User:GreyDragon/GreySorcery
Наблюдатель СКМ 3: Серое Колдовство
…«Дардис Собака», -- я мысленно вздохнул. Прозвище не из лучших, хотя этого следовало ожидать. Фельги Дардиса (первая форма колдуна-метаморфа, определяемая животной составляющей его сущности) – довольно крупный волк. Он хотел получить прозвище «волк», но ведь всякому колдуну известно, что получить желаемое прозвище сразу, вместе с фиолетовым плащом, -- редкая, невероятная удача. Дардис с поклоном принял свой первый колдовской плащ, из рук декана факультета метаморфоз и трансформации. Теперь ему придется добиваться права на красный плащ, предпоследний в «радужной лестнице», чтобы самому выбрать себе новое прозвище.
Улыбка Сайруса Многоликого, с которой тот назвал первое прозвище Дардиса, была откровенно злорадной. Он словно говорил: «вот тебе еще одна причина доказать, что ты достоин называться колдуном». Я мысленно скривился, -- Дардис действительно был не самым лучшим учеником на курсе, но, все же, заслуживал лучшего, -- от декана восьмого факультета стоило ожидать прозвища и похлеще. Нрав у правнука Скайлера Тысяча Лиц был столь же скверным, сколь велико было его мастерство в искусстве метаморфоз.
Теперь моя очередь. Знать бы еще, что на, сей раз, придумает повелитель Сайрус. Взяв из рук помощника очередной фиолетовый плащ, старый колдун в красном плаще посмотрел на меня, не скрывая презрения. Еще бы, ведь я не захотел посвятить все силы искусству метаморфоз, которое он считал единственной разновидностью колдовства, достойной всемерного постижения. Я спокойно встретил его взгляд, стараясь скрыть волнение даже мысленно, хотя великий метаморф не владел искусством чтения мыслей.
«Дреймус Четверник», -- я прочел эти слова в сознании старого колдуна за мгновение до того, как он произнес их вслух. Лезть в мысли красного плаща, даже целиком посвятившего себя совсем иной области искусства, для вчерашнего ученика небезопасно, но я, все же, не смог удержаться. За время учебы в гимнасии я успел сменить две кафедры и два факультета, -- к концу учебы это прозвище пристало ко мне намертво. Я даже гордился им, но повелитель Сайрус собирался выплюнуть его мне в лицо как ругательство, имея ввиду количество форм, которые я освоил прежде, чем сменил кафедру метаморфоза на кафедру трансформации. В действительности, форм было еще меньше (меня интересовали, прежде всего, различные приемы изменения формы с помощью магии, а не освоение новых обличий), но меня охватила злость. Мне не хотелось терпеть оскорбление, не имея возможности сразиться с обидчиком.
«Погоди старый оборотень», -- вспышкой мелькнула мысль, превратившая бессильную злобу в веселую ярость, -- «мы еще посмотрим, кто кого». Не успев ни задуматься о возможных последствиях, ни испугаться их, я привычно направил часть маны из внутреннего запаса в свое тело, высвобождая его из человеческой формы и придавая гораздо более комфортный для меня облик – фельги. Волна метаморфоза стремительно охватила тело привычной внутренней дрожью. Раздался треск рвущейся ткани, -- одежду (вернее, ее остатки) придется выбросить, но это не страшно: колдуны-метаморфы редко одевают в человеческом обличье что либо, кроме положенного им по рангу плаща, какого бы цвета он ни был. Почти мгновенно изменив облик (принятие фельги – самая быстрая из возможных метаморфоз, требующая, к тому же, наименьших манозатрат), я успел довершить превращение, уже с помощью магической трансформации, прежде, чем Сайрус Многоликий успел произнести мое прозвище вслед за именем. «Дракон», -- произнес он почти так же удивленно, как в тот день, когда мне впервые удалось принять фельги под его руководством во время практического занятия на втором году обучения. Я ответил великому метаморфу зубастой улыбкой и низко поклонился в знак благодарнрсти, принимая свое первое прозвище, -- именно то, которого добивался.
Сайрус Многоликий раздраженно тряхнул головой, но больше ничего не сказал. Молча вручив мне фиолетовый плащ, он перешел к следующему выпускнику. Я мысленно улыбнулся. Все же сложно отрицать очевидное, будь ты хоть трижды красным плащом.
