Нанеся на чешую восемь высших рун и направив в них магическую энергию, я сразу почувствовал их отличие от обычных рун. Они ощущались как полноценные, причем очень необходимые части моей сущности, способные взаимодействовать между собой. Это взаимодействие было для них естественным и необходимым, но ему ощутимо препятствовала материальная реализация высших рун в виде рисунков на чешуе. Даже без помощи формального анализа, на чисто интуитивном уровне, я сразу пришел к выводу, что необходимо искать способ перенести высшие руны с чешуи в магическую часть моей сущности, усовершенствовав ее таким образом.
Для самостоятельного решения этой задачи мне в тот момент не хватало знаний и опыта мага, но когда я рассказал Тине о том, что мне хотелось сделать, выяснилось что военные специалисты в области высшей магии рун в ее родном мире, вели активные исследования, направленные на решение подобной задачи в отношении человека, с момента образования самой вышей магии рун, которая была их основой. Эти исследования не были доведены до стадии практической реализации даже на уровне эксперимента (причем ведущие специалисты считали, что в отношении человека это в принципе невозможно, – поэтому проект планировали реализовать в спецподразделении «Астра»), но теоретическая разработка, в которой участвовала и Тина, привела к созданию вполне гармоничного заклинания из все тех же восьми высших рун, предназначенного для создания «рунной оболочки», – искусственного образования в магической части сущности суть которого полностью соответствовала его названию. Заклинание было чисто графическим, – оно представляло собой удивительно красивый рисунок, образованный переплетением высших рун, внешним контуром которого был круг двухметрового диаметра, – сформулированное словами оно звучало бы примерно как: «движение к подвижной форме жизни движущей и формирующей форму жизни жизнь свет огонь воздух воду землю». Изменения внесенные в окончательный вариант этого заклинания (связанные с упоминанием в его формулировке «подвижности и формирования формы жизни») по идее позволяли использовать создаваемую им рунную оболочку еще и для того, чтобы принимать любую форму изменяя собственную сущность, но реальные возможности рунной оболочки известны не были. Расчеты свидетельствовали, что маг, связанный с формой рунного дракона, в истинном облике вполне способен выдержать преобразование своей сути этим заклинанием (сами кандидаты на такое превращение чувствовали тоже самое на интуитивном уровне и не возражали против такого эксперимента), но к моменту когда Тину отправили в испытательный полет на экспериментальном истребителе, закончившийся неизвестно где, специалистам ее родного мира не удалось найти способ создать поток магической энергии, необходимый для реализации заклинания.
Расчеты, которые мы провели вместе с Тиной на основе данных по этому поводу, которые она на всякий случай хранила в памяти портативного компьютера, служившего мозгом ее винтовки, свидетельствовали, что возможностей корабельного ментоусилителя для этой цели должно хватить с избытком, но мне не хотелось спешить с практической проверкой их достоверности. Обсуждение возможностей рунной оболочки оболочки, натолкнуло меня сразу на две идеи, которые понравились Тине не меньше, чем мне, когда я рассказал ей о них. Девушка была уверена, что и то и другое вполне осуществимо, по крайней мере теоретически, что давало весьма неплохие шансы на успех, учитывая ее познания в теории магии, – поэтому мы решили попытаться найти теоретическое решение новой задачи, прежде чем переходить к практическому применению магии действие которой было необратимым.
Во первых, теоретически можно было создать магическую оболочку для корабля, дополнив его конструкцию и возможности систем, созданных в мире, где магия была неизвестна. Шансы на успех повышало наличие в его конструкции органической составляющей и то, что ее вполне можно было рассматривать как продолжение органической части тела киборга-оператора.
Во вторых, опять же теоретически, и корабль и физическую составляющую моей собственной сущности можно было превратить в отражение в моем кристалле-накопителе, – аналогично второй форме магов из «Легиона потерянных душ». Прежде всего это позволяло сохранить корабль, не оставляя его без присмотра, к тому же, имея в своем распоряжении достаточное количество магической энергии, его можно было восстановить с нуля с помощью магии, используя «отпечаток» в кристалле. Если бы корабль и мое собственное тело удалось «поместить» таким образом в основной амулет мага, то через связь с ним можно было бы использовать возможности систем корабля, кибермодуля и эвакомодуля, приняв иную форму с помощью рунной оболочки.
Вдвоем с Тиной мы буквально вцепились в решение этой задачи, но вскоре нам пришлось признать, что нам вряд ли удастся решить ее, если мы не дополним знания друг друга напрямую. Мне постоянно не хватало знаний в области теоретической магии, а Тине, – обобщенных знаний о науке и технике моего мира. Наиболее простым и эффективным решением этой проблемы была адаптация с помощью зерна. Тина откладывала ее по чисто психологическим причинам, хотя чем дольше она обучала меня магии, одновременно наблюдая за тем, насколько легко и естественно позволяет использовать ее облик «дракона», тем больше разрывалась между двумя противоречивыми желаниями: стремлением приобрести те же возможности и стремлением сохранить человеческий облик, которое она сама признавала иррациональным. Поскольку без адаптации обойтись было все равно невозможно, Тина в конце-концов решила не откладывать ее дальше и попросила меня дать ей зерно.
Я заранее подготовил зерно, лежащее в складке моего ростка, оставив в его памяти только необходимую информацию и удалив индивидуальные особенности восприятия воспоминаний (я боялся, что в противном случае они могут травмировать девушку из за разницы в нашей половой принадлежности), – поэтому ее не пришлось ждать, что грозило потерей решимости. Тина взяла зерно бережно, словно хрупкую драгоценность, хотя знала, что разрушить его очень сложно. Некоторе время она рассматривала его, держа на ладони. Постепенно на лице девушки появилась нежная улыбка: сработал материнский инстинкт, превращение, которого она стремилась избежать, стало возможностью породить новую жизнь, воплощением которой было зерно. Я не стал напоминать тине о том, что эта жизнь, – ее собственная. Проводив девушку в медотсек, я настроил один из биорепараторов таким образом, чтобы он мог поддержать биологический этап адаптации, когда это понадобиться (обеспечить исходным материалом процесс киборгизации должна была перенастроенная на выполнение этой задачи ремонтная система репаратора), – Тине нужно было только раздеться, забраться в биорепаратор закрыть крышку и внедрить зерно в свое тело. я попросил ее еще раз продемонстрировать как по ее мнению следует пользоваться лазерным скальпелем с интегрированным нейропарализатором и рассказать мне процедуру внедрения зерна во всех подробностях (хоть она и была предельно простой), – после чего вернулся обратно в рубку, привычно устроившись у пульта центрального терминала. Мне было бы гораздо спокойнее, если бы Тина позволила мне помочь ей с внедрением зерна, но девушка не хотела, чтобы я видел процесс ее трансформации. По той же причине я не воспользовался системой внутреннего наблюдения, хотя мне было очень интересно понаблюдать за процессом адаптации.
Я включил камеры в медотсеке только когда получил от управляющих систем перенастроенного репаратора отчет об успешном завершении заданного мной процесса и возвращении в стандартный режим ожидания. Тина, уже в облике «дракона», еще лежала в биорепараторе. Ее оранжевый комбинезон лежал рядом с репаратором, выделяясь ярким пятном на фоне серо-коричневого материала палубы. Поверх комбинезона лежал рунный пояс девушки который она носила под ним, ее жезл, амулет мага, и лазерный скальпель, – отключенный, вопреки моим опасениям. Эвакомодуль Тины находился в чисто органической конфигурации, как я и предполагал, зная характер девушки. Я ожидал, что ее пробуждение займет достаточно много времени, но всего через несколько секунд после того, как я включил камеры системы внутреннего наблюдения, Тина сложила крылья, выйдя из позиции «кокон», открыла крышку репаратора и выбралась на палубу, сразу встав на четыре лапы. Осмотревшись, она улыбнулась в объектив камеры зубастой драконьей улыбкой. Потом, подобрав свой амулет мага, Тина села на хвост и занялась внедрением кристалла в свое тело. Покончив с этим, она раскрыла крылья, направив в амулет поток магической энергии, пропущенный через ментоусилители. Заполнив кристалл энергией, драконочка-пилот снова встала на четыре лапы и вышла из медотсека, открыв дверную панель командой переданной с помощью системы связи эвакомодуля. Наблюдая за тем, как Тина идет от медотсека к рубке, я мысленно улыбнулся, любуясь неповторимым изяществом ее движений. Неповторимым в буквальном смысле. После адаптации Тина и Лара Терсен физически ничем не отличались друг от друга. Обе двигались очень красиво, но спутать их движения для «дракона» было невозможно.
Войдя в рубку, Тина вновь улыбнулась мне. Я ответил улыбкой на улыбку. Драконочка-пилот подошла к терминалу, в кресле которого сидела в человеческом облике. Коснувшись панели управления на подлокотнике, она перевела кресло в конфигурацию лежака, но разворачивать его к терминалу не стала. Устроившись на привычном месте, Тина положила голову на лапы и замерла в полной неподвижности. Я знал ее достаточно хорошо, чтобы сделать однозначный вывод, анализируя ее действия. Тина погрузилась в сортировку информации, хранимой памятью зерна, сформированного ее ростком. Она чувствовала себя в долгу передо мной, поняв сколь многое в действительности дала ей трансформация, и хотела как можно скорее вернуть этот долг, разделив со мной свои знания и опыт мага. В то же время, благодаря знаниям, переданным ей памятью моего зерна, она понимала насколько важно подготовить зерно, удалив всю личную информацию из его памяти.
Через несколько часов Тина подняла голову, встала, красиво по-кошачьи потянулась, – просто ради удовольствия ощутить силу и подвижность своего тела, – и мягко соскочила с лежака на палубу. Подойдя к центральному терминалу, она села на хвост и коснулась пальцем своей груди, заставив раскрыться складки ростка. Осторожно вынув зерно, она протянула его мне. Я принял зерно с коротким поклоном и так же осторожно вложил в ту складку своего ростка, где совсем недавно лежало зерно, которое я дал Тине. Положив голову на лапы, я позволил сознанию угаснуть.
Придя в себя, я еще некоторое время, лежал неподвижно, анализируя новые воспоминания, дополнившие мою память. Они казались мне моими собственными, поэтому, прежде всего, мне необходимо было проверить, не осталось ли в них индивидуальных особенностей, способных создать психологическую нестабильность. Убедившись, что Тина все сделала правильно, я вскинул голову и улыбнулся драконочке-пилоту. Пока я находился в трансе, она вновь устроилась в своем кресле, развернув его к терминалу, подключилась щупальцами к гнездам киберинтерфейса на цоколе терминала и погрузилась в расчеты, связанные с задачей, заставившей ее решиться на адаптацию, во всю используя новые знания и возможности, – недоступные человеку. Тина не оборачиваясь ответила кивком на мою улыбку и вновь погрузилась в работу. Осторожно вынув зерно из складки ростка и поместив его в ячейку специального контейнера (ленты с кармашками из прочного прозрачного пластика), который захватил из медотсека, я присоединился к ней.
В облике «дракона» Тина, как и я, могла не отвлекаться на удовлетворение потребностей организма, – время для нас словно остановилось, до тех пор пока в рабочем пространстве общего виртуального терминала перед нами сформировался окончательный образ новой версии графического заклинания, для создания рунной оболочки. На первый взгляд казалось, что от прежнего рисунка сохранились только площадь и общий контур, – его сложно было выделить в сложном переплетении рун, необходимых для решения новой задачи.
После долгого анализа и рассчетов, потребовавших всей мощности корабельного вычислителя и изрядной доли ресурсов его органического аналога, мы пришли к выводу, что решение всех трех задач проще реализовать в одном заклинании. Постепенно выяснилось, что, с учетом всех требований к их решению, они становились составляющими одной задачи. Полноценно решить ее путем последовательных операций было практически невозможно.
Магическая оболочка, которую мы хотели создать для корабля, не могла функционировать сама по себе. Она могла быть только частью рунной оболочки капитана (этот термин нам с Тиной нравился куда больше, чем выражение «киборг-оператор», вызывающее грустные воспоминания). Третья часть стоявшей перед нами задачи, – создание «отпечатков» корабля физической составляющей его собственной сущности в кристалле-амулете капитана, – решилась в ходе поиска решения двух предыдущих. Нам пришлось использовать кристалл-накопитель как точку сопряжения магической оболочки корабля и рунной оболочки его капитана. Для того, чтобы составить полноценное «описание» кристалла с помощью высших рун понадобилось много времени и усилий, но решение этой задачи помогло нам понять, как включить в описание кристалла описания рисунков-«отражений», которые мы хотели создать. Не смотря на впечатляющую сложность получившегося в результате заклинания, – состоящего из бесчисленных комбинаций и повторений всего восьми высших рун, – оно сохранило внутреннюю гармонию (для обычного восприятия она выражалась в удивительной красоте невероятно сложного рисунка) и стабильность. Заклинание не развалилось на слабо сопряженные части, чего мы опасались тем больше, чем сложнее оно становилось, – оно осталось описанием единого объекта, выполненным с помощью высших рун. Наличие в кристалле рисунков-«отражений», создание которых мы вначале воспринимали как отдельную факультативную задачу, в действительности оказалось необходимым условием связи и взаимодействия магической оболочки корабля и рунной оболочки его капитана.
Завершив создание заклинания мы с тиной занялись подготовкой к его практическому применению. Прежде всего я нанес на свою чешую комплект обычных рун, разработанный с учетом наличия в распоряжении мага восьми высших, которые он, вдобавок способен контролировать по-настоящему. Подбирать его нам с Тиной не пришлось.
Рунные драконы из «Легиона потерянных душ» давно и успешно пользовались своеобразным аналогом рунной оболочки, – что дало военным специалистам в области магии рун разработать для них этот набор, не раз доказавший свою эффективность и универсальность. Рунным драконам не нужна магическая оболочка, чтобы естественным образом управлять поведением высших рун даже в человеческом облике. Их чешуйки способны в случае необходимости приобретать материальное воплощение отдельно от остальной части истинного облика в виде «драконьих камней», – тонких кристаллических пластинок длиной около сантиметра, – которые можно просто закрепить между звеньями цепочки с кристаллом накопителем, начертив на них подходящие для этого руны: пока таковыми считались только семь известных универсальных рун и руна «форма».
Мы сделали все возможное, чтобы создание магической оболочки корабля не требовало модификаций его конструкции, но полностью избежать этого нам все же не удалось. Нам пришлось модифицировать корабельный ментоусилитель, установив в основной колебательный контур модуль для крепления кристалла-накопителя. Он вписался в конструкцию ментоусилителя настолько гармонично, что в других модификациях не было необходимости. В интерпретации программ управления ментоусилителем этот модуль стал дополнительным резонатором основного колебательного контура, что вполне соответствовало действительности. Через мою связь с кристаллом, встроенным в ментоусилитель предстояло заполнить магической энергией созданное нами заклинание.
Расчеты свидетельствовали, что в момент реализации заклинания я должен находиться на борту корабля, но где именно не имеет значения, – поэтому мы с тиной со всей возможной тщательностью выжгли магический рисунок лазерами в палубе рубки перед цоколем центрального терминала. Кроме того я отправил ремонтных киберов убрать с борта корабля надпись «Интекс-0714», заменив ее названием корабля, – «Странник».
Не смотря на то, что все варианты моделирования, поведения созданного нами заклинания, выполненные корабельным вычислителем, согласно правилам формализации создания заклинаний, разработанным в родном мире Тины, давали однозначный результат, мы не были полностью уверены в успехе, – нам не были известны фактические результаты применения подобных заклинаний: их просто не существовало, как и статистики, которую можно было бы проанализировать. Анализ риска давал вполне приемлемый результат, но подготовиться следовало к худшему развитию событий. Я мог рисковать имеющимся кораблем, только зная, что Тина сможет вырастить такой же.
К тому времени, не смотря на загруженность рас счетами, связанными с созданием заклинания, корабельный вычислитель закончил систематизацию и первичный анализ данных, о ближайших планетных системах. В одной из них имелась планета земного типа с развитой биосферой, причем дальние сканеры не обнаружили на ней признаков разумной жизни. Проанализировав данные об остальных планетных системах, мы с Тиной пришли к выводу, что лететь нужно именно к этой планете. В тот день я впервые сам увел свой корабль в дальний гиперпрыжок, оставив кабину корабля Тины одиноко висеть в межзвездной пустоте.
Перед прыжком я не стал спускаться в операторский отсек корабельного вычислителя. Поскольку Тине негде было укрыться столь же надежно, я остался вместе с ней в рубке, – за пультом центрального терминала. Мне очень приятно было чувствовать себя именно капитаном корабля, а не аварийным блоком системы управления, подчиненной корабельному вычислителю.
Когда буксир вынырнул из гиперпрыжка подпрограмма астрогации подтвердила, что корабль находиться в системе желтой звезды, возле которой была обнаружена заинтересовавшая нас планета земного типа. Развернув плазменные двигатели я направил корабль к мерцающему голубому шару, укрытому ажурной белой пеленой облаков. С окраины системы, где в тот момент находился корабль, увидеть его можно было только, с помощью оптических сенсоров корабля, но я все равно открыл бронезащиту обзорных иллюминаторов рубки, чтобы собственными глазами полюбоваться изменившимся рисунком звезд в окружающей корабль черноте космоса.
Не обремененный грузом буксир преодолел расстояние, отделявшее нас от безымянной голубой планеты, гораздо быстрее, чем способен был это сделать любой другой известный мне корабль. Все время полета сенсоры корабля собирали о планете новую информацию, которой становилось все больше по мере сокращения расстояния. К моменту выхода на синхроорбиту с высокой долей достоверности можно было утверждать, что на этой планете нам с Тиной нечего и некого опасаться, но я не стал сразу вести корабль в атмосферу. Мы оставались на орбите до тех пор, пока корабельный вычислитель завершил стандартную процедуру сбора и обработки информации, предусмотренную для таких ситуаций «Протоколом Дальней Разведки».
Только после этого я включил гравигенераторы, и направил корабль с орбиты по пологой посадочной траектории к холмистой равнине, поросшей высокой зеленой травой, которую мы выбрали местом посадки по двум причинам. Во первых, вред от посадки корабля на травянистой равнине для экосистемы планеты был минимальным. Во вторых, насколько можно было судить об этом только по результатам дистанционного сканирования, состав почвы там был оптимальным для поддержания репродукции органической составляющей такого корабля, как мой «Странник», а залегающие ниже породы могли служить надежным источником первичного материала для формирования неорганической части конструкции. Протекающая по равнине река шириной в несколько километров могла обеспечить достаточный объем воды для получения необходимого количества дейтерия.
Впервые в жизни навыки атмосферного пилотажа, полученные из образовательной ленты астролетчика, пригодились мне в реальной обстановке. Благодаря киберинтерфейсу я ощущал буксир как продолжение собственного тела, но на сей раз я воспользовался этим лишь для того, чтобы постоянно контролировать окружающую обстановку с помощью сенсорных систем корабля. Метеоусловия вдоль посадочной траектории были настолько благоприятными, что я не стал отказывать себе в удовольствии вести корабль вручную, с помощью пилотажного терминала, полагаясь прежде всего на визуальный обзор через иллюминаторы рубки и восприятие движения корабля собственным телом. Пробив бронированным носом буксира последние белоснежные облака, я сбросил скорость и повел корабль над равниной со скоростью пассажиркой гравиплатформы, медленно сбрасывая высоту. Вдоволь налюбовавшись прозрачной гладью широкой реки, сверкающей под лучами полуденного солнца, и волнами пробегающими по зеленой траве, под порывами легкого ветра, я заложил плавный разворот над берегом реки, одновременно погасив остатки инерции с помощью гравигенераторов, и посадил корабль вертикально точно в выбранной еще с орбиты позиции. Мягко качнувшись на нижней паре грузовых манипуляторов, в посадочной позиции выполняющих роль опор, корабль окончательно замер.
Убедившись, что после посадки сенсоры не обнаружили в радиусе действия ничего, что могло бы представлять опасность, я отсоединил щупальца от гнезд киберинтерфейса и встал на четыре лапы. Мы с Тиной одновременно соскочили на палубу с цоколей своих терминалов и вместе подошли к выходу из рубки. От люка рубки мы все так же молча разошлись в разные стороны, – говорить нам было не о чем, ведь мы делили одни и те же знания и навыки и одинаково хорошо понимали, что следует делать дальше. Тина направилась в сторону пассажирского отсека, чтобы выйти наружу через пассажирский шлюз и начать непосредственное исследование почвы и нижележащих пород на берегу реки, а я свернул к люку коридора, ведущего к центральному инженерно-ремонтному модулю. Запустить процесс формирования кокона можно было и из рубки с помощью корабельного вычислителя, но мне хотелось сделать это вручную.
Настроив аппаратуру, я тоже вышел наружу через пассажирский шлюз корабля и присоединился к Тине. До самого вечера мы тщательно и без спешки обследовали равнину, приведя свои эвакомодули в чисто органическую конфигурацию и наслаждаясь слиянием с биосферой планеты, которое могли испытать в буквальном смысле. С наступлением темноты мы не стали возвращаться на корабль. Переночевать на равнине испытав состояние афотического укоренения, которого я не испытывал много лет, а Тина вовсе знала только из воспоминаний полученных с памятью зерна было намного приятнее. От возможного нападения нас надежно прикрывали сенсоры и вооружение буксира, управляемые специальной подпрограммой корабельного вычислителя, предназначенной для контроля периметра места посадки корабля.
На следующее утро, приветствова друг друга улыбками, мы снова молча разошлись в разные стороны. Тина отправилась еще раз обследовать место, где мы собирались запустить кокон, а я вернулся через пассажирский шлюз на корабль и снова отправился к основному инженерно-ремонтному модулю.
Подхватив щупальцами довольно тяжелый кокон, я удобно устроил его на спине, надежно прижав щупальцами к телу, и бодрой драконьей рысью побежал обратно к пассажирскому шлюзу. Когда аппаратура шлюзовой камеры завершила процедуру биологической дезактивации, я распахнул внешний люк и, вместо того, чтобы спуститься на землю по длинной выдвижной аппарели, просто оттолкнулся всеми четырьмя лапами, одновременно распахнув крылья, наполнив их влажным утренним бризом, дующим от реки и взлетел. Поднявшись над корпусом корабля, я заложил плавный разворот и полетел туда где меня ждала Тина, наслаждаясь свободным полетом в небе настоящей, а не созданной виртуальным синтезом, планеты.
Когда я приземлился рядом с ней, примяв потоком воздуха от крыльев сочную высокую траву, Тина сразу вскочила на четыре лапы. Подняв его щупальцами со спины я осторожно положил перед ней кокон. Тина потянулась щупальцем к гнезду киберинтерфейса на корпусе кокона и через некоторое время, сенсоры моего эвакомодуля уловили запуск его наноасемблеров и пробуждение органической составляющей. Мы с Тиной улеглись рядом и стали с интересом следить с помощью сенсоров наших эвакомодулей за происходящим внутри кокона. Поскольку грунт в этом месте прекрасно подходил для укоренения, мы лежали так до тех пор, пока кокон не увеличился в размерах вдвое, благополучно пустив в почву многочисленные собственные корни. После этого я вернулся на корабль, оставив тину наблюдать за коконом, установил свой амулет мага в предназначенный для него модуль в основном контуре корабельного ментоусилителя, после чего забрался в операторский отсек корабельного вычислителя. Подключившись к системам корабля, я занялся форсированной накачкой кристалла используя для этого и корабельный ментоусилитель и органический вычислитель, способный служить гораздо более мощным источником магической энергии, чем мое тело и мозг вместе взятые. При этом я впервые воспользовался навыками медитации, полученными, в основном, из памяти зерна Тины, чтобы максимально усилить поток магической энергии, направленный на кристалл. Процесс форсированной накачки кристалла-накопителя обладал достаточно низкой эффективностью. Значительная часть направленного на него потока магической энергии в этом случае тратилась на то, чтобы ускорить увеличение емкости кристалла в достаточной степени для непрерывной накачки. Поэтому в родном мире Тины маги никогда им не пользовались, – в их распоряжении не было необходимых объемов магической энергии, которые можно было бы использовать для этого. Поскольку для меня такой проблемы пока не существовало, я решил максимально использовать время, необходимое на формирования корабля Тины, чтобы подготовиться к рискованному магическому эксперименту, который собирался провести над собой и собственным кораблем.
Когда я вышел из состояния глубокой медитации, в двадцати метрах от борта «Странника» на берегу реки стоял на посадочных опорах еще один точно такой же корабль. На серокоричневом корпусе ближе к носу белело выполненное стандартный шрифтом название: «Заря». Связавшись с Тиной, по одному из стандартных каналов киберсвязи, я выяснил, что она как раз заканчивала полный осмотр отсеков своего корабля, проверяя состояние систем и штатную комплектацию оборудования и внутреннего груза. Я решил заняться тем же, – перед задуманным нами экспериментом на корабле не должно было быть ничего лишнего, иначе оно стало бы частью его отпечатка в моем амулете мага.
Первым делом я отправил на корабль к Тине одного из ремонтных киберов с ее вещами: электромагнитной витовкой, жезлом армейского мага и рунным поясом (комбинезон и пилотское кресло Тины, поставленное на колесное шасси, я просто выбросил с корабля, поскольку никакой ценности они не представляли). Выбравшись из операторского отсека корабельного вычислителя, я приступил к полному осмотру отсеков своего корабля, следуя стандартной процедуре, предусмотренной «Протоколом Дальней Разведки».
К тому времени, когда я закончил осмотр и вернулся в рубку, отправленный на «Зарю» кибер давно находился в своей парковочной ячейке, – внутренняя комплектация корабля полностью соответствовала штатному расписанию. Привычно устроившись за пультом центрального терминала, я подключился щупальцами к гнездам киберинтерфейса на его цоколе, и задействовал корабельную систему связи: ««Заря» я «Странник». Проверку закончил, комплектация и системы в норме, начинаю взлет на гравигенераторах». ««Странник» я «Заря». Проверка закончена, комплектация и системы в норме», – эхом откликнулась Тина по каналу корабельной связи, предназначенному для переговоров грузовых кораблей: «Сенсорные системы готовы к наблюдению на орбитальной дистанции. Удачи, Дэрк. Надеюсь, мы все сделали правильно». Я мысленно улыбнулся: «Я тоже очень надеюсь на это».
Включив гравигенераторы, я плавно поднял корабль в воздух. На сей раз у меня не было желания долго лететь в атмосфере. Я вывел корабль на орбиту вертикально и с большой скоростью. За пределами атмосферы я включил плазменные двигатели и, на всякий случай отвел корабль в космос на несколько тысяч километров. Потом, погасив инерцию реверсным импульсом плазменных двигателей, я заставил буксир зависнуть неподвижно. Выключив двигатели, я отключил щупальца от гнезд киберинтерфейса, встал на четыре лапы и соскочил с цоколя центрального терминала на палубу рубки.
Встав в центре магического рисунка, я лег на брюхо, положил голову на лапы и потянулся через магическую связь к своему амулету мага, одновременно запустив корабельный ментоусилитель с помощью системы связи своего эвакомодуля. Мощный поток магической энергии послушно хлынул от кристалла накопителя через энерговоды крепежного модуля (рассчитанный на очень большие нагрузки) прямо в основной колебательный контур ментоусилителя. Когда усиление достигло необходимого уровня, я направил магическую энергию, в очередной раз вернувшуюся в кристалл из колебательного контура, через магическую связь в собственную сущность, а оттуда через ментоусилители кибермодуля и эвакомодуля и основную антенную систему эвакомодуля, – в рисунок рунного заклинания.
Сложное переплетение рун словно ожило, жадно впитывая магическую энергию. Не смотря на применение всех трех ментоуслителей, имевшихся в моем распоряжении, и тщательную фокусировку потока магической энергии, мне пришлось израсходовать изрядную часть ее запаса в своем амулете мага, прежде чем заклинание начало действовать.
В тот момент когда это произошло, мир вокруг изменился до неузнаваемости и застыл в абсолютной неподвижности. Постепенно, приспособившись к новому состоянию, я осознал, что по-прежнему нахожусь на своем корабле, но не в рубке, а в операторском отсеке корабельного вычислителя. Причем все внешние линии были подсоединены должным образом, а мое тело застыло в позиции «кокон», вцепившись лапами в крепления на консолях управления резервного терминала, – хотя никаких следов перемещения из рубки в операторский отсек вычислителя (физическим, или магическим путем), как и подсоединения эвакомодуля уже в отсеке, моя память не сохранила. Продолжая исследовать собственные ощущения, я отметил, что мой эвакомодуль находиться в равновесной техноорганической конфигурации, хотя в момент, когда сработало рунное заклинание, конфигурация была чисто органической.
Попытки изменить конфигурацию эвакомодуля, или просто пошевелиться не привели ни к чему, хотя я по-прежнему ощущал органику своего тела (пусть и не совсем так, как обычно) и мог пользоваться всеми системами эвакомодуля не связанными с движением. Мои собственные ощущения и данные сенсорных систем эвакомодуля говорили о том, что я нахожусь в чрезвычайно плотной среде, обладающей идеальной прозрачностью и проницаемостью для всех известных видов энергии, причем мое собственное тело стало частью этой среды, каким-то образом сохранив при этом значительную часть прежних свойств. Запустив процедуру тестирования всех систем корабля, я выяснил, что с ними произошло то же самое.
Корабль окружало плотное, идеально прозрачное вещество, не препятствующее работе сенсорных систем. Сквозь него были видны звезды и бело-голубой шар безымянной планеты земного типа, с которой я поднял корабль перед началом эксперимента. Простейший анализ свидетельствовал, что эксперимент удался полностью, при этом мой корабль и я сам превратились в отпечатки в кристалле- накопителе, который теперь неподвижно висел в той же точке пространства, где находился корабль до начала эксперимента. Оставалось выяснить, как запустить обратное преобразование.
Сделать это можно было только с помощью магии, – поэтому, прежде всего я занялся исследованием магической оболочки корабля и собственной рунной оболочки, сформированных сработавшим заклинанием. Невидимая и неощутимая в физическом смысле, магическим восприятием рунная оболочка ощущалась как продолжение магической составляющей моей сущности, превосходящее ее объемом и мощностью примерно так же, как мое физическое тело превосходило мозг. Даже в магическом восприятии она казалась прозрачной. Не смотря на то, что мое физическое тело не способно было двигаться, превратившись в отражение в кристалле, рунная оболочка оставалась бесконечно подвижной в пределах своей общей формы (охватывающей и повторяющей мое физическое тело). Ее прозрачная субстанция непрерывно текла, переливалась, – живя по своим собственным сложным законам, которые пока поддавались моему пониманию только интуитивно. В толще этой субстанции двигались и перетекали вместе с ней восемь высших рун, составляющих ее основу. Формирующая их линии часть оболочки была столь же прозрачной, как остальная ее субстанция, но эта прозрачность была иной, – движущиеся контуры высших рун были отчетливо различимы. При этом в каждый момент времени ни одна из них не занимала на рунной оболочке какое либо конкретное положение. Сохраняя форму, они, тем не менее формировали всю ее магическую субстанцию. Ощутив невероятную подвижность рунной оболочки, я понял, что в любой момент могу направить ее за пределы кристалла, либо увлекая за собой отпечаток своей физической оболочки, либо приняв любую необходимою форму, для воплощения которой достаточно накопленной в кристалле магической энергии. Это было понимание в чистом виде. Оно не было ни выводом, ни результатом работы интуиции. Я просто знал, что могу это сделать.
Магическая оболочка корабля была совершенно иной. Образованная теми же восемью высшими рунами, что и моя рунная оболочка, она, тем не менее, не была столь подвижной, как не была и прямым продолжением магической части моей сущности, не смотря на тесную связь с ней. В определенном смысле эта магическая структура, частично вплетенная в оборудование и корпус корабля, частично – охватывающая его по поверхности, была отражением функций корабля, его реализацией с помощью чистой магии. Магическая оболочка могла дублировать и восстанавливать поврежденные физические конструкции и системы, но этим ее возможности не ограничивались, уходя в область чистой магии, где не было прямых аналогий законам физического мира, известным науке.
Убедившись, насколько это было возможно без долгих экспериментов и чисто эмпирических исследований, что обе магические оболочки, сформированные рунным заклинанием, представляли собой именно то, что хотели создать мы с Тиной, я «выскользнул» из кристалла вместе с отражением своего физического облика. Легкость, с которой мне удалось это сделать, восхитила меня, хотя я уже привык управлять магией естественным путем, как это делали, в частности, рунные драконы.