В самом начале обучения, выбрав восьмой факультет, я решил, что в качестве фельги попытаюсь освоить облик гараты, -- огромного летающего ящера, живущего в горах Арандраха. Моим фельги действительно оказался крылатый ящер, но совсем не тот, в какого я пытался обратиться. Значительно меньше гараты, он имел гибкое, удивительно сильное, несмотря на небольшие размеры, тело, покрытое блестящей серой чешуей, оказавшейся очень прочной. В отличии от гораты, которой мощные крылья заменяют передние лапы, этот ящер имел шесть конечностей: четыре лапы с пятипалыми ладонями и пару кожистых крыльев, растущих из плеч. Шея, -- гибкая и довольно длинная, -- тоже мало напоминала короткую шею гораты. Вдобавок, у него имелся хвост, еще более длинный и гибкий, чем шея, -- у гораты хвоста нет вовсе.
На Рари таких существ нет (как этот облик мог стать животной частью моей сущности, -- одной Инане известно), но колдунам Серой Земли достаточно известно о мирах, лежащих за кромкой, включая те, в которых живут драконы. Повелитель Сайрус сразу узнал мой облик (он и сам умел принимать подобную форму), но, к моему огромному сожалению, он мало что знал об этих существах, кроме их названия и строения тела. Мне пришлось расспрашивать колдунов-бестиологов и искать древние фолианты в огромной библиотеке гимнасия, чтобы понять, что в действительности представляет собой мой истинный облик, -- именно так мне больше всего нравилось мысленно называть свое фельги. Многое мне все равно пришлось узнавать самому, путем проб и ошибок, основываясь на том, что удалось узнать иным способом.
Упорно изучая его суть, я очень полюбил драконий облик, придя к твердому убеждению, что более совершенная живая форма попросту неизвестна не только метаморфам и бестиологам Серой Земли, но и биомагам с их богатейшим, но довольно извращенным воображением. У меня пропало всякое желание осваивать новые формы, коллекционируя их одну за другой, как поступают большинство колдунов-метаморфов. Меня интересовали только приемы изменения и преобразования формы. Изменяя с их помощью свое фельги, я быстро освоил все, что было известно колдунам Серой Земли в этой части искусства метаморфоз. Мне оставалось либо совершенствовать эти навыки, но этим лучше было заняться после окончания учебы, либо все же начать осваивать новые формы, что по-прежнему не привлекало меня. Тогда я сменил кафедру биометаморфоза, на кафедру трансформацмии того же восьмого факультета и начал с прежним рвением осваивать новые способы изменения материи с помощью колдовства.
Обычно колдуны-трансформаторы направляют магию вовне, изменяя окружающие их предметы, или существ, а не самих себя, -- искусство трансформации не связано с физической оболочкой мага и ее отражением в его астральном теле, как искусство метаморфоза, -- но ни что не мешает ему избрать свое тело целью магической трансформации. Превратить живую чешую, -- очень прочную, но все же уязвимую, -- в сверкающую тугоплавкую сталь; укрепить кости другим металлом – достаточно легким, чтобы с таким скелетом можно было летать, но куда более прочным, чем живая кость (даже если это кость дракона); украсить кромки когтей мельчайшими алмазными зубцами…
На какое-то время изучение этого искусства полностью захватило меня… Однако меня по-прежнему интересовал не столько конкретный результат, полученный теперь уже с помощью трансформации, -- сколько понимание того, как именно он был получен. Я довольно быстро исчерпал возможности трансформации драконьего тела в нечто иное, не грозящие ему гибелью. К тому времени я овладел искусством магической трансформации примерно так же, как искусством метамарфоза: значительно уступая остальным ученикам в разнообразии практических навыков, о сути и способах магической трансформации я знал значительно больше лучших выпускников второй кафедры восьмого факультета.
Для того, чтобы подвергнуть свой истинный облик более серьезным изменениям, мне не доставало знания алхимии, техно и биомагии, которые я никак не мог надеяться получить за время, оставшееся до конца учебы (по крайней мере, на уровне понимания сути, а не скудных знаний, имеющих чисто практическую ценность). Переход с кафедры метаморфоза на кафедру трансформации, не был редким явлением, -- так поступали многие, -- но пытаться на третьем году обучения сменить восьмой факультет на десятый и пытаться вникнуть в потемки искусства алхимии, доведшего большинство самых верных и талантливых своих адептов до помешательства, было несомненным безумием. Изучать те разновидности колдовского искусства, знания которых мне недоставало, у меня не было никакого желания (искусство мага слишком связано с его сутью, чтобы можно было безболезненно изучать нечто чуждое природным склонностям), но и замыкаться на совершенствовании родного для себя искусства метаморфрза и трансформации, -- чему я собирался посвятить всю жизнь, -- мне тоже не хотелось до тех пор, пока учеба не окончена и есть возможность узнать нечто для себя новое.
Я пытался разрешить это противоречие столь упорно, что очень скоро мне в буквальном смысле захотелось взвыть от бессилия. К тому времени я давно привык к ощущению слабости и беспомощности, в человеческом облике. Приняв фельги, я попытался вновь решить эту задачу уже в драконьем обличье. Я давно заметил, что мозг дракона работает не так, как человеческий, -- его сложнее поставить в тупик, а холодная ярость не замутняет разум, а, напротив, сжигает многие препятствия на пути мыслей, как драконий огонь сжигает метал и камень.
Так случилось и в этот раз. Злость, достигшая опасного для человека предела, которая прежде мешала мне, -- помогла понять очевидное. Я могу взяться лишь за изучение вида Искусства родственного двум уже освоенным. Вопрос в том, можно ли с его помощью решить поставленную задачу. Вскоре в моем сознании окончательно сложился план столь дерзкий и необычный, что это само по себе давало некоторый шанс на успех. Возможность получить желаемое в полной мере была столь привлекательной, что я решился рискнуть, хотя раскрытие моих намерений означало верную гибель.
Я сменил восьмой факультет Метаморфрз и Трансформации на девятый – Иллюзорности и Дубликаторства. Искусство создания допелей пусть мало, но все же родственно искусству метаморфоз. Во-первых, допельмастер работает с псевдоматерией, создаваемой колдовством. В искусстве метаморфоз она не менее активно используется для создания форм, масса которых больше массы тела колдуна-метаморфа. Я научился работать с псевдоматерией, стремясь увеличить свою фельги до тех поистине впечатляющих размеров, каких достигают некоторые виды драконов. Драконий облик действительно оказался отлично приспособлен к размерам гораздо большим, чем размеры моего фельги. Увеличивать его размеры и массу получалось на удивление легко, -- мне не пришлось испытать тех мучений, которых стоило иным метаморфам освоение первых крупных форм, -- однако, работать с псевдоматерией я, научился все же лучше многих. Осваивая создание доппелей я усовершенствовал эти навыки, открыв для себя множество новых способов их применения, но они не были для меня новыми, в отличии от второй основы мастерства дубликаторов, ради которой я, собственно, и стремился освоить его.
Допельмастер, как и метаморф, работает с формой, с обликом, но совершенно иначе. Колдун-метаморф стремиться понять суть того, или иного живого облика, слиться с ним, вначале мысленно, чтобы потом, уже с помощью колдовства, превратить это состояние в новую физическую форму. Главная сложность освоения нового облика для опытного метаморфа заключается в том, что понять его сознательно невозможно. Сознание человека не способно выполнить такую задачу, будь он хоть трижды колдуном. Тем не менее, человеческий разум вполне на это способен, хотя процесс практически не поддается контролю, -- колдун может только запустить его и ждать результата, стараясь приблизить его, с помощью сознательных усилий.
Почти так же действует и колдун-трансформатор, пытаясь понять суть существа, или предмета, чтобы иметь возможность обратить в него цель магической трансформации. Трансформатор не стремиться понять объект столь глубоко, как метаморф, и активно пользуется для этого чтением ауры. Поэтому арсенал превращений, доступных колдуну-трансформатору, неизмеримо превосходит число форм, которые успевает за свою жизнь освоить столь же талантливый колдун-метаморф (вдобавок, он не ограничен живой материей). Но и метаморфы и трансформаторы хранят освоенные ими превращения в своей памяти в виде своеобразных, ни на что иное не похожих воспоминаний. Именно это не позволяет адептам этой разновидности Искусства расширять свой арсенал превращений до бесконечности, сколь бы талантливы они ни были, -- возможности самой сильной и тренированной памяти, все же, чрезвычайно ограничены.