Я оказался висящим в космосе, – для техноорганической конфигурации эвакомодуля изменение условий было волне приемлемым. При этом мой кристалл оказался у меня в ладони (для того чтобы кристалл не оказался на прежнем месте, – внедренным в мое тело, – мне пришлось приложить сознательные усилия, воспользовавшись рунной оболочкой). В нем, занимая значительную часть объема, застыло «отражение» моего корабля, казавшееся его миниатюрной моделью с невероятным уровнем детализации. Через магическую связь с кристаллом я по-прежнему ощущал корабль, мог управлять всеми его системами, органической составляющей конструкции, и магической оболочкой. Задействовав корабельный ментоусилитель, я отметил, что мой амулет мага, лежащий в моей ладони, тем не менее, по-прежнему находился в крепежном модуле, встроенном в основной колебательный контур ментоусилителя. В момент формирования «отражения» корабля, кристалл разделился, став его неотъемлемой частью. Для корабельного ментоусилителя не было никакой разницы между самим кристаллом и его «отражением». Мне без труда удалось направить через него энергию, запасенную в кристалле в основной колебательный контур бортового ментоусилителя заключенного в нем корабля. Я действовал очень осторожно, тщательно рассчитав поток энергии с учетом разности масштабов реального объекта (кристалла-накопителя) и объекта-отражения (корабля), хотя в таком состоянии ментоусилитель, как и любая из корабельных систем, не мог разрушиться в принципе пока был цел кристалл-накопитель. Сфокусировав магическую энергию с помощью основной антенной системы корабля, я получил мощный поток, направленный за пределы кристалла, который тут же преобразовал в поток пламени с помощью своей рунной оболочки. Это не потребовало заметных усилий, хотя управление высшими рунами, начерченными на чешуе давалось мне с гораздо большим трудом. Ревущая струя пламени, устремившаяся в черноту космоса от вершины кристалла-накопителя, выглядела очень красиво, но куда важнее было то, что я на практике убедился, – даже с учетом разности масштабов мощные реакторы и другие бортовые системы буксира были способны на многое.
Снова внедрив амулет мага в свое тело, я воспользовался связью собственной рунной оболочки и магической оболочки корабля, – пересечением которых было «отпечаток» в кристалле, – чтобы «вытолкнуть» «Странник» из кристалла. В результате я оказался в точно таком же положении, в каком находился вместе с кораблем внутри кристалла, но уже в обычном физическом мире.
Задействовав корабельную систему связи, я коротко рассказал Тине о том, что со мной произошло во время эксперимента. Драконочка-пилот пришла в восторг, ведь сложнейшее заклинание на основе восьми высших рун примерно на половину было ее творением, хотя определить кто выполнил ту, или иную конкретную часть работы при решении столь сложных задач было весьма затруднительно. Она сказала, что не сомневалась в успехе эксперимента, поэтому поставила ремонтным киберам задачу начертить рисунок рунного заклинания, и сейчас ничто не мешает ей испытать трансформацию уже на себе. Я мысленно улыбнулся, – зная характер своей наставницы в искусстве магии, я был уверен, что она поступит именно так.
Как только я посадил свой корабль рядом с кораблем Тины, «Заря» плавно поднялась в воздух на гравигенераторах, а затем взмыла вертикально вверх, стремительно набирая высоту. Теперь уже я наблюдал за происходящим в космосе вблизи геостационарной орбиты. Зная, чего ожидать, я смог уловить момент когда корабль Тины исчез, и на его месте повис кристалл-амулет, – однако никаких выбросов энергии при этом мне обнаружить не удалось: ни с помощью сенсорных систем корабля, ни с помощью его магической оболочки. Мы с Тиной могли гордиться созданным нами заклинанием. Вся поглощенная им магическая энергия ушла в процесс преобразования.
Через несколько часов там, где поблескивал в лучах желтой звезды кристалл, неподвижно висящий в космосе, снова появился корабль. Никаких выбросов энергии при этом, опять же не наблюдалось, зато изменения в структуре корабля магическая оболочка «Странника» определила мгновенно. Причем объем и структура потока данных, которые я получил от нее через свою рунную оболочку, очень порадовали меня. Поскольку Тина не стала настраивать оболочку своего корабля на скрытие происходящего внутри, я сразу смог убедиться в том, что преобразование ее сущности прошло столь же успешно.
Какое-то время драконочка-пилот оставалась в операторском отсеке своего корабля, сохраняя позицию «кокон». Она внимательно следила за активностью магической оболочки «Странника» с помощью оболочки своего корабля. Потом Тина отсоединилась от корабельных систем и выбралась из операторского отсека в рубку «Зари». Когда цоколь центрального терминала встал на прежнее место, закрыв надежно задраенный люк сервисной шахты, тело драконочки-пилота исчезло, словно растворившись в мощном выбросе магической энергии из ее кристалла, – на самом деле Тина вначале соединила свою исходную физическую оболочку с кристаллом, а потом начала формировать новую, структурируя запасенную в кристалле магическую энергию с помощью своей рунной оболочки. Этот процесс занял доли мгновения, но с помощью магической оболочки своего корабля мне удалось проследить его во всех подробностях. Физическая оболочка Тины слилась с рунной, после чего исчезла в кристалле. Вслед за этим рунная оболочка изменила свою общую форму. Она превратилась в нечто вроде удивительно красивой прозрачной статуи, – одновременно являющей собой пустой сосуд, – которая во всех подробностях повторяла не только прежнее, человеческое, тело Тины но и лежащую поверх него одежду (по сравнению со структурой органики, структура синтетической ткани одежды была простой почти до тривиальности, – воссоздать ее было достаточно легко). Затем внутрь «статуи»-оболочки, видимой только магическим зрением, хлынул поток магической энергии из кристалла, мгновенно заполнив ее. После этого, присутствие женщины-человека в рубке «Зари» обнаружила не только магическая оболочка «Странника», но и сенсорные системы корабля. Причем ни малейшей разницы между собственным телом Тины и воссозданным с помощью магии мне обнаружить не удалось. После завершения процесса формирования, оно перестало быть сосудом, заполненным магической энергией, превратившись в живой органический объект с достаточно сложной структурой, который рунная оболочка Тины повторяла и охватывала собой так же, как ее драконье тело «скользнувшее» в кристалле.
Завершив превращение, девушка прежде всего оправила на себе одежду с пятнистым рисунком универсальной пассивной маскировки (видимо форму спецподразделения «Астра», соответствующую ее званию), повинуясь женским привычкам, вернувшимся вместе с половой принадлежностью и человеческим мозгом. Потом она внимательно оглядела рубку своего корабля, убеждаясь, что знания, полученные из памяти зерна в процессе адаптации, сохранились после превращения. Удовлетворенно кивнув собственным мыслям, Тина привела кресло у пульта центрального терминала в конфигурацию, предназначенную для оператора человека и устроилась за «капитанским» пультом своего корабля. При этом я отметил, что девушка не воспользовалась панелью управления, смонтированной на подлокотнике кресла, для изменения его конфигурации. Несмотря на разницу масштабов, мощности системы связи эвакомодуля, находящегося в кристалле, оказалось вполне достаточно, чтобы связаться с корабельным вычислителем через систему связи «Зари». После превращения кристалл Тины оказался висящим у нее на шее на тонкой стальной цепочке, которую девушка сформировала вместе с одеждой в процессе превращения.
Девушка посадила корабль в ручном режиме (с помощью пилотажного терминала) причем сделала это настолько красиво, что я залюбовался ее подчеркнуто изящной манерой пилотирования, очень напоминающей хорошо знакомый мне пилотажный почерк Лары Терсен. В отличии от Тины мне не хотелось возвращать себе человеческий облик, – в облике «дракона»-киборга я чувствовал себя куда естественнее и комфортнее, – но испытать сам процесс превращения с помощью рунной оболочки мне очень хотелось. К тому же, чисто интуитивно я чувствовал, что Тине будет приятно, если я встречу ее в человеческом облике, – о том же свидетельствовали результаты анализа известных мне свойств ее психики.
Отсоединив от эвакомодуля линии системы жизнеобеспечения операторского отсека, и отключив щупальца от гнезд киберинтерфеййса, я решил воспользоваться магической оболочкой своего корабля, чтобы попасть в рубку. Я знал, как осуществить телепортацию, пользуясь формальными приемами классической магии, но эти навыки мне не понадобились. Благодаря связи магической оболочки корабля с моей рунной оболочкой, я мог управлять ею скорее как частью собственного тела, а не как сложной магической системой. Мир вокруг меня исчез на бесконечно короткое мгновение и я оказался в рубке «Странника» перед цоколем центрального терминала.
Убедившись, что на палубе рубки не было никаких следов рисунка рунного заклинания, я мысленным усилием толкнул свое тело к кристаллу, через рунную оболочку. Слияние физической оболочки с ее «отпечатком» в кристалле произошло мгновенно, – легко и естественно, не потребовав ни напряжения воли, ни затраты магической энергии. Физическое ощущение мира исчезло, но магическое осталось прежним. Я понял, что вполне могу существовать в материальном мире только за счет рунной оболочки, – как чисто магическое существо, лишенное физического воплощения. Это очень заинтересовало меня само по себе, но исследовать такое состояние в тот момент у меня просто не было времени. Пользуясь воспоминаниями о существовании в прежнем, человеческом, облике, как источником необходимой информации, я изменил общую форму рунной оболочки, наслаждаясь при этом ее невероятной подвижностью и тем насколько легко она подчинялась малейшему волевому усилию. Завершив трансформацию рунной оболочки, я воспользовался связью со своим амулетом мага, чтобы заполнить ее магической энергией, – я не сомневался, что чисто магическая часть моей сущности, дополненная рунной оболочкой, была способна сама по себе создать поток магической энергии достаточно мощный, чтобы завершить превращение за приемлемый промежуток времени, но как именно это можно было сделать следовало разобраться позднее, имея достаточно времени для экспериментов и больше опыта использования рунной оболочки.
Когда рунная оболочка заполнилась магической энергией, я вновь обрел физическую оболочку и физическое восприятие мира, но, по сравнению с привычным, – «драконьим», оно казалось мне искаженным, невероятно бедным и поверхностным. Тем не менее, придирчиво осмотрев себя, я пришел к выводу, что это впечатление следовало считать артефактом субъективного восприятия, – превращение завершилось вполне успешно. Я стоял в рубке «Странника» точно в таком же облике, в каком прибыл на станцию «Интекс-Альфа». Единственным отличием были тонкая стальная цепочка на шее и висящий на ней кристалл, лежащий у меня на груди под серым комбинезоном техника. Потянувшись сквозь связь с кристаллом к своей истинной форме (именно так я мысленно назвал для себя облик «дракона»-киборга), я убедился что по прежнему могу пользоваться всеми ее возможностями: физиологическими, технологическими и магическими, – с поправкой на масштаб и полную неподвижность «отражения» внутри кристалла. Это вполне примирило меня с временным пребыванием в человеческом облике. Прислушавшись к своим ощущениям, я пришел к выводу, что, с учетом всех возможностей, имеющихся в моем распоряжении, это даже может доставить мне определенное, – весьма своеобразное, – удовольствие.
Расстегнув воротник комбинезона, я вытащил за цепочку свой амулет мага. Теперь кристалл выглядел еще более необычно чем раньше. Корабль в кристалле выглядел теперь не как миниатюрная высокодетализированная модель, а как объемный рисунок с той же степенью детализации, созданный переплетением тончайших белых линий, – так, как выглядели рисунки в кристаллах магов из «Легиона потерянных душ», судя по воспоминаниям Тины. Не смотря на удивительную четкость, «рисунок» корабля был достаточно прозрачным, чтобы я мой увидеть в его глубине (там, где находился операторский отсек корабельного вычислителя) зеленую точку, выглядящую вполне материальной, – «отражение» моей истинной формы, занявшей место ее отпечатка в кристалле.
Вернув кристалл на прежнее место и застегнув ворот комбинезона, я быстрым шагом вышел из рубки, направляясь к пассажирскому шлюзу корабля. Люки и дверные панели на своем пути я, по примеру Тины, открывал пользуясь системой связи эвакомодуля через магическую связь с кристаллом.
Открыв внешний люк пассажирского шлюза я шагнул на ленту транспортера выдвижной аппарели и запустил ее в режиме спуска с максимальной скоростью. Шагая в высокой, почти в человеческий, рост траве к аппарели пассажирского шлюза «Зари» я всем телом чувствовал, что нахожусь не на Земле, хотя не присматриваясь к местной растительности и не прислушиваясь на пределе возможностей человеческого слуха и обоняния к звукам и запахам, определить это было почти невозможно.
Когда я увидел Тину, спускающейся по аппарели в месте с лентой транспортера, – словно скользящей по серому бронепластику, – в пятнистой военной форме, я впервые почувствовал, что она действительно солдат, точнее, младший офицер, армейский маг четвертого класса (хотя после адаптации и преобразования с помощью созданного нами рунного заклинания ее возможности далеко превосходили уровень сильнейших магов ее мира). Шагнув с транспортера аппарели на мягкую, упругую землю, она вскинула правую ладонь к виску красивым стремительным движением, явно отточенным долгой практикой. Опустив руку, Тина улыбнулась мне совершенно счастливой улыбкой: «Как думаешь, что скажут наши вояки, если я вернусь домой в таком виде на этом корабле?», – она махнула рукой, указывая на возвышающийся за ее спиной буксир, гармоничный и мощный (но лишенный агрессивности) – совершенно не похожий на гротескную техномагическую конструкцию в кабине которой девушка покинула родной мир. Я тоже улыбнулся: «думаю они упадут в обморок, а когда очухаются навесят на твою форму все ордена, какие предусмотрены в вашей армии. Только будь осторожна, они вполне могут принять твой корабль за инопланетный флот вторжения численностью в несколько тысяч единиц». Тина снова улыбнулась и кивнула, – резко, решительно, яростно тряхнув короткой стрижкой: «Надеюсь что ты прав, капитан Сандерс.», – девушка весело подмигнула мне (она всегда называла меня «капитан», когда хотела сделать мне приятное). «Насчет инопланетного флота вторжения, это они конечно могут, но думаю, что моих познаний насчет сверхсекретных кодов авторизации и спецпротоколов, предусмотренных на такой случай, хватит, чтобы убедить авиацию и ПВО, а там будет видно. Впрочем если попытаются сбить», – девушка улыбнулась, явно предвкушая разочарование, ожидающее слишком недоверчивых защитников ее родной страны в этом случае.
Некоторое время мы просто стояли, глядя в глаза друг другу. Говорить было больше не о чем, – все было понятно без слов. Тина радовалась возможности вернуться в родной мир, ей хотелось сделать это как можно скорее, а я радовался вместе с ней тому, что наш рискованный магический эксперимент позволил ей вернуться победителем, разведчиком первооткрывателем а не чужаком, каким она была бы в истинном, – «драконьем» облике. Теперь он мог сколь угодно долго оставаться для нее самой и для окружающих лишь несколько необычной истинной формой, дающей ей полное и неоспоримое право служить в спецподразделении «Астра», – «Легионе потерянных душ».
Пожелав удачи своей наставнице в искусстве магии и тепло попрощавшись с ней, я остался стоять у аппарели пассажирского шлюза «Зари», провожая взглядом стройную фигуру девушки в пятнистой военной форме, скользящую к внешнему шлюзовому люку вместе с лентой транспортера аппарели. Я стоял так до тел пор, пока аппарель сложилась, втянувшись в борт корабля. Когда «Заря» поднялась в воздух на гравигенераторах я наклонился вперед, чтобы устоять под напором воздуха потревоженного гравитационным толчком. Вскинув голову, я смотрел, как корабль плавно развернулся в ослепительно синем небе и помчался вперед и вверх по плавной глиссаде, набирая скорость и высоту. Впервые в жизни увидев взлет космического корабля с земли я пришел к выводу, что выглядит он очень красиво. «Заря» быстро исчезла в небе, превратившись в неразличимую точку, но я все равно продолжал смотреть ей вслед, до предела напрягая глаза, – только благодаря этому я различил яркую искру, вспыхнувшую в небе, когда корабль запустил плазменные двигатели за пределами атмосферы.
Глядя в пустынное голубое небо я понял, что тоже хочу вернуться в мир который я мог считать родным, хотя никто из его жителей не ждал моего возвращения. С трудом анализируя внезапно нахлынувшие чувства, которые в человеческом облике контролировать было куда труднее, чем в «драконьем», я понял, что вернувшись надеюсь отыскать остальных членов разведгруппы проекта «Изумрудные Крылья», если только они уцелели там, где оказались, покинув тот мир так же, как и я сам, – в том, что все они могли сделать это, придя к выводам, аналогичным моим собственным я не сомневался, или по крайней мере не хотел позволить себе такие сомнения.
Поглощенный этими мыслями я вернулся к аппарели пассажирского шлюза «Странника», встал на ленту транспортера и запустил ее в режиме подъема на средней скорости. Только на середине аппарели я осознал, что по-прежнему нахожусь в человеческом облике, который давно перестал быть для меня естественным. Коротким мысленным усилием я вернул себе свою истинную физическую оболочку, рассеяв человеческое тело и одежду так же, как создал их, – с помощью рунной оболочки. На сей раз мой амулет мага оказался там, где и должен был быть, – у меня на груди, внедренный в органику физической оболочки. Чуть повернув голову я несколько мгновений любовался объемным рисунком в кристалле. Теперь наложенные друг на друга отпечатки были не отличимы от образа второй формы в кристалле мага из «Легиона потерянных душ». Подумав о том, как я попал в этот мир, где стал магом, я пришел к выводу, что вполне могу причислить себя к их числу.