Допелимастер поступает иначе. Он использует заклинания, создающие магический отпечаток объекта, на который они были направлены, -- допельматрицу. Когда такое заклинание возвращается к заклинателю в виде допелиматрицы, он определенным образом сворачивает его и хранит в своей астральной оболочке. Конечно возможности допельмастера тоже ограничены: во-первых, его умением компактно сворачивать допельматрицы, во-вторых, -- развитостью астрального тела. Тем не менее, теоретически, опытный допельмастер может хранить в своей астральной оболочке почти бесконечное количество матриц ведь, чем активнее он пользуется магией, тем быстрее развивается его астральное тело. К тому же, допельматрицу можно снять мгновенно и тому, кто становиться ее прототипом, обнаружить это непросто, даже если он владеет магией. Однако главное достоинство допельматриц, столь привлекавшее меня, заключается в том, что они представляют собой не только абсолютно точные, но и полные копии объектов, с которых сняты. Если прототип допелиматрицы – человек, то все знания и навыки, которыми он обладал в момент снятия матрицы, становятся ее частью. Поэтому, допель-повар может приготовить хороший обед (если допельматрица была снята с хорошего повара), а допель-крестьянин умеет работать в поле. Более того, достаточно совершенный допель колдуна способен колдовать не хуже своего прототипа пока не израсходует запас маны, вложенный в него допельмастером в момент создания. Восполнять истраченную ману не способны даже самые совершенные допели. Вдобавок, создание колдующего допеля требует большого мастерства и усилий. Даже создание допеля, не уступающего выносливостью живому существу – не самая простая задача. Простейшие допели представляют собой пустоту, заключенную в тонкую оболочку из псевдоматерии, в точности повторяющую облик прототипа. При малейшем ее повреждении, такие допели исчезают с тихим хлопком.
К сожалению, знания и навыки, заключенные в допельматрице, не доступны колдуну-дубликатору сами по себе. Допельмастер может поддерживать очень тесную ментальную связь с допелем, может заставить его выполнить все, что способен сделать его прототип, -- допель не может воспротивиться приказу, поскольку не обладает ни сознанием, ни собственной волей (хотя способен действовать самостоятельно, без постоянного контроля допельмастера), -- может сам управлять допелем как собственным телом, воспринимая все его действия и ощущения в мельчайших подробностях; но все действия, понятные его прототипу (но не допельмастеру), будет выполнять именно допель. Допельмастер может только наблюдать, чувствовать их и пытаться чему-то научиться таким путем.
Конечно, это было не то, к чему я стремился, переводясь на факультет Иллюзорности и Дубликаторства, но и искусство допельмастера не было для меня основным. Я оставался, прежде всего, метаморфом, -- поэтому надеялся когда ни будь найти способ изменить свое сознание с помощью самого близкого мне искусства, – метаморфоза, -- так, чтобы знания и навыки из допельматриц талантливых и опытных адептов разных видов Искусства стали его частью. Эти допельматрицы еще предстояло собрать, в чем собственно и заключалась рискованная часть моего плана. Однако жизнь и могущество колдунов-дубликаторов всегда зависели от скрытности их действий. Способов незаметного снятия матриц с колдунов, превосходящих силой, опытом и мастерством того или иного допельмастера, за минувшие века было придумано очень много. К тому же, неспособность колдунов-дубликаторов по настоящему восползоваться знаниями и навыками из допенльматриц приучила даже ревнивых адептов Искусства относиться к копированию самих себя с презрением и насмешкой. Шанс заполучить допельматрицы сильнейших в мое время адептов большинства разновидностей Искусства и остаться при этом в живых у меня был, причем весьма неплохой. Состав Совета Двенадцати был тогда на редкость разнообразным и все его члены пусть редко, но все же читали лекции в Большом Иххарийском Гимнасии. Появлялись здесь и те сильнейшие колдуны, кто не носил серых плащей. Даже такой отшельник как Сибаситус Трансмутатор, до нельзя эксцентричный и проживший невероятно долго (благодаря постоянному употреблению эликсира на основе философского камня), но по-прежнему остающийся величайшим алхимиком Серой Земли, изредка появлялся на родном десятом факультете. При этом серые и красные плащи обращали на учеников гимнасия меньше внимания, чем на пустое место. Никому из них и в голову не могло придти, что какой-то студент-дубликатор решиться снять допельматрицу с кого-то из них. Я собирался сделать это только потому, что проводил в своем истинном облике столько времени, сколько было возможно, а драконий мозг воспринимает действительность совсем не так, как человеческий.
Я отнюдь не был уверен, что мне действительно удастся когда ни будь осуществить метаморфоз своего сознания и памяти с помощью допельматриц, но я знал, что даже если мне придется учиться, просто исследуя допельматрицы и наблюдая за действиями допелей, это все равно лучший шанс достичь желаемого, какой у меня есть. Впрочем, стоило мне освоить основы дубликаторства, как я надолго позабыл о том, зачем это мне понадобилось.
Я достаточно быстро освоил снятие допельматрицы с самого себя и создание простейших пустых допелей-драконов (первую допельматрицу я снял с себя, предварительно приняв фельги), -- благодаря навыкам метаморфа и трансформатора я смог сразу сосредоточиться на изучении сути искусства допельмастера, не тратя времени (подобно большинству начинающих дубликаторов) на понимание того, как придать форму псевдоматерии. Куда сложнее мне было привыкнуть к мысленной связи с допелями, к постоянному присутствию, в той или иной степени, в несколиких местах одновременно; но как только мне удалось научиться воспринимать это странное состояние, как естественное, меня целиком захватило изучение нового – множественного, восприятия мира. Оно оказалось куда более удивительным, чем полагают те, кто не владеет искусством дубликаторства (включая колдунов). Восприятие окружающего мира допельмастером через того или иного допеля очень сильно зависит от того, кем был его прототип. Постепенно, снимая допелиматрицы с учеников разных факультетов гимнасия, я на собственном опыте убедился, насколько отличаеться один и тот же мир в восприятии пироманта и гидроманта, или алхимика и техномага. Оставаясь прежде всего метаморфом, я воспринимал допельматрицы и самих допелей совсем иначе, чем бальшинство дубликаторов, -- не как рабов, или слуг, созданных колдовством, а как собственные воплощения в иных обличьях. Я стремился, прежде всего, познать эти новые формы, слившись с ними в единое целое, если не физически, то мысленно. Меня очень огорчала невозможностью слиться с допелем, сделать его создание новой разновидностью превращения, но разнообразие доступных обликов вполне искупало этот недостаток дубликаторства, -- который я надеялся однажды исправить.
Стремление испытать то, что иначе было мне недоступно, заставляло меня упорно совершенствовать свое мастерство в создании допелей с единственной целью, -- как можно скорее, научиться создавать допелей, способных колдовать. Для этого мне пришлось научиться создавать все известные разновидности допелей, продвигаясь от простого к сложному. С еще большим упорством я изучал все, что было известно о допльматрицах и способах их создания, -- к своему огромному огорчению, мне так и не удалось найти даже упоминания о способах разделения, слияния, или иного изменения допельматриц, как и о попытках их создания. Впрочем, упоминаний о дубликаторах-метаморфах я тоже не обнаружил.
Мне удалось научиться создавать колдующих допелей гораздо быстрее, чем прочили мне преподаватели. Может быть потому, что я не тратил свое время, тренируясь создавать допелей как можно больше, и одновременно управлять ими, -- большинство учеников кафедры дубликаторства стремились именно к этому. Освоив, наконец, создание колдующих допелей, я какое-то время наслаждался соприкосновением, пусть опосредованным, с разными формами колдовства, продолжая совершенствовать искусство создания сложных допелей. Но, по мере того, как новый опыт становился привычным, невозможность пополнить запас маны, не прерывая мысленное слияние с «опустевшим» допелем, все сильнее портила удоволиствие.
У меня возникла мысль попытаться каким-то образом использовать магическую связь с допелем-колдуном для пополнения его запаса маны из собственного (вместо того, чтобы рассеивать «пустого» допеля и тратить время и силы на создание нового), но я очень быстро убедился, что, даже если это осуществимо, понять, как это можно сделать, мне, пока, не удастся. Придя к выводу, что на кафедре дубликаторства делать мне больше нечего, я перевелся на тринадцатый факультет (Телепатии и Ментального Контроля) и до конца учебы с прежним рвением изучал ментальную магию.