Убрав аппарель и задраив внешний люк шлюза, я снова воспользовался магической оболочкой корабля, чтобы переместиться в операторский отсек. Теперь, когда мой амулет мага превратился в своеобразный капитанский ключ, и отобрать у меня корабль, как и помешать мне управлять им, стало практически невозможно, я впервые чувствовал себя комфортно в операторском отсеке корабельного вычислителя. Его защищенность была необходима мне, чтобы окончательно решиться вернуться в мир Человеческой Федерации.
Подключив эвакомодуль к системе жизнеобеспечения и подключившись к системам корабля с помощью киберинтерфейса, я привычно вцепился лапами в опорные крепления на панелях резервного терминала, заняв позицию кокон и позволил окружающему миру исчезнуть, сменившись тем, что окружало корабль и привычными потоками данных от корабельных систем. Я мысленно улыбнулся, отметив, что поток информации от магической оболочки корабля удивительно гармонично дополнял информационную картину, ставшую привычной за годы проведенные на борту корабля в качестве киборга-оператора – хотя эта информация сильно отличалась от остальной и проникала в сознание совершенно иным путем.
Подняв корабль в воздух на гравигенераторах, я развернул его носом почти вертикально вверх и, увеличив мощность гравигенераторов, послал буксир в синее полуденное небо с предельным ускорением, которое корабль такого размера мог развить в атмосфере, не причинив вреда экосистеме планеты. За пределами атмосферы я запустил плазменные двигатели и некоторое время гнал корабль к границам системы со скоростью в половину максимальной.
Погасив ускорение по всем правилам правилам внутрисистемных перелетов, вдали от любой из планет системы, я запустил корабельный ментоусилитель. На сей раз я точно знал что нужно делать. Я не стал перемещать корабль с помощью ментальной энергии, вместо этого использовав достаточно сложное телепортационное заклинание, сформированное с помощью магической оболочки корабля. Это позволяло достичь аналогичного результата, использовав намного меньше энергии. Однако основой перемещения между мирами по прежнему был образ места назначения, сформированный корабельным «мозгом» под управлением моего собственного.
Мы никогда не обсуждали ситуацию, подобную той, в которой в конце концов оказались, пока у нас была такая возможность, – поэтому места сбора как такового не было, но я точно знал, что возникнет в сознании любого из членов разведгруппы при мысли о чем то подобном. Когда вокруг корабля вновь зажглись звезды подпрограмма астрогации подтвердила, что это именно та часть космоса, которую мы когда-то все вместе под руководством Лары Терсен воссоздавали в виде модуля виртуальной реальности.
Мгновением позже система гиперсвязи обнаружила сигнал зашифрованный криптоалгоритмом, который мы разработали вместе с Вальтером Такаги для безопасного общения между членами разведгруппы с помощью систем связи еще на первом этапе испытания адаптации, созданной в ходе проекта «Изумрудные Крылья»: «Лара Терсен вызывает изумрудную группу», – прозвучал в моем сознании хорошо знакомый голос, которого я не слышал много лет и надеялся услышать больше чем любой другой. «На связи «Странник», капитан Дэрк Сандэрс», – ответил я по тому же каналу гиперсвязи. В ответ я услышал радостный смех Лары: «привет, Дэрк. Значит ты назвал свой корабль «Странник», – я вполне могла бы догадаться. А мой называется «Валькирия»» «Я тоже мог бы догадаться, как ты его назвала», – весело смеясь ответил я.
Словно в подтверждение достоверности моих выводов, в канале связи эхом зазвучали голоса остальных членов «изумрудной группы», один за другим откликающихся на вызов Лары. Все они слышали наш разговор, поэтому отвечали так же, как ответил я, – вначале название корабля, потом имя его капитана, – и каждый раз все мы приходили к выводу, что могли бы легко угадать названия кораблей друг друга...
Когда я вновь осознал, кто я и где нахожусь, то с удивлением понял, что времени прошло совсем немного, хотя субъективно я успел прожить целую жизнь, -- в определенном смысле, даже две. Остальные воспоминания, хранимые памятью исходной формы, связанной с Изумрудным Ключом, не были столь полными и детальными, но объем информации все равно впечатлял.
После того, как все корабли «изумрудной группы» собрались в одной точке пространства их пилоты долго обменивались тем, что произошло с каждым из них там, куда забросил их прыжок из родного мира с помощью корабельных ментоусилителей. Доставшиеся мне воспоминания об этом хранили лишь два из них, видимо потому, что они имели непосредственное отношение к различиям между исходной формой и кораблем описанными заклинаниями ключа и их аналогами, которые были результатом проекта «Изумрудные Крылья».
Корабль кибернетика группы Вальтера Такаги, как и корабль Дэрка Сандерса вынырнул в межзвездной пустоте рядом с чужим космическим кораблем, но на этом сходство произошедшего с двумя разведчиками заканчивалось. Повинуясь стереотипам, намертво вбитым в сознание жесткими виртуальными тренировками, Вальтер Такаги атаковал неизвестный корабль прежде, чем его сенсоры успели засечь появление «Кальмара». Благодаря этому, атака увенчалась успехом, хотя чужой корабль, в отличии от корабля Такаги, был приспособлен исключительно для боевых действий. Убедившись, что неизвестный корабль, больше не представляет потенциальной опасности, кибернетик «изумрудной группы» занялся его исследованием.
Полуразрушенный дредноут анденской империи надолго поглотил все внимание и интерес дипломированного кибернетика. Технологии чужой расы развивались иначе, чем на Земле, в родном мире Вальтера Такаги, но результаты этого процесса оказались схожи между собой в достаточной степени, чтобы талантливый специалист-кибернетик сумел быстро найти «общий язык» с уцелевшими суперкомпьютерами анденского корабля. Как только ему удалось это сделать, стало очевидно, что специалисты «Человеческой Федерации», создававшие модели ситуаций контакта с иными разумными расами для виртуальных тренировочных модулей, не слишком ошибались, считая любую разумную расу прежде всего опасным и жестоким противником. Анденская цивилизация была гораздо старше человеческой, причем большая часть ее долгой истории относилась к «кибернетическому периоду», -- примерно так можно было перевести на лингостандарт Человеческой Федерации его анденское название. Начался он после того, как поиски способов обеспечить бессмертие императору и тем, кого он сочтет достойным этого, привели ученых империи, полностью подчинивших себе к тому времени родную планету анденов, к созданию технологии перемещения сознания, -- как непрерывного вычислительного процесса, -- с ненадежного органического вычислителя (именно так именовался в анденских исторических материалах живой мозг) в оперативную память кибернетического вычислительного модуля. Таким образом, они достигли поставленной цели, выполнив приказ императора, за что одними из первых удостоились перехода к новой форме существования. Это дало мощный толчок развитию анденской техники: прежде всего вычислительных систем и систем автоматического ремонта. Переход к кибернетической форме существования сам по себе решил множество проблем осложняющих существование органической цивилизации, но придал равносильное им значение проблеме цели существования всей анденской цивилизации. Решение этой проблемы андены вскоре нашли в самой сути понятия «империя». Целью существования анденской империи стала постоянная экспансия. Когда андены столкнулись с другими разумными расами, вторичной, -- промежуточной, -- целью стало их полное уничтожение с минимальной затратой времени и ресурсов.
Поняв, что стремительная атака, заставшая врасплох экипаж анденского корабля, спасла его корабль и жизнь Вальтер Такаги полностью сосредоточился на изучении разрушенного дредноута. Вскоре он обнаружил, что анденская техника, в отличии от создаваемой людьми, не была чем-то законченным и однозначным, ограниченным конечной функциональностью.
Тысячелетия упорного совершенствования технологий автоматического ремонта, от которых прямо зависело потенциально бесконечное существование каждого андена привело к созданию чрезвычайно совершенного алгоритма позволяющего описать любой технологический объект не зависимо от его устройства, сложности и назначения сочетанием конечного числа простейших дескрипторов, -- информационных объектов образующих своеобразный универсальный алфавит анденской технологии. По мере совершенствования анденской техники, -- разнообразие которой периодически расширялось скачкообразно, дополняясь достижениями науки очередной расы уничтоженной анденской империей, -- этот «алфавит» совершенствовался и дополнялся, но этот процесс остановился за тысячи лет до того как Вальтер Такаги наткнулся на анденский дредноут. В новых дескрипторах просто не было необходимости. Они образовали замкнутую систему, обладающую совершенной функциональной полнотой. Вся техника анденнов собиралась универсальными наноасемблерами по описаниям созданным с помощью простейших дескрипторов. Благодаря этого анденские системы способны были как бы перетекать друг в друга по мере необходимости в пределах доступного объема исходного материала. При этом анденские наноасемблеры ничем принципиально не отличались от созданных учеными Человеческой Федерации.
Вальтер Такаги сумел изменить базовую программу наноасемблеров систем автоматического ремонта своего корабля, эвакомодуля и кибермодуля. Какое то время он осторожно экспериментировал с творением анденской науки дополняя базовое программное обеспечение вычислителей алгоритмами технологического анализа и синтеза, созданными на основе анденских. Эта работа была для него увлекательной но не сложной, -- все что ученые анденской империи создавали много тысячелетий нужно было только адаптировать превратив в новые подпрограммы базовой конфигурации операционных систем вычислителей.
Помимо универсальных алгоритмов технологического синтеза и анализа в памяти суперкомпьютеров анденского дредноута имелось огромное количество иной информации, но проанализировав их возможности Вальтер Такаги пришел к выводу, что они представляли собой принципиально полную систему, не зависящую от всего остального. Решив отложить изучение второстепенной информации он решил попытаться вернуться в родной мир, в надежде разыскать остальных участников «изумрудной группы». Подхватив грузовыми манипуляторами буксира изувеченный торпедными залпами анденский дредноут, Такаги вновь запустил экспериментальные системы своего корабля.
На этом доставшиеся мне воспоминания Дэрка Сандерса о рассказе кибернетика обрывались, сменяясь воспоминаниями о рассказе «дракона»-биолога. Произошедшее с ним в мире, куда забросил его корабль прыжок с помощью ментоусилителей, очень напоминало произошедшее с Вальтером Такаги.
После прыжка его корабль оказался рядом с биокрейсером тсангитов, -- древней расы долгий путь развития которой был противоположен аденскому. Тсангиты тысячелетиями совершенствовали биологию и генетику, причем основным объектом необходимых для этого экспериментов было потомство низших сословий, -- с точки зрения морали тсангитского общества это была одна из разновидностей животных, лишенных права обладать разумом. Решением противоречия, вызванного тем, что разумом они, все таки обладали, стало создание технологии деструкции личности, позволяющей превращать разумные существа в разновидность биологических роботов, лишенных самосознания и собственной воли. Приспосабливая сородичей с помощью генетической и биологической инженерии для выполнения все более сложных специальных задач, неестественных для живых организмов, тсангиты постепенно создали систему фрагментов генетического кода, сочетание которых позволяло описать не только любой организм, который может существовать в принципе, но и процесс изменений на клеточном уровне позволяющий быстро превратить один жизнеспособный организм в другой, не убив его в процессе превращения. Когда их органические корабли достигли звезд, тсангиты быстро заняли надежное, -- практически неприкосновенное, положение, -- среди разумных рас выживших в междуусобных войнах и объединившихся к тому времени в стабильный политический союз, основной задачей которого было соблюдения всех тонкостей сложного законодательства, совместно созданного входящими в него расами ради взаимного сдерживания. Тсангитские биороботы были намного надежнее и дешевле любых технологических аналогов, к тому же они обладали универсальностью доступной разве что технике анденнов, о которой в том мире известно не было.
Так же, как Вальтеру Такаги, «дракону»-биологу удалось уничтожить чужой корабль благодаря неожиданной атаке. Изучив информацию, хранившуюся в уцелевших биологических вычислителях тсангитского крейсера, он вскоре убедился, что сожалеть о гибели тсангитов, руководствуясь человеческой моралью было в принципе невозможно. Единственным, по-настоящему ценны достижением тсангитской науки, стоящим тщательного изучения, биолог счел генетический код универсальных биороботов, которых на уничтоженном корабле было довольно много.
Вскоре он обнаружил, что этот искусственно созданный геном, во первых, обладал невероятной плотностью упаковки, -- во-вторых он был изначально латентным. Его можно было легко встроить в любой генетический код, никак не изменив при этом его свойства. Более того, даже просто обнаружить тсангитский геном, не зная, как он устроен, было практически невозможно.
Объяснялось это очень просто. Согласно законам союза рас, к которому принадлежали тсангиты наличие такой структуры в геноме любого разумного существа, автоматически делало его собственностью той из древних тсангитских корпораций, которая создала данную модификацию генома универсального биоробота, не зависимо от того, как появилось в естественном геноме это своеобразное клеймо. Тсангиты не редко пользовались этим, заражая население целых планет с помощью вирусов-носителей, если это по почему либо не грозило им достаточно серьезными последствиями. После этого население планеты какое-то время никто не трогал до очередного достаточно мощного демографического пика. Благодаря компактности тсангитского кода в латентном состоянии даже на достаточно развитых в технологическом смысле планетах никто ни о чем не подозревал, пока не появлялись тсангитские эмессары с судебным постановлением о проведении проверки генома для установления обоснованности иска расы тсангитов, требующего подтвердить их право собственности на большую партию биологических роботов.
Однако наиболее удивительной особенностью тсангитского генома была его подлинная универсальность, -- изменение организма бироботов приспосабливающее его для выполнения очередной задачи, полностью контролировалось их сознанием, -- подвергаемым после деструкции личности программированию во многом аналогичному программированию обычных роботов.
Сама по себе задача дополнения генетического кода «дракона» тсангитским трансформационным геномом с точки зрения генетики была почти тривиальной для достаточно подготовленного специалиста. Внедрить чужеродный геном в генетический код клеток, обойдя совершенные механизмы защиты, созданные разработчиками проекта «Изумрудные Крылья», было значительно сложнее. Еще труднее оказалось модифицировать тсангитский геном, скрыв его еще более тщательно, чем это удалось сделать его создателям, и не нарушив при этом его функциональность, -- но «дракону»-биологу в конце концов удалось сделать и то и другое. Он долго экспериментировал с собственным телом и биологической составляющей конструкции своего корабля, пользуясь алгоритмами анализа строения органических систем и синтеза новых, -- либо на основе существующих, либо только исходя из конкретной задачи, которую они должны выполнять и условий среды, окружающей их при этом, -- хранившихся в памяти органических вычислителей тсангитского корабля. В конце концов, он нашел способ дополнить ими базовую информацию, хранимую мозгом «дракона» и органическим вычислителем корабля. Решение этой задачи значительно упрощалось тем, что тсангитские алгоритмы изначально предназначались именно для органических вычислителей. Изначально трансформационный геном не предназначался для повторного перехода в латентное состояние, но его разновидность созданная биологом «изумрудной группы» способна была «сворачиваться» в случае необходимости. Убедившись, что модифицированный трансформационный геном сохранил стабильность и функциональность исходного, «дракон»-биолог, как и Вальтер Такаги, вернул свой корабль в родной мир с помощью экспериментальных систем вместе с останками чужого корабля.
Воспоминания аналитика «изумрудной группы» сменила память другого человека, промелькнувшая в моем сознании. Эти воспоминания были отрывочными, но, тем не менее, складывались в целостную картину.
Они принадлежали магу, создавшему «Изумрудный Ключ». Большая часть его воспоминаний, ставших частью Ключа, представляла собой профессиональные навыки и знания о магии, какой она была в его мире. Их было много, но при этом они не только не перекрывали те, что достались мне вместе с воспоминаниями Дерка Сандерса, -- они лишь изредка соприкасались (при этом одни воспоминания дополняли другие). Слишком разной была магия, известная магам разных миров.
Из воспоминаний не принадлежащих к чисто утилитарной категории, я сделал вывод, что создатель Изумрудного Ключа жил в мире очень напоминающем тот, который я описал во втором рассказе об «Ордене Мечтателей». Во всяком случае этот маг в начале учился, а потом работал на кафедре Наследия факультета магии мечты в магической академии, которая находилась на планете под названием Авалон. Он поставил перед собой задачу, которую никто не пытался решить до него за все время существования Академии, -- создать новый Ключ Мечты. Причина была проста, -- ни один из существующих Ключей не годился лично для него. Он долго не мог найти исходную форму, которая подходила бы ему, но продолжал упорно изучать магию, оставаясь человеком и надеясь на то, что однажды он найдет иной облик стоящий истинной мечты. Это продолжалось куда дольше, чем может прожить человек на земле начала двадцать первого века, -- пока всю Авалонскую Академию не взбудоражила находка стажера-разведчика, исследовавшего в ходе свободного поиска ничем не примечательную планету в дали от границы освоенного космоса.
Как попал туда артефакт, названный авалонскими магами «Кинжалом Дракона», выяснить не удалось. Тем более, что для этого было приложено куда меньше усилий, чем для его изучения.
Противовесом рукояти кинжала служила круглая двояковыпуклая линза, на поверхность которой был нанесен рисунок рунного заклинания, ставшего прототипом второго заклинания, создаваемого «Изумрудным Ключом». В полой рукоятке кинжала хранилось «зерно» и кварцевый кристалл-накопитель с «отпечатком» корабля, созданного в ходе проекта «Изумрудные Крылья». Причем генетический код «дракона», хранимый этим зерном содержал модифицированный вариант тсангитского трансформационного генома, а программа наноасемблеров его оболочки, -- преобразованный комплект анденских дескрипторов. На клинке кинжала имелась своеобразная инструкция, выполненная в виде нескольких строк символов-пиктограмм, которая объясняла назначение «зерна», кристалла и линзы, -- причем пиктограммы были построены таким образом, что для понимания их смысла достаточно было элементарных навыков логического мышления.
После того, как устройство «зерна» и его оболочки тщательно исследовали биологи и инженеры мира драконов, кинжал достался для исследования магам. Хранимые связанной с Ключом исходной формой воспоминания его создателя, на этом оборвались, -- однако я был уверен, что мог бы повторить проделанную им работу, ведь все знания и навыки авалонского мага стали частью созданного им заклинания. Вернее, той его версии, которую я обнаружил в компьютерной сети своего мира.
Она не могла быть первоначальной, потому, что значительная часть доставшихся мне знаний и навыков ее создателя были получены им уже после превращения с помощью Изумрудного Ключа, за время подготовки согласно «Пути Мечтателей», -- специальной программе обучения, разработанной и утвержденной Великим Драконом (Верховным Магистром Ордена Мечтателей), чтобы свести к единому стандарту основную часть знаний и навыков тех, кто претендовал на статус равный статусу драконов, после превращения с помощью одного из Ключей Мечты. Они значительно расширили не только знания и навыки в области магии, доставшиеся мне вместе с воспоминаниями Дэрка Сандерса, но и те, что относились к области техномагии и довольно обширному списку чисто научных дисциплин, взаимно дополняющих друг друга. Особой категорией среди них были те, которые создатель Изумрудного Ключа получил за время обучения на кафедре метамагии авалонской магической академии. Учитывая многообразие способов метаморфического превращения, доступных тому, кто использовал Изумрудный Ключ, почти любую задачу можно было рассматривать с точки зрения техники метаморфоз, -- благодаря тсангитским и анденским разработкам, дополнившим исходную форму, связанную с Изумрудным Ключом, это было возможно даже в тех случаях, когда использовать магию было опасно, или вовсе невозможно, -- и безымянный авалонский маг в совершенстве освоил это искусство, обретя весьма своеобразное восприятие и понимание и собственной сути и сути окружающего мира, свойственное магам-метаморфам.
Когда мое сознание освободилось от потока новых воспоминаний, я понял, что в тот момент, когда магическая структура Ключа выполнила свою задачу, мне удалось использовать сформировавшиеся в моей памяти заклинания именно так, как я намеревался, хотя я и не успел осознать этого в тот момент.
Я мылено произнес часть второго заклинания Ключа, вплетя в него первое. Таким образом мне удалось сформировать рунную оболочку в ее исходной форме, не воплотив при этом исходный физический облик, связанный с Изумрудным Ключом. Моя сущность переместилась из одряхлевшего человеческого тела в магическую оболочку. В этот момент я превратился в призрачного дракона, не имеющего материальной оболочки. Магическая энергия, накопленная структурой Ключа, за время пока она была частью моей сущности, -- чем-то вроде невероятно сложного, но достаточно компактного заклинания-подвески, -- мощным потоком хлынула в структуру-накопитель, сформированную вместе с рунной оболочкой. На бесконечно короткое мгновение моя сущность оказалась почти на грани окончательного разрушения, но структура-накопитель рунной оболочки все же успела поглотить магическую энергию. Проанализировав свои ощущения в этот момент, я пришел к выводу, что магическая структура Ключа не была полностью пассивной, как я полагал. Она косвенно воздействовала на магическую составляющую моей сущности, причем воздействие это было тем интенсивнее, чем больше магической энергии, накапливала в себе структура Ключа. В момент превращения моя сущность по своему развитию соответствовала сущности достаточно опытного мага, хотя собственного опыта применения магии у меня в тот момент еще не было. К тому же, структура-накокопитель магической оболочки была значительно менее статичной, чем ее материальное воплощение. Кристалл-накопитель, скорее всего, тоже уцелел бы, -- тем более в том виде, в котором он формировался соответствующей частью второго заклинания Ключа, -- но при столь массированной накачке энергией значительная часть была бы израсходована на увеличение емкости кристалла. Направив всю накопленную энергию в структуру-резонатор магической оболочки, я сохранил весь ее объем, но риск был очень велик, не смотря на всю впечатляющую стойкость, которой обладала рунная оболочка, формируемая заклинанием Ключа.
Воспоминания, затопившие мое сознание в момент превращения, хранила в себе память физического воплощения моей исходной формы, но из-за того, что я воспользовался первым заклинанием Ключа, придав рунной оболочке точное соответствие физической форме, они стали частью моей собственной памяти в момент «призрачного превращения». Все это произошло почти одновременно, поэтому для моего сознания, поток воспоминаний заслонил все остальное. Тем не менее, благодаря совершенной управляемой памяти своей исходной формы, -- сохранившей все свои особенности даже в чисто магической, «призрачной», ее реализации, -- я мог вновь пережить свое первое превращение во всех деталях, тщательно анализируя его. При этом я откровенно наслаждался, совершенно новым для себя качеством самого процесса мышления, -- подчиненного и упорядоченного профессиональными навыками системного аналитика, доставшимися мне вместе с памятью Дэрка Сандерса, ставшей частью Изумрудного Ключа.
Зависнув над кроватью, на которой лежало мое прежнее, человеческое, тело, -- как полагалось делать всякому духу недавно умершего, согласно расхожим представлениям людей моего мира, с которыми, впрочем никак не сочетался ни мой новый облик, ни способ, каким я покинул прежнюю оболочку, -- я до рассвета анализировал свои воспоминания: учитывая скорость мышления, доступную мне в исходном облике, за это время мне удалось полностью свыкнуться с ними.
Прежде всего, я обратил внимание на то, что не могу отличить собственные знания и навыки от тех, что были частью Ключа, -- хотя различить воспоминания, не относящиеся к этой категории я различал безошибочно: все воспоминания, бывшие частью Ключа, в отличии от моих собственных, были лишены личных особенностей восприятия. Когда в моем сознании промелькнула жизнь Дэрка Сандэрса, я воспринимал себя как существо мужского пола, в той их части, где понятие пола имело смысл, но анализируя свои собственные воспоминания уже о самом восприятии, я пришел к выводу, что причиной тому, были мои собственные воспоминания, хранимый памятью стереотип восприятия самого себя, а не обезличенные воспоминания, которые были частью ключа. Его создатель позаботился о том, чтобы «память» Ключа могла гармонично дополнить сущность и собственные воспоминания любого существа, к какому бы виду и полу оно не принадлежало прежде.
Еще одной особенностью моих воспоминаний, на которую я обратил внимание, было то, что большую их часть в тот момент составляли профессиональные знания и навыки. Часть воспоминаний, которую можно было назвать просто жизненным опытом, стала ничтожно малой. К своему удивлению и радости, я понял, что даже в моих собственных воспоминаниях большую часть занимал именно прикладной опыт, представляющий практическую ценность. Он был весьма специфическим, но весьма гармонично дополнял опыт аналитика «изумрудной группы» и безымянного авалонского мага, создавшего изумрудный ключ, -- у них не было ни сексуального опыта, ни опыта общения с животными, которому просто не было места в их жизнях (по крайней мере, в той их части, которая стала частью Ключа). Моя прежняя жизнь была долгой по меркам моего мира и времени, но та ее часть, что зависела от моего желания и выбора, была, по сути, бесконечным ученичеством. В собственном восприятии я по-прежнему был в самом начале жизненного пути, но только теперь обстоятельства пришли в полное соответствие с этим внутренним ощущением.
Поскольку я не чувствовал присутствия кого, или чего-либо представляющего для меня опасность и спешить мне было не куда (заполненная весьма внушительным, даже по меркам мира драконов, количеством магической энергии структура-резонатор рунной оболочки способна была действовать не хуже, а, возможно, даже эффективнее структуры-источника, создаваемой классическими разновидностями Ключей, поэтому мое существование, -- тем более в «призрачном» облике, -- никак не зависело от обстоятельств), я дождался пока мое мертвое человеческое тело обнаружит персонал пансионата. Некоторое время я следовал за ним, как полагается уважающему себя призраку, -- для меня прежняя оболочка была лишь мертвым органическим объектом, наблюдение за происходящим с ней не вызывало никаких чувств. Убедившись, что тело кремировано, а мое личное дело, дополненное записью о дате и приблизительном времени смерти, «упокоилось» в архиве пансионата, я некоторое время по кружил над городом, наслаждаясь недоступной прежде свободой.
Высмотрев уютную лужайку в небольшом ухоженном парке, залитую теплым летним солнцем, я заложил широкую посадочную спираль, -- хотя в «призрачном» облике делать это было не обязательно, -- и плавно приземлился на траву, точно так же, как сделал бы это в материальном воплощении. Чувствами рунной оболочки тепло солнечных лучей, прикосновение стеблей травы и легкого прохладного ветра воспринимались иначе, чем материальным телом «дракона», но ощущения эти были не менее приятны. Я лег на брюхо, положил голову на лапы и начал анализировать сложившуюся ситуацию, любуясь окружающим миром, что редко удавалось мне в прежнем облике.
Нематериальное состояние и сознание того, что все, что могло мне понадобиться по-настоящему практически в любой ситуации в любом мире, какие я мог себе представить, опираясь на все доступные мне в тот момент знания, -- было неотъемлемой частью моей сущности, благодаря заклинаниям созданным Изумрудным Ключом, -- рождало удивительное чувство свободы и почти абсолютного покоя. Я уже не был частью родного мира. Тот, кем я был в нем, умер, а тот кем я стал не мог быть его частью. Я был благодарен создателю Изумрудного Ключа, но не чувствовал себя чем либо обязанным ему. Я не знал как оказался в мире драконов кинжал, ставший основой создания Ключа, как не знал и того, как оказался в нашем мире сам Изумрудный Ключ, -- в тот момент это было мне глубоко безразлично. Ничто кроме понятий чести, доставшихся мне в виде сложной и весьма совершенной системы вместе с другими воспоминаниями авалонского мага не ограничивало моей свободы, но для того, чтобы по-настоящему ощутить ее и насладиться этим удивительным чувством мне нужна была новая цель, соответствующая новым возможностям, достижение которой расширяло бы их.
Знания навыки и возможности, доступные мне в тот момент, образовывали совершенную замкнутую систему, не нуждавшуюся в прямых дополнениях, но я вполне мог представить себе ситуацию в которой, все же, не смогу сохранить собственное существование. Авалонским магам не были известны средства достижения абсолютного бессмертия, но теоретически таковые могли существовать исходя из самой сути парадокса бесконечности существующего, истинность которого доказывали многие доставшиеся мне знания. Вывод достаточно был прост и вполне устраивал меня: мне была известна цель, достойная достижения и достижимая исходя из моих возможностей. Оставалось конкретизировать задачу и выбрать способ ее решения.
Достижение физического бессмертия меня интересовало лишь как инструмент, ценный в некоторых ситуациях. Фактически, в неабсолютном смысле, оно уже было мне доступно: до тех пор, пока существовала моя сущность, я всегда мог либо воссоздать свой исходный физический облик, с помощью первого заклинания Ключа, либо, использовав второе, сформировать рунную оболочку и уже с ее помощью создать для себя любое другое физическое воплощение. Мне необходимо было найти нечто, что, приемлемым для меня путем, дало бы мне истинное бессмертие именно сущности.
Для того, чтобы найти мир, в котором это нечто реально существовало, имелось несколько известных мне способов. Одним из них был телепортационный прыжок с помощью потока ментальной, или магической энергии, направляемого абстрактным, но достаточно детальным образом места назначения. Без применения формирующей магии этот способ обладал малоограниченной применимостью (при этом он, во многих случаях, требовал невероятного количества энергии, но, имея в своем распоряжении накопленный запас магической энергии, две мощные структуры резонанса и ментоусилители корабля, я вполне мог этим пренебречь). Этим способом, за неимением другого, воспользовались участники «изумрудной группы», чтобы покинуть свой мир. Поэтому, каждый из них оказался там, где могла реализоваться ситуация в которую ему хотелось попасть в тот момент, когда формировался образ, направлявший телепортацию.
К счастью, мне был доступен и другой способ, позволяющий достичь того же результата, при куда меньших затратах магической энергии. Применение заклинания, под названием «полет тени» требовало от мага и силы и мастерства, но, благодаря тому, что дал мне Изумрудный Ключ, я мог использовать его легко и уверенно. Важным в сложившейся ситуации преимуществом этого способа было, что «полет теней» идеально подходил для применения заклинателем в нематериальном состоянии.
Еще некоторое время я обдумывал все детали места, или ситуации, где хотел оказаться, создавая настолько детальный образ цели и процесса преобразования окружающей обстановки в ту, которая была ее частью, -- насколько это было возможно и необходимо. Удерживая в сознании этот образ, я взмыл в чистое летнее небо родного мира, мысленно сплетая заклинание «полета теней». Знаний и навыков, доставшихся мне вместе с памятью безымянного авалонского мага было вполне достаточно, чтобы использовать для этого рунную оболочку, хотя она не была частью той магии, которой принадлежало само заклинание.
Плетение стало ее частью, на время став частью моей собственной сущности. Легко наполнив его магической энергией, за счет потока создаваемого структурой резонатором, я окончательно перестал быть частью окружавшего меня мира, став тенью способной (по крайней мере теоретически) достичь любого среди бесконечного множества существующих миров и измерений. При этом мой полет стал больше чем прежде напоминать полет в материальном облике, -- то что окружало меня в тот момент было куда менее материальным чем моя магическая оболочка, измененная плетением «полета тени».
Я летел по прямой, постепенно наращивая скорость, хотя с тем же успехом мог бы кружить над залитой солнцем поляной в парке, -- это не имело значения. Мир внизу менялся все быстрее, но я перемещался не столько в пространстве одного мира, сколько между разными мирами, постепенно сближая его с образом мира, в котором хотел оказаться.
Не знаю, сколько длился мой полет. В таком состоянии даже субъективное время течет иначе, чем в большинстве возможных, но в конце концов я оказался именно там, куда стремился попасть. Небо этого мира было таким же, каким оно было на родной для меня Земле. Внизу от горизонта до горизонта простирался густой смешанный лес, с высоты моего полета казавшийся бесконечным. Единственным свидетельством присутствия людей в этом мире была здесь лента узкой грунтовой дороги. Она стремилась с востока на запад, но при этом все время петляла, огибая естественные препятствия.
По дороге двигался караван из нескольких десятков запряженных лошадьми повозок крытых просмоленным полотном. Рядом с некоторыми повозками шли пешие путники но их было совсем немного. Впереди и по бокам каравана ехали размеренной походной рысью всадники на крепких красивых лошадях. Наемников, охранявших купеческий караван было куда больше, чем пеших, причем некоторые из них были достаточно сильными магами, хотя магам авалонской академии из числа людей они несколько уступали в силе и, гораздо больше, в мастерстве (насколько я мог судить о нем по состоянию их астральных тел).
Я снизился над караваном, не опасаясь, что меня обнаружат, -- местным магам это было в принципе не под силу. Большинство всадников были одеты и вооружены одинаково. На первый взгляд их одежда напоминала одежду небогатых дворян средневековой Франции, тоже не редко зарабатывавших себе на жизнь именно в качестве наемников. Их одежда состояла из кожаного колета, напоминающего покроем тунику с длинными облегающими руки рукавами; кожаных сапог, напоминающих французские ботфорты, которые полностью скрывали ноги, уходя под колет, перетянутый в талии широким кожаным поясом с металлической пряжкой; длинного шерстяного плаща, косо переброшенного через левое плечо на длинном шнуре-завязке; и жесткой матерчатой шляпы с широкими круглыми полями лихо загнутыми вверх тем или иным способом. У каждого имелась широкая кожаная перевязь, к которой крепились ножны с длинным клинком, напоминающим испанскую рапиру. У одних клинок крепился к перевязи так, как было принято на Земле, но у многих ножны крепились к перевязи сзади, так, что рукоятка рапиры находилась за правым плечом. У большинства кроме рапиры имелся длинный обоюдоострый кинжал-дага, ножны которого крепились сзади к нижней части перевязи, не зависимо от того, где находились ножны основного клинка. Все наемники-маги носили рапиры за спиной. Там где носили их фехтовальщики на Земле, к перевязи крепилась кожаная сумка, -- компактная но довольно объемная, -- в которой хранился довольно солидный запас разнообразных ингредиентов и инструмент, используемый местными магами. Еще одной отличительной особенностью их перевязей были жесткие кожаные кошели, закрепленные на их передней части. Если бы не совсем иное расположение, кожаных ремней, эти кошели придали бы перевязям наемников магов сходство с кожаными ремнями-патронташами которые использовали охотники на земле. В кошелях хранились, в основном пузырьки с готовыми алхимическими снадобьями и ядами, небольшие амулеты (чаще всего одноразовые) и алхимические составы, необходимые для некоторых заклинаний, -- то, что нужно всегда иметь под рукой. Оружием дальнего боя всем наемникам-магам и большинству тех, кто не владел магией, служили метательные иглы из разных материалов, плотно уложенные внутри перевязей в несколько карманов-слоев, разделенных кожаными перегородками. Лишь у немногих на перевязях висели небольшие арбалеты довольно совершенной конструкции с деревянными или стальными дугами.
Гораздо более примечательным, чем остальное снаряжение всадников, была сбруя их лошадей. Она практически повторяла ту, благодаря которой я, все таки, научился ездить верхом в родном мире. Все различия сводились к использованным для ее изготовления материалам, и нескольким дополнительным ремням. Один из них, такой же широкий, как подпруга седелки, находился там, где полагалось быть задней луке седла. С подпругой седелки его соединяли два узких боковых ремня, расположенных таким образом, что они не попадали под ноги всадника, лежащие на боках лошади. При этом каждый из этих ремней был соединен с нагрудником, так, что падающая на него продольная нагрузка передавалась на грудь лошади, не допуская перекоса ремня. От задней подпруги, к которой крепились по бокам две большие кожаные сумки (еще две крепились к седелке) и скатка небольшой походной палатки в ее средневековом исполнении, уходили еще два ремня, лежащие на боках лошади. На крупе лошади лежал последний дополнительный ремень сбруи, соединяющей между собой боковые части подхвостного ремня, переносящего нагрузку на ягодицы лошади, если при спуске с крутого склона сбруя начинала съезжать вперед. Ременные оголовья, надетые на лошадей, представляли собой недоуздки с пристегнутыми к ним мягкими широкими поводьями, сплетенными из множества узких кожаных ремешков.
Сама по себе эта картина мало что значила, -- то, что интересовало меня в этом мире находилось далеко от этой лесной дороги, -- но она была его частью. Благодаря магии «полета тени», вплетенной в рунную оболочку, я чувствовал, что это именно так. Рассеяв плетение «полета тени», я окончательно стал частью этого мира, оставшись при этом нематериальным существом. Мне не нужно было использовать магию, чтобы узнать то, что было мне необходимо. Я вполне мог исследовать память магов-наемников, охраняющих караван, только с помощью приемов работы с ментальной энергией, не насторожив их и не причинив вреда.
Коснувшись сознания каждого из них, я обнаружил, что наиболее искусным в магии своего мира был, как ни странно, молодой парень, которому совсем недавно исполнилось восемнадцать. Остальные не воспринимали его всерьез, он был достаточно благоразумен, чтобы скрывать свое превосходство в знании и умении над остальными наемниками-магами, которые были гораздо старше его.
Сын небогатого дворянина он был почти нищим, для человека своего сословия, но это мало заботило его, то чему обучил его отец было гораздо ценнее денег. Его род не был знаменит, но среди тех немногих, кто по-настоящему хорошо знал историю магии и воинского искусства в этих местах, он всегда был известен искушенностью во владении и магией и клинком. Этим его представители всегда превосходили очень многих и молодой парень, оказавшийся самым искусным из сопровождающих караван, не был среди них исключением.
Мысленно извинившись перед ним, хотя мои действия никак не могли повредить ни ему ни его судьбе, я начал тщательно изучать его память, осваивая таким образом искусство воина-мага, каким оно было в этом мире. Я дополнял собственные воспоминания не только знаниями, но и соответствующими им навыками (стирая при этом из их ощущения личные особенности восприятия), чтобы иметь возможность немедленно применить их в случае необходимости.
Я следовал за караваном до тех пор, пока «скопировал» из памяти молодого дворянина в собственную все, что было мне необходимо, чтобы стать магом-наемником. При этом я убедился, что принадлежность именно к этому сословию, как я и предполагал, давала наилучшую возможность исследовать этот мир, став его частью и не привлекая к себе лишнего внимания кого-либо. Парень знал о своем мире достаточно, чтобы я мог составить представление о том, куда следовало направить поиски, пользуясь его знаниями. Мне предстояло еще многое узнать самому, но невольная и незамеченная им, помощь молодого мага сильно упростила эту задачу.
Проанализировав полученную информацию и убедившись, что узнал вполне достаточно, я взмыл высоко в небо и начал кружить над лесом, высматривая подходящее место для посадки своего корабля. Мне было необходимо оборудование инженерно-ремонтного модуля, чтобы изготовить одежду и снаряжение, необходимые магу-наемнику. Большую его часть изготовить было совсем не сложно. Единственными по-настоящему мощными артефактами в снаряжении молодого мага, служившем мне образцом, были парные клинки духа, -- рапира и дага, -- традиционное и наиболее эффективное оружие известное боевым магам той части этого мира, что больше всего напоминала средневековую Европу на Земле, и расположением и культурой и особенностями жизни людей всех существующих здесь сословий. К счастью, молодой дворянин, хоть и получил свои клинки в наследство, однако знал об их свойствах вполне достаточно, чтобы изготовить такие же в случае необходимости. Сделать это пользуясь примитивными технологиями и магией этого мира было весьма не просто, но имея в своем распоряжении оборудование инженерно ремонтного модуля, возможности которого дополняла магическая оболочка корабля, я мог изготовить точно такое же оружие почти так же быстро и легко, как пару обычных клинков, лишенных каких либо магических свойств.
Найдя достаточно большую поляну затерянную в огромном лесном массиве, на которой вдобавок имелось довольно большое озеро, я плавно приземлился среди пышной высокой травы, и начал тщательно прощупывать окружающий мир всеми чувствами магической оболочки, на тех уровнях его существования, о которых знал и мог до них дотянуться. Убедившись, что по близости не было ни физического, ни магического присутствия кого, или чего либо, кто способного заметить мое появление в этом мире, я мысленно произнес первое заклинание Ключа и часть второго, которую не стал использовать во время первого превращения.
Имея в своем распоряжении весьма солидный запас магической энергии, мне не пришлось напрягаться, чтобы воссоздать корабль с помощью его «отпечатка» в кристалле. Сделав это одновременно с воплощением собственной сущности в материальную исходную форму с помощью первого заклинания Ключа, я сразу «вытолкнул» корабль из кристалла в материальный мир. В результате, обретя материальную исходную форму, я оказался в операторском отсеке корабельного вычислителя.
Первым делом я сплел с помощью магической оболочки корабля надежный скрывающий полог. Для сторонних наблюдателей, -- если бы таковые имелись посреди дремучего леса, -- корабль так и не появился в этом мире, хотя фактически он преспокойно стоял на грузовых манипуляторах, выполняющих роль посадочных опор, на берегу лесного озера.
Тщательно прощупав окружающее пространство еще раз, уже с помощью магической оболочки и сенсоров корабля, и убедившись, что все спокойно, я вышел из виртуального пространства терминала корабельного вычислителя, привычными, доведенными до автоматизма движениями отключил от внешних соединителей эвакомодуля, находящегося в равновесной техноорганической конфигурации, линии системы жизнеобеспечения, прижал к телу щупальца, имевшие в своем составе внешний киберинтерфейс эвакомодуля, открыл внутренний люк шлюза и, миновав тесную шлюзовую камеру, выбрался из операторского отсека в ствол центральной сервисной шахты. Для меня не существовало разницы между собственным опытом и памятью, и принадлежавшими Дэрку Сандэрсу, которые стали частью памяти исходной формы, связанной с Изумрудным Ключом, -- все эти действия были для меня привычными и естественными, хотя сам я родился и прожил жизнь в мире и времени где звездолеты существовали только на страницах научно-фантастических романов. Я действовал с привычной тщательностью, намертво вбитой в сознание долгими и жесткими виртуальными тренировками, почти не замечая этого. По дороге от операторского отсека кибермодуля, в отсек инженерно-ремонтного модуля, мои мысли были заняты снаряжением мага-воина этого мира, которое мне нужно было изготовить.
Из памяти молодого дворянина я узнал, что в этом мире не только сбруя лошадей, но и само отношение к верховой езде, -- во всяком случае среди воинов, -- соответствовали, скорее, тому, которое, в моем мире, начало формироваться только с появлением особых территорий, а не тому, каким оно было в средневековье. Местные шевалье, в отличии от своих коллег с Земли ездили исключительно на кобылах, которые были, прежде всего, самыми верными их подругами, и единственными любовницами, которые могли разделить с ними не только близость, но и походную воинскую жизнь. Такие отношения между всадником и его лошадью считались в этом мире не только правильными, но и единственно возможными. На этом строилось все, что было так или иначе связано с лошадьми: начиная с приемов верховой езды и поведения всадника в бою (здешние рыцари плаща и шпаги дорожили жизнью своих лошадей заметно больше, чем собственной) и заканчивая особенностями воинского снаряжения. В этом мире нижняя часть мужского гардероба была уделом ремесленников и крестьян. Воины, если только они не сражались пешими, не обременяли нижнюю часть тела ничем, кроме высоких ботфорт, из прочной жестко выделанной кожи, которые надежно защищали ноги всадника от скользящего удара клинка, но не были преградой между его телом и телом лошади. С внутренней стороны ноги, на здешней разновидности ботфорт имелись разрезы идущие от верхнего края длинного голенища до той точки, где начинались бы голенища невысоких сапог. Замысловатая система швов и вставок из пружинящей кожи разной жесткости, придавала голенищам ботфорт весьма своеобразную подвижность: когда всадник спешивался, они плотно охватывали ногу, смыкая боковые разрезы; когда он садился верхом, края разрезов на ботфортах наталкивались на тело лошади и они раскрывались, превращая ботфорты в жесткие кожаные колпаки закрывающие ноги всадника только с боков и сверху. Помимо того, что так ездить было намного приятнее, это позволяло избежать травмирования кожи всадника и лошади жесткими голенищами ботфорт. Здешняя манера верховой езды вовсе исключала постоянные характерные травмы, от которых всадники и лошади на Земле страдали с момента изобретения седла. Сколь бы необычным это ни было для большинства жителей Земли моего времени, ничего странного в этом не было, -- ведь в этот мир меня привел образ, созданный моим собственным сознанием. То, что было естественным, с моей точки зрения, и абстрактным в моем родном мире, здесь было частью объективной реальности.
Снаряжение здешнего мага-воина я делал тщательно и без спешки, стараясь получить от процесса его изготовления максимальное удовольствие и вложить в него не только знания и навыки, обретенные благодаря магии Изумрудного Ключа, но и чувства, которые изначально были частью моей сущности. Особенно важно это было для клинков духа, названных так потому, что они способны были принять в себя магическую энергию даже в чистом, не сформированном, заклинаниями, или чарами виде, превращаясь в грозное оружие, истинная сила которого зависела, прежде всего, от магической силы и силы духа владельца клинков. Тем не менее, при всей тщательности, эта работа заняла совсем не много времени.
Помимо собственно снаряжения, я изготовил с помощью преобразователей инженерно-ремонтного модуля необходимый запас тех веществ, которые в этом мире использовались как ингредиенты для изготовления зелий и формирования некоторых заклинаний. Используя их я быстро изготовил с помощью оборудования корабельной лаборатории те зелья и простейшие амулеты, которые могли в любой момент понадобиться здешнему магу-воину. Корабельная лаборатория хоть и была создана в чисто технологическом мире, где магия и алхимия не воспринимались всерьез, но, дополненная возможностями магической оболочки корабля, годилась для создания любых зелий и артефактов значительно лучше лаборатории любого мага этого мира.
Тщательно уложив все необходимое в седельные сумки и в сумку и кошели перевязи, я скатал кожаный колет в тугой сверток, поверх пары ботфорт, завернув его в светло-коричневый шерстяной плащ. Стянув этот сверток перевязью и ремнями лошадиной сбруи, я нахлобучил на его торец светло-серую матерчатую шляпу с лихо загнутыми полями, украшенную серебряной брошью и серо-серебристым пером (были в здешних лесах птицы с такими перьями, хоть и встречались чрезвычайно редко).
Оставив свое творение в лаборатории, я отправился в рубку. Привычно устроившись на лежаке у пульта центрального терминала, я запустил гравигенераторы и поднял скрытый магией корабль над лесом. Отношения здешних воинов-магов с их лошадьми были еще сложнее, чем у тех, кто не владел магией. Если появление воина-мага без лошади в каком-то одном месте было вполне вероятным, хоть и весьма редким событием, то странствовать пешим в таком образе значило вызвать всеобщее недоумение и пристальное внимание. Для того, чтобы спокойно заняться поисками того, что было необходимо мне в этом мире, мне была необходима лошадь. Купить ее не представляло трудности, -- монеты в здешней Европе делали из обычного, даже не зачарованного золота, серебра и меди, так, что изготовить запас местной валюты неотличимой от настоящей с помощью оборудования инженерно-ремонтного модуля было несложной задачей, -- гораздо сложнее было найти лошадь, которая подошла бы мне, как воину-магу. Во первых, это должна была быть боевая лошадь, причем очень хорошая. Если воин не владеющий магией еще мог в случае необходимости какое то время ездить на достаточно крепкой лошади, купленной у крестьянина, то воин-маг такой возможности не имел в принципе. Связь между ним и его боевой подругой имела мощную магическую составляющую, поэтому лошадь нужно было выбирать очень тщательно, так, чтобы потом не пришлось менять ее на более подходящую. Во вторых, ее личность должна была гармонировать с моей собственной. От этой гармонии, помимо отношений с лошадью, очень важных и во время боя, и просто в походе, когда некому больше поддержать внутреннее эмоциональное равновесие, прямо зависела и сила заклинаний сидящего на лошади мага. В довершение ко всему, мне очень не хотелось появляться без лошади в одном из больших городов, где найти и купить подходящую было бы проще всего.
Конечно, найти хорошую лошадь в каком ни будь захолустье было гораздо сложнее, но это было вполне возможно. Спешить мне было некуда, к тому же я мог использовать с этой целью магическую оболочку своего корабля, что значительно упрощало задачу.
То, а точнее ту, которая была мне нужна, я в конце концов обнаружил в конюшне довольно большого постоялого двора у одной из множества немощенных дорог, петляющих в бескрайних лесах, гордо именуемой местными жителями большаком, или трактом. Точнее в конюшне стояла ее мать, приглянувшаяся мне кобылка еще не покинула ее лоно, хотя до этого оставалось всего несколько часов. Прощупав с помощью ментальных заклинаний сознания всех, кто находился в тот момент на постоялом дворе, я выяснил, что великолепная боевая лошадь, которая должна была вот-вот ожеребиться принадлежала седоусому сорокалетнему воину-магу, опытному наемнику, рубаке и бродяге, который нигде не задерживался по долгу, и за свою жизнь исходил (точнее проехал) здешнюю Европу из конца в конец несколько раз. В этом придорожном трактире он на время обосновался именно потому, что его лошадь должна была вот-вот ожеребиться. До ближайшего большого города, где можно было найти достойного доверия покупателя для ее жеребенка, они просто не успели доехать, пока жеребая кобыла еще могла нести на себе всадника. Старый вояка страшно переживал по этому поводу, потому что не хотел слишком долго задерживаться на одном месте, а странствовать с новорожденным жеребенком он не мог (из опасения за него), так же как найти в такой глухомани того, кому он мог бы его доверить.
Я исследовал сознание и память наемника до тех пор, пока собрал достаточно информации для создания достаточно надежной «легенды», объясняющей неожиданное появление в трактире молодого мага воина без собственной лошади. Для старого воина она была абсолютно убедительной уже потому, что состояла из его собственных мыслей, надежд, воспоминаний и представлений об окружающем мире, но я совершенствовал ее до тех пор, пока она приобрела убедительность для любого обычного человека этого мира. Время имевшееся в моем распоряжении для этой работы было весьма жестко ограничено обстоятельствами, но благодаря доступной мне скорости мышления и навыкам системного аналитика, это не стало проблемой. Мне даже не пришлось пользоваться вычислительными мощностями, имевшимися в моем распоряжении.
Подготовившись к «высадке» (этот термин не совсем соответствовал деталям ситуации, но вполне отражал ее суть), я воспользовался магической оболочкой корабля, чтобы переместиться в бортовую лабораторию, где ждало своего часа изготовленное мной снаряжение воина-мага этого мира, который должен был стать моим домом на неопределенно долгое время.
С сожалением, оттолкнув свою исходную оболочку, -- превратив ее в «отпечаток» в центральном кристалле своего посоха, -- я придал своей магической оболочке форму человеческого облика, который хотел создать и заполнил ее магической энергией. В результате я оказался посреди лаборатории в человеческом теле, что называется «в чем мать родила» если не считать небольшого прозрачного кристалла висящего у меня на шее на тонкой стальной цепочке. На самом деле цепочка была частью кристалла, но обнаружить это, как и истинные свойства кристалла, местным магам было не под силу. Их надежно скрывала ото всех, кроме его владельца, сама суть «посоха любой формы», который создали куда более сильные и умелые маги. «Отпечаток» своей исходной формы в его центральном кристалле я скрыл, просто изменив оптические свойства оболочки «посоха». И в обычном и в магическом восприятии кристалл выглядел как небольшой кусок прозрачного кварца (который в этом мире редко использовали для создания амулетов), лишенный магических свойств.
У меня не было собственного опыта существования в совершенно здоровом человеческом теле, но благодаря воспоминаниям, которые стали частью Изумрудного Ключа, я чувствовал себя настолько естественно, словно родился и прожил значительную часть своей жизни именно здоровым человеком. Созданное мной человеческое тело, повторяло то, которое я покинул в родном мире с помощью магии Изумрудного Ключа (каким оно было в восемнадцать лет) с поправкой на отличное физическое состояние, морфологические особенности, которые формировали занятия с раннего детства местной разновидностью воинского искусства, и особенности внешности, характерные для жителей центральной части самого крупного из королевств здешней Европы.
Размотав сверток с одеждой мага-наемника, я натянул колет из мягкой, но прочной кожи, привычным, -- благодаря заимствованным из памяти молодого дворянина навыкам, -- движением перекинул через правое плечо перевязь с оружием, натянул на ноги ботфорты (оказавшиеся куда более удобными, чем я осмеливался надеяться), накинул на плечи плащ таким образом, чтобы он не мешал мгновенно выхватить из ножен рапиру в случае необходимости, и, наконец, водрузил на голову шляпу с пером. Спрятав цепочку с кристаллом под одежду, Я перекинул через плече уложенные друг на друга ремни сбруи, крест на крест с оружейной перевязью, -- в такой укладке они выглядели как еще одна, более громоздкая перевязь, причем объемистые кожаные сумки, прикрепленные к ней расположились достаточно удобно, хотя вес их все равно изрядно мешал. Ну не полагалось местным магам-воинам странствовать на своих двоих и снаряжение они подбирали себе только в расчете на передвижение верхом.
Сплетя простое, но надежное левитационное заклинание, я просто «оттолкнул» свой корабль в центральный кристалл посоха, одновременно рассеяв скрывающее плетение, созданное с помощью магической оболочки. В результате я словно появился из ниоткуда в ярко-голубом летнем небе на весьма приличной высоте над петляющим по лесу трактом в паре лиг от того придорожного трактира, куда мне нужно было добраться, -- и начал падать с довольно большой скоростью, но без ускорения.
Легко погасив ногами силу удара о землю, словно спрыгнул с приличной высоты, я огляделся по сторонам. На сухой пыльной грунтовой дороге, которая в этом месте была довольно широкой и прямой никого не было. Я выхватил из ножен рапиру и дагу и некоторое время вертелся на месте, пробуя на практике сложные выпады и финты. Убедившись, что заимствованные навыки, и состояние созданного мной тела вполне соответствуют друг-другу, я вернул оружие в ножны и зашагал в сторону трактира, в конюшне которого стояла жеребая боевая лошадь.
По-дороге, обдумывая всевозможные варианты дальнейшего развития событий, я решил подстраховаться, сведя к минимуму несоответствие всей своей сущности этому миру. Прежде всего, я воспользовался частью третьего заклинания Ключа, чтобы погасить свою рунную оболочку, предварительно сбросив магическую энергию из структуры накопителя в центральный псевдокристалл своего посоха. При этом мне удалось сохранить почти всю энергию, -- ведь мой кристалл-накопитель не был обычным зачарованным куском кварца, не смотря на идентичные ему характеристики. Свойства этой части метакристалла были гораздо более статичными, чем у остальной оболочки «посоха любой формы», но когда я попытался изменить их с помощью связи с посохом, чтобы увеличить емкость кристалла-накопителя, мне удалось достаточно легко сделать это, хотя, по сравнению с остальной частью посоха, центральный псевдокристалл был почти статичным объектом. Для изменения его свойств мне понадобилось довольно много магической энергии (одного потока из структуры-накопителя магической оболочки оказалось для этого недостаточно), но, по сравнению с объемом энергии необходимым для эквивалентного форсированного увеличения емкости обычного кристалла-накопителя это количество было ничтожно малым. Потом с помощью нескольких ментальных заклинаний я стер большую часть собственной памяти. Ее сохранил только мозг моей исходной физической оболочки, находящейся в центральном кристалле посоха. Для меня особой разницы не было, поскольку благодаря отлично защищенной от любого вмешательства магической связи с посохом я мог в любой момент воспользоваться этой информацией, -- зато любому магу даже очень сильному и умелому, не удалось бы после этого добраться до нее. Мне очень не хотелось оказаться в положении тех чья память обеспечила мне знания об этом мире, -- поэтому сделал все, чтобы мне не пришлось рисовать, состязаясь с местными магами во владении чисто телепатическими приемами и ментальной магией. После таких своеобразных приготовлений, даже выиграв ментальную дуэль, что было очень мало вероятно, мой противник не нашел бы в моем сознании и памяти того, что не принадлежало этому миру. Заклинания Ключа при этом остались на своем месте, -- их нельзя было стереть как обычные воспоминания, -- но для кого либо, кроме меня, их сила была недоступна, так что это не имело значения. Тем более, что обнаружить их в моей памяти было весьма непросто. В этом мире я намерен был полагаться, прежде всего, на клинки духа, и здешнюю разновидность магии, что, впрочем, не мешало мне в случае необходимости мгновенно противопоставить достаточно опасному противнику всю свою магическую силу, навыки мага и знания, принадлежащие нескольким мирам.
Я не даром потратил много усилий и довольно много времени, совершенствуя свою «легенду», предназначенную прежде всего для седоусого наемника, -- владельца жеребой лошади. Если мое появление у ворот трактира и вызвало некоторое удивление, то после того, как я разговорился со старым рубакой, медленно тянувшим темное пиво из большой деревянной кружки за дальним столиком в общем зале трактира, оно быстро сошло на нет, -- уж если опытный маг-наемник счел, что ничего подозрительного во мне нет, то остальным, волей не волей пришлось придерживаться того же мнения. Сочтя меня равным себе, если не по силе и опыту то по основным навыкам и сословному положению, старый наемник очень обрадовался моему появлению, восприняв его как щедрый подарок удачи, которую воины (даже воины-маги) в этом мире, как и во многих других, почитали едва ли не больше, чем большинство известных им богов.
Он с готовностью поверил в мой рассказ, из которого следовало, что я был сыном провинциального дворянина, небольшие владения которого находились далеко от обжитых земель, причем разводить хороших лошадей там было негде, -- поэтому обучив меня владению магией и клинком, отец отправил меня в путь пешим, снабдив помимо того, что необходимо любому воину-магу деньгами, которых должно было хватить на покупку отличной лошади. Конечно этих же денег вполне могло хватить и на то, чтобы скромно, но безбедно прожить всю жизнь в каком ни будь захолустье, но человеку моего сословия этого было мало. Старый вояка долго расспрашивал меня, не столько об отце и прочих предках, сколько о том, чему он научил меня. Закончился наш разговор чем-то вроде беззлобной дуэли с применением не только клинков, но и боевой магии, устроенной на довольно обширном, мощеном булыжником дворе перед трактиром. Любой, кто знал достаточно о боевом искусстве этого мира, наблюдая за ней понял бы, что мы тщательно следили за тем, чтобы не повредить друг другу, демонстрируя свое мастерство, -- однако таких знатоков среди трактирной обслуги и немногочисленных постояльцев не было, так что устроенное нами побоище вызвало изрядный переполох. К тому же, несколько боевых заклинаний, отброшенных защитными чарами, или клинками, наполненными магической энергией, повредили в нескольких местах фасадную стену трактира и каменную ограду двора.
Нам пришлось возмещать трактирщику убытки, разделив траты пополам. При этом я потерял некоторую часть изготовленного денежного запаса, зато сразу после боя старый наемник буквально поволок меня в конюшню, по дороге наложив на себя заклинание, мгновенно выбившее из его тела последствия долгого, хоть и не слишком активного употребления довольно крепкого темного пива. Рождения жеребенка мы дожидались вместе, причем старый наемник взял с меня едва ли не клятву, в том, что, если это будет кобылка я останусь здесь до тех пор, пока она не подрастет достаточно чтобы нести меня на себе, после чего отправлюсь в путь вместе с ней и буду заботиться о своей лошади как полагалось здешнему воину-магу. Я с радостью обещал ему это, потому, что именно так и собирался поступить.
Баюкая на руках новорожденную кобылку, я шепотом договорился о цене со старым воякой. Он готов был отдать ее мне даже даром, но, с его точки зрения, это было бы неуважением к ее матери. Я с радостью отдал седоусому наемнику большую часть изготовленного золота и серебра, -- того, что у меня осталось после этого, вполне должно было хватить для того, чтобы прожить ближайшие три года на этом же постоялом дворе. Чтобы быть уверенным в том, что это действительно так, я сразу уплатил вперед необходимую сумму хозяину трактира, чем заслужил его искреннее расположение и окончательно загладил вину за побоище, учиненное на пару со старым наемником во дворе трактира. После этого, денег у меня почти не осталось, -- как и полагалось в этом мире начинающему воину-наемнику, -- зато у меня было все необходимое, чтобы со временем зарабатывать их по мере необходимости избранным мной ремеслом.
Старый вояка хоть и стремился уехать как можно скорее, задержался в окрестностях трактира еще почти на месяц. Он помог мне разыскать хорошую крестьянскую лошадь, которая могла стать кормилицей для моей кобылки. В том, что она была именно моей ни у него ни у меня сомнений не было с первых мгновений жизни юной огненно-рыжей красавицы. Первые несколько дней жизни почти все время между кормлениями она провела у меня на руках. Даже без помощи магии, которую использовали для ее создания в этом мире, между нами сформировалась глубокая эмоциональная связь, которая быстро крепла, обретая все новые и новые нити, по мере того, как формировался разум недавно родившейся лошади. Седоусый наемник пристально следил за этим, не показывая своих чувств, но все время улыбаясь украдкой в роскошные усы. Он уехал только после того, как я закрепил природную связь со своей лошадью уже с помощью магии, -- убедившись, что я все сделал правильно. При этом наши лошади не заметили расставания. Моей кобылке вполне хватало молока кобылы-кормилицы и пока я был рядом этого ей было достаточно, чтобы чувствовать себя совершенно счастливой, -- укрепленная с помощью магии эмоциональная связь лошади и всадника была несравнимо сильнее природной связи кобылы-матки с ее дочерью. Попрощавшись со старым воякой и от всего сердца пожелав ему удачи, я полностью сосредоточился на общении со своей лошадью. Только так можно было создать полноценную связь между нами, -- прежде всего по этому я отказался от покупки взрослой лошади, хотя многие воины этого мира, даже отлично владеющие магией, в аналогичной ситуации поступили бы именно так.
Три года я упорно оттачивал искусство оттачивал здешнюю разновидность навыков воина-мага постоянными тренировками, поровну деля время между ними и общением с подрастающей кобылкой. Спал я в конюшне, так что вместе мы проводили куда больше времени, чем порознь. Когда Искорка, -- так я назвал свою лошадь за великолепную огненно-рыжую шерсть, удивительную резвость, ощутимую с первых ее шагов и задорный веселый нрав, -- достаточно подросла для этого, мы начали тренироваться вместе. Не знаю, кто из нас больше ждал того дня, когда я впервые сел верхом в этом мире. Пожалуй, Искорка ждала этого все же больше, чем я, -- ее чувства были искренне и сильнее моих. Она привыкла двигаться в сбруе задолго до этого, так, что, когда этот день наконец наступил, мне осталось только вскочить ей на спину, привычным движением подхватив поводья и мы буквально вылетели со двора придорожного трактира. Мое снаряжение постепенно перекочевывало из сундука в конюшне, на свое законное место в седельных сумках, становясь грузом, который помогал Искорке развивать мышцы во время тренировок. Собирать вещи мне не пришлось, иначе они так и остались бы в сундуке в конюшне трактира, -- в тот момент у меня просто не хватило бы терпения собрать их глядя на нетерпеливо танцующую кобылу.
После долгой стремительной скачки по пустынной лесной дороге, когда наше общее возбуждение достигло предела нестерпимости, Искорка сама свернула с дороги на небольшую укромную поляну, недвусмысленно выразив свое желание мелодичным призывным ржанием. Рыжая красавица и прежде пыталась меня совратить, -- постепенно мне понадобилось все мое мастерство общения с лошадьми (и обретенное долгой практикой в прежней жизни, и заимствованное в этом мире), чтобы удовлетворить ее стремление к сексуальной близости эмоциональной близостью и ласками, которые успокаивали а не возбуждали взрослеющее тело кобылы (желание просто уступить ей мне удавалось при этом сдерживать только с помощью ментальной магии), -- но в тот долгожданный день я уже мог ответить ей взаимностью. Тогда я впервые оценил по достоинству еще одну особенность сбруи, какой она была в этом мире. Мне не пришлось искать на месте подходящую опору для себя. Соскочив со спины разгоряченной кобылы я просто отстегнул от седелки мягкие кожаные стремена и пристегнул их к укрепленным металлическими кольцами отверстиям в накрупной перемычке подхвостного ремня, предназначенным именно для этого. Первый раз я овладел Искоркой немного поспешно, хоть и со всей необходимой осторожностью, -- долгим ласкам просто не было места в той первой близости, -- мы ждали ее слишком долго, но ее сменили еще несколько. По мере того, как наше возбуждение спадало, мы все больше времени уделяли нежности и взаимным ласкам. Заночевать нам пришлось на той же поляне. Искорка уютно свернулась калачиком в густой траве, а я устроился рядом с ней на расстеленном плаще, прижавшись к сильному теплому телу, одновременно мягкому и упругому. Еще никогда в своей жизни я не был настолько счастлив. Только на следующий день действительно начал свой путь в том мире молодой наемник, -- воин-маг по имени Дрэйк, как и многие до него, не имевший ничего в этом мире, кроме мастерства и отваги и не дороживший ни чем кроме чести и жизни не столько собственной, сколько своей красавицы-лошади – верной спутницы, подруги и любовницы.
…на древний камень плит небольшого двора медленно падали лепестки цветущих персиковых дереве. Плавно, словно исполняя удивительный танец, кружили у длинного стола, укрытого ослепительно белой скатертью, прекрасные служанки в струящихся одеждах из ослепительно белого шелка, -- подавая одно за другим невероятно сложные блюда в посуде из бесценного белого фарфора с тончайшей росписью цвета небесной синевы. Разнообразие яств и напитков, казалось, не имело конца, но все они включали в себя великолепные спелые персики, хотя часто догадаться об этом можно было только потому, что иначе быть не могло.
В центре стола восседал император, -- бессмертный правитель и самый могучий из магов среднего царства. Его фигура в роскошных, белых одеждах словно светилась изнутри, казалось что белый свет, невероятно яркий, но не режущий глаз, струится сквозь белую кожу старца, сохранившего крепость юности, -- сквозь его длинные белоснежные волосы, бороду и усы, но сильнее всего – из светло-серых смеющихся глаз, лучащихся искренним весельем и невероятной внутренней силой. Раз в пятьсот лет он прерывает свою долгую медитацию и наведывается и миниатюрного, но во всем полноценного мира, созданного специально для этой цели силой его волшебства, в свой дворец на шестиглавой Горе Стихий, откуда правят страной в его отсутствие чиновники и военачальники, удостоенные императором дара бессмертия. Прежде чем вернуться к медитации еще на пять сотен лет, император устраивает Персиковый Банкет, на который кроме бессмертных приглашают тех немногих, кто достоин вкусить императорский эликсир бессмертия и присоединиться к их числу.
Не знаю, были ли на этом пиру прежде те, кто не был подданным вечного императора, но я оказался в их числе, хотя даже не успел толком начать поиски такой возможности. Все сложилось само собой, -- может быть так решили в Небесной Канцелярии страны Цинн, для которой даже император не более, чем для него простой смертный, -- этого я тоже не знаю, однако первый купец, к которому нанялись на службу мы с Искоркой, вскоре после этого повел свой караван в среднее царство. Потом оказалось, что он нанялся сопровождать одного из императорских чиновников страны Цинн, которому нужно было вернуться в свою страну, как раз за тем, чтобы присутствовать на Персиковом Пиру, куда он был приглашен в награду за умелую и верную службу бессмертному императору. Долгая дорога до границ среднего царства, обнесенных каменной стеной, которая казалась бесконечной, но вскоре после того, как караван миновал ворота в башне двенадцатой северо-восточной заставы, на нас напали. Бой оказался страшным и выжить удалось совсем немногим. В тот момент, когда, защищая, по приказу хозяина каравана, чиновника страны Цинн от его же соотечественников, я уже собирался пустить в ход не известную в этом мире магию (другого выхода у меня просто не было), подоспели отряды легкой кавалерии легионов генерала Квай Гона, -- одного из бессмертных полководцев вечного императора. На горе Шести Стихий стало известно о заговоре против нового бессмертного, затеявших его чиновников (удостоенных бессмертия много столетий назад) тут же казнили по приказу самого императора, а на встречу каравану отправили легион генерала Квай Гона, но произошло это слишком поздно, чтобы предотвратить нападение. Когда мы подошли к подножию горы Шести Стихий, я неожиданно получил приглашение на персиковый банкет. На вопрос, который я решился задать генералу Квай Гону, доставившему это приглашение, цинский полководец ответил, что по мнению императора именно я спас того, кто должен был удостоиться дара бессмертия, -- поэтому мне даровано право вкусить императорский эликсир на Персиковом Пиру. Я отнюдь не был уверен, что достоин этого больше, чем любой из охранявших караван воинов, выживших в том бою, -- но такова была воля вечного императора и отказаться я не мог, даже если бы очень захотел.
Когда Персиковый Банкет подошел к середине, красавицы-служанки все так же, словно танцуя, вынесли к пиршественному столу нефритовые сосуды с императорским эликсиром бессмертия по числу тех, кто должен был впервые вкусить этот напиток в тот день. В тот момент я внутренняя напрягся, стараясь не выдать этого. Я знал, как должен поступить и не мог поступить иначе, но не был уверен имею ли право поступить так. Меня спасло то, что среди удостоенных бессмертия в тот день кроме меня был еще один воин, -- генерал армии цин (удивительно молодой для своего звания, почти одного возраста с моей физической оболочкой), успевший отличиться на какой-то неведомой мне войне. Приняв нефритовый сосуд с эликсиром из рук прекрасной служанки, он упал на одно колено перед троном вечного императора, столь резко склонив голову к каменным плитам двора, что его массивный шлем из черной бронзы звонко ударил в древний шершавый камень. Протянув сосуд с эликсиром бессмертия по направлению к императору, словно признавая его право лишить его этого дара, он попросил о том, о чем собирался просить и я, -- дозволении разделить дарованный ему эликсир со своей лошадью. Это меня не удивило, -- я знал, что цинские воины-маги этого мира находились со своими лошадьми примерно в таких же отношениях, как воины здешней Европы, -- куда больше удивил меня ответ императора. Мягко улыбнувшись застывшему в ожидании воину немного странной улыбкой, -- полной одновременно понимания, сочувствия и сожаления, -- император молча кивнул в знак разрешения, но после этого он предупредил удостоенного бессмертия генерала, что, выпив лишь половину эликсира, он обретет бессмертие, но останется подвержен чувствам и страстям смертного. Думаю что молодого генерала армии цин, как и меня удивило это предупреждение. Чиновника может прельщать вечная жизнь свободная от страстей и переживаний, но для воина она не имеет ни смысла ни ценности. То, что произошло затем, удивило меня еще больше. Я многое знал о стране Цинн и успел к тому времени овладеть нескольким основными цинскими диалектами. Кое что я знал и о свойствах императорского эликсира бессмертия, но я не знал, что разделить действие одной порции эликсира с другим существом так, чтобы оба, вкусившие его, обрели бессмертие (не смотря на то что половины порции было для этого слишком мало), можно было, только вступив с ним в любовную связь сразу после употребления эликсира.
Еще раз низко поклонившись своему повелителю генерал встал на ноги, плавным, неуловимо стремительным движением умелого и опытного бойца. По мановению руки императора двое из воинов дворцовой стражи, охранявших периметр двора оставили свои посты, но вскоре вернулись ведя в поводу великолепную гнедую кобылу, -- спутницу молодого генерала удостоенного дара бессмертия. Нежно поцеловав ее, цинский воин открыл нефритовый сосуд с эликсиром и отпив ровно половину опалесцирующей золотисто-зеленой жидкости, поднес его к губам своей лошади, постепенно приподнимая, чтобы она могла выпить все до последней капли. То, что произошло вслед за этим, выглядело настолько красиво, что со стороны казалось скорее одной из множества утонченных дворцовых церемоний, чем соитием человека и лошади полным страсти любви и нежности. Я считал себя достаточно опытным и сведущим в подобных вещах, но наблюдая за происходящим, я успел обнаружить для себя много нового в этом искусстве, известном мне отнюдь не понаслышке.
Когда одна из прекрасных служанок в белоснежных шелковых одеждах поднесла нефритовый сосуд мне, я поступил так же, как это сделал цинский генерал, с той лишь разницей, что прежде чем пасть на одно колено перед троном вечного императора, я склонился в низком придворном поклоне (каким он был в здешней Европе), сделав соответствующий жест шляпой. Как и молодой генерал армии Цинн, я получил разрешение императора разделить дар бессмертия со своей лошадью. Когда воины дворцовой стражи привели Искорку, я вскрыл драгоценный нефритовый сосуд, в точности повторяя движение цинского генерала, и пригубил императорский эликсир. Смесь нефрита, киновари и солей ртути сама по себе не отличается ни изысканным вкусом, ни, тем более, полезностью для здоровья, но стараниями придворных магов вечного императора она обрела не только свои удивительные свойства, но и удивительный вкус, с которым не могло сравниться все, что мне доводилось вкушать прежде и все о чем я знал только теоретически. Искорке эликсир понравился не меньше чем мне. Мне не пришлось упрашивать ее выпить вторую половину содержимого нефритового сосуда, чего я очень боялся до того, как ощутил его вкус. Когда рыжая красавица допила все до последней капли, я ощутил влечение к ней, равного которому никогда еще не испытывал. Разница была отнюдь не в силе этого чувства, но в его глубине и утонченности, -- прежде я не подозревал, что влечение, само по себе, обладает таким множеством чувственных нюансов. Искорка в тот момент испытывала те же ощущения и даже если бы я не знал, что обязан немедля овладеть ею и имею на это полное право согласно древнему церемониалу, предусмотренному для такой ситуации, я не мог бы поступить иначе. За свою прежнюю жизнь я был близок со многими кобылами. Близость с каждой из них была прекрасна по-своему, но ни одна не могла сравниться с удивительным темпераментом Искорки, -- чувственным, нежным, и жарким, словно чистое пламя, -- однако все наши прежние близости были только яркими но слабыми искрами чувственного наслаждения, по сравнению с тем, что мы испытали, находясь под воздействием императорского эликсира бессмертия, изменявшего в это время наши тела. Лишь самым краем сознания я осознавал окружающий мир и мог порадоваться тому, что всего, чего хотелось нам с Искоркой, мне удавалось достичь, не нарушая внешней красоты и утонченности происходящего. Наша близость длилась не дольше обычного, но для меня и Искорки она стала вечностью полной истинного наслаждения…
Меня разбудило ласковое прикосновение к лицу теплого солнечного света. Открыв глаза, я с некоторым сожалением вынырнул из великолепного сна. Мне снова снился Персиковый Пир во дворце вечного императора на древней Горе Стихий. Как далеко до нее отсюда (почти из центра самого крупного из королевств той части этого мира, что соответствовала Европе на оставленной мной Земле) и как давно это было. Нечаянный дар вечного императора открыл мне много дорог в среднем царстве и я провел та долгое время, разыскивая то, за чем пришел в этот мир. Какое то время я служил империи Цинн, потом снова стал простым наемником, продавая свой клинок и мастерство мага тому, кто предлагал хорошую плату и не требовал взамен ничего недостойного. Благодаря телесному бессмертию я мог наслаждаться таким образом жизни не опасаясь за себя и за Искорку. В то же время, дар вечного императора, в определенном смысле связал меня с тем человеческим обликом, в котором я вкусил эликсир бессмертия. Конечно я мог изменить облик, оставшись бессмертным, но сменить эту физическую оболочку на другую (например на свою истинную физическую форму), сохранив бессмертие, я не мог. Это вынуждало меня еще упорнее искать то, что дало бы бессмертие моей сущности. В конце концов я нашел то что искал в древнем монастыре таоистов на Горе Небесных Лугов. Монахи многих цинских монастырей отлично владели магическим искусством, -- сложным и весьма своеобразным, настолько плотно переплетенным с религией и духовностью, что отделить одно от другого, зачастую было невозможно, -- однако то, что разыскивал я было все же творением магии. К тому времени, когда поиски привели меня в монастырь на Горе Небесных Лугов, я сам достаточно хорошо изучил искусство заклинателей таоистов, чтобы стать монахом этого монастыря. Я не был подданным империи Цинн, но был бессмертным, что, само по себе, означало доверие вечного императора, -- поэтому мне разрешили остаться в монастыре, как любому воину среднего царства, изъявившему такое желание и готовому идти путем Тао. Я провел в монастыре много лет совершенствуя владение цинской магией и той разновидностью боевого искусства, которую создали основатели этой обители. То что привело меня туда, монахи именовали «плетением бессмертия духа». Это плетение было наиболее бережно хранимой тайной древней таоистской обители, но со временем я получил право изучить и его. После этого мне пришлось провести в монастыре почти столько же времени, сколько я провел прежде, почти целиком посвятив его медитации, для того, чтобы «плетение бессмертия духа» обрело силу и стало неотъемлемой частью моей сущности. Такое же плетение я наложил тогда и на Искорку, -- потому что не собирался вечно оставаться в этом мире, а за его пределами только такая магия могла защитить ее по настоящему. Когда плетения достаточно окрепли, я покинул и древнюю обитель и земли среднего царства. Жизнь здешней Европы нравилась мне куда больше того, что творилось в империи Цинн, -- может быть потому, что прежнюю свою жизнь я прожил в самом центре земной Европы. Я мог бы вовсе покинуть этот мир, но жить вместе с Искоркой той жизнью, которая нравилась нам обоим можно было и здесь, -- потому я остался, вернувшись к жизни наемного воина-мага, для бессмертного вполне привлекательной. В мирах, где магия и наука были развиты сильнее, чем здесь, жизнь была гораздо сложнее и у меня не было желания сменить неопределенность и трудности прежней жизни на новые, какие в моем мире никто не мог себе даже представить. В простоте жизни, которую я вел в этом мире, я находил ничем не омраченное удовольствие. Несмотря на все то, что давала мне близость и магическая связь с Искоркой, мне приятно было сознавать, что, изменив сущность рыжей красавицы с помощью Изумрудного Ключа, я могу превратить эту связь в обычную дружбу, дав нам обоим полную свободу и равные возможности искать собственный путь, если когда ни будь мы, все же, захотим этого.
Улыбнувшись этой мысли, которая всегда радовала меня, я посмотрел на лежащую рядом Жанет. Девушка все еще сладко спала, утомленная бурной ночью. Глядя на нее, я вновь улыбнулся, теперь уже совсем недавним воспоминаниям.
Я заехал в этот придорожный трактир вчера поздно вечером по дороге из порта Лиртен в Тьерри, -- столицу одной из областей королевства, где я собирался искать нового нанимателя. Устроив Искорку на конюшне, я вошел в общий зал трактира, намереваясь поинтересоваться у хозяина, найдется ли у него свободная комната на одну ночь; поужинать и выпить пару стаканов вина. Пока я разговаривал с хозяином, возвышавшимся за трактирной стойкой словно дубовая винная бочка, ко мне подошел изрядно выпивший молодой аристократ и заплетающимся языком заявил мне, что простому наемнику нечего делать здесь, если он не докажет свое уважение ему и его благородным друзьям, купив им по бутылке лучшего вина, какое есть в этом трактире. Прежний наниматель, щедро расплатился со мной, и я вполне мог позволить себе выполнить требование пьяного наглеца, но это было не в моих правилах. Я ответил ему, что он сегодня уже выпил более чем достаточно и сейчас не сможет отличить самое лучшее вино от деревенской браги, -- поэтому ему стоит протрезветь, прежде чем предъявлять мне подобные требования.
Пьяный юнец не долго думая выхватил кинжал и рапиру, -- сноровка фехтовальщика не изменила ему даже в пьяном угаре. Магом он не был и я мог бы легко успокоить его одним усыпляющим заклинанием, но боковым зрением я заметил симпатичную служанку, наблюдавшую за происходящим от дальнего стола, который она протирала чистой тряпицей, -- поэтому ответил «любезностью на любезность», стремительно развернувшись к противнику и выхватив из ножен клинки духа. К счастью первое впечатление оказалось верным, -- даже пьяным молодой аристократ фехтовал умело и красиво. Дав девушке возможность полюбоваться своеобразной дуэлью, я выбил у юноши из рук оба клинка одним сложным финтом, который, как я и предполагал, не был ему известен, бросил свой кинжал в ножны и успокоил драчуна коротким движением левой кисти, метнув таки в него усыпляющее плетение. Следующим движением я извлек из перевязи несколько деревянных игл со слабо заостренными концами, макнул их в усыпляющее зелье, пузырек с которым хранился в одном из кошелей на перевязи, и веером метнул иглы в собутыльников молодого нахала, которые начали подниматься из-за стола, намереваясь наказать обидчика своего приятеля. Изрядно перебравшие юнцы мгновенно уткнулись мордами в деревянный стол, что им полагалось бы сделать гораздо раньше, а я расплатился с трактирщиком за ночлег, выпил стакан вина и, взяв ключ от комнаты, направился к лестнице ведущей наверх, -- ужинать в общем зале у меня не было никакого желания.
Ужин мне принесла та самая симпатичная служанка. Ставя на стол посуду и позднее, убирая ее, она активно строила мне глазки и улыбалась, но заговорить не решилась. Только когда я уже разделся, собираясь лечь спать, раздался тихий осторожный стук в дверь. Привычным движением, подхватив перевязь со спинки кровати, я поинтересовался кто там, хотя магическим зрением отчетливо видел девушку, которая была возбуждена и очень взволнована. Услышав ответ, произнесенный почти шепотом, я разрешил ей войти.
Увидев меня нагишом, девушка очаровательно покраснела, притворно потупив глаза, потом улыбнулась и, уже открыто разглядывая меня спросила: «сударь, ваша спутница не будет против, если эту ночь Вы проведете со мной?» Я молча покачал головой улыбнулся девушке и, повесив на прежнее мест перевязь с оружием, шагнул ей навстречу. Привычными быстрыми движениями, распуская шнуровку корсажа простого, но нарядного платья, я тихо спросил, лаская губами, прелестное ушко девушки: «как тебя зовут, красавица?» «Жанет, сударь», -- тихо прошептала она, прижимаясь ко мне всем телом.
Искорка действительно не возражала против того, что я отвечал взаимностью всем желавшим этого представительницам прекрасного пола, если только их облик не был противоположен этому наименованию. Во-первых, рыжей красавице было отлично известно, что ни что в этом мире не может быть равным для меня близости с ней, -- ее уверенность в себе и легкий, веселый нрав исключали ревность как явление. Во-вторых, благодаря магической связи между нами, -- обретшей новую силу и глубину после того как мы разделили между собой силу сосуда с императорским эликсиром бессмертия, -- она была незримой участницей всех моих любовных утех, деля их со мной куда полнее непосредственной партнерши.
Осторожно, чтобы не разбудить спящую девушку, я выскользнул из под тонкого одеяла из белой овечьей шерсти. Привычными, доведенными до автоматизма, движениями я в несколько мгновений натянул ботфорты и кожаный колет, перетянув его поясом. Накинув через правое плече перевязь с оружием и длинный шерстяной плащ, я стянул его, идущим через грудь, шнуром-завязкой и, -- уже поверх плаща, -- накинул через левое плече ремни сбруи, уложенные наподобие перевязи; подхватил левой рукой шляпу, лежавшую на столе, и вышел из комнаты.
Жанет появилась в нижнем зале трактира когда я уже заканчивал завтракать. Трактирщик, увидев счастливую заспанную мордашку девушки, явно намеревался высказать все, что он думает о служанках, спящих больше его самого, но заметив взгляд и улыбку, предназначенные для меня, -- только покачал головой и сам украдкой улыбнулся в усы.
Покончив с отлично приготовленным завтраком я поблагодарил трактирщика, подмигнул Жанет, и вышел из трактира во двор, направляясь к конюшне, -- пора было вновь отправляться в путь. Искорка приветствовала меня радостным ржанием. Сбросив с левого плеча сложенные ремни сбруи с седельными сумками, я вынул скребницу, щетку и гребень и начал чистить рыжую красотку, нежно лаская ее при этом.
Через десять минут Искорка вновь несла меня легкой стремительной рысью по пыльному неширокому тракту, ведущему из Лиртена в Тьерри.