Поначалу мне пришлось тяжело, но и метаморф и трансформатор и уж тем более допельмастер обязан владеть многими навыками мага-менталиста так что новичком я не был и здесь. Того, что я уже знал и умел, как раз хватило, чтобы за оставшееся до выпуска время я успел нагнать в мастерстве и знаниях хороших учеников тринадцатого факультета. Чем больше я узнавал о ментальной магии, тем сильнее крепла уверенность, что все необычное, что я надеялся сделать, соединив четыре разных области Искусства, в принципе осуществимо. Нужны лишь терпение и время, чтобы осуществить задуманное, пусть прежде никому подобное не приходило в голову. Свободного времени после окончания учебы у меня предвиделось предостаточно, -- я все же был потомственным колдуном и того, что могли дать мне родовое имение и большая деревня, оставшаяся его неотъемлемой частью даже после Внезапных реформ, учиненных некогда ученицей Креола Разрушителя, на скромную жизнь мне должно было хватить с избытком, -- что до терпения, то осуществлению задуманного, если понадобиться, я готов был с радостью посвятить всю жизнь.
Мне удалось собрать все те допельматрицы, которые я хотел заполучить, успешно скрыв это, не в последнюю очередь благодаря навыкам менталиста. Может быть, поэтому я решился заглянуть в мысли повелителя Сайруса. Как бы то ни было, моя выходка с изменением облика дала желаемый результат, хотя подходящее прозвище, возможно и не стоит такого риска.
Я не стал вновь менять облик. Убрав свой фиолетовый плащ в пространственную складку (умение работать с подпространством необходимо колдуну-метаморфу прежде всего затем, чтобы хранить собственную «лишнюю» плоть, принимая малоразмерные формы; но ничто не мешает использовать те же навыки для иных целей), остаток церемонии вручения я так и простоял в шеренге выпускников в облике дракона со сверкающей алмазной чешуей и когтями.
Когда Сайрус Многоликий, вручив последний фиолетовый плащ, ворчливо пожелал нам удачи и велел убираться с глаз долой, я поспешил вместе со всеми выполнить его волю и убраться от греха подальше. Оказавшись под открытым небом, на широком внутреннем дворе Большого Иххарийского Гимнасия, я привычно оттолкнулся всеми четырьмя лапами от древней брусчатки и одним мощным взмахом крыльев взмыл довольно высоко в небо, сразу заложив первый виток спирали подъема.
Я медленно набирал высоту, пока огромные корпуса Большого Гимнасия не стали лишь частью большого города. Когда под крылом унылым серым лабиринтом раскинулся до горизонта Иххарий, я заложил плавный вираж и полетел на юг, к своей деревне в сельскохозяйственной сатрапии Персин. Иххарий – столица и самый большой город Серой Земли, но от этого он не становиться ни красивым, ни привлекательным для жизни. Получив знания и плащ колдуна, мне нечего было больше делать в столице до тех пор, пока я не решусь претендовать на новый плащ более высокого ранга, а случится это нескоро. Тщеславие, свойственное большинству адептов Искусства, мне чуждо. Мне не хотелось потерять с таким риском добытое прозвище ради малого повышения в ранге через год-два. Я собирался посвятить все время и силы совершенствованию своего мастерства и попыткам осуществить задуманное по крайней мере до тех пор, пока смогу уверенно претендовать на красный плащ. Живя в родовом поместье, от которого до соседних таких же десятки лиг, я вполне мог позволить себе это. Если ты – единственный колдун в их деревне, то для крестьян ты всегда остаешься колдуном, не взирая на цвет плаща. Оглянувшись через плечо на исполинский каменный монолит Промонцари Царука, довлеющий над центром Иххария и мрачную громаду Промоцари Хилери, я полетел прочь, ловя теплый попутный ветер и все быстрее работая крыльями. От этих древних твердынь и тех, кто в них правит, следует держаться подальше, если не хочешь постоянно бороться за влияние и превосходство.
Я летел быстро, но не напрягая сил, -- спешить мне было некуда и незачем. Ощущение свободы, почти забытое за время учебы в гимнасии, пьянило, как лучшее ларийское вино. Я не тратил время на поиски человеческого жилья, чтобы остановиться на ночлег. В Серой Земле, -- за исключением, может быть, пустошей сатрапии Сеп, -- нет хищников, способных противостоять даже небольшому дракону (особенно если у него алмазная чешуя и когти). Светлое время суток я почти целиком проводил в воздухе, а ближе к вечеру высматривал с воздуха подходящее место и устраивался на ночлег в приглянувшейся ложбинке, или просто на открытой поляне, свернувшись клубком и спрятав голову под крыло.
Легко утоляя голод охотой и почти не чувствуя усталости, я за несколько дней пересек столичную сатрапию Дрем и часть родного Персина, оказавшись в окрестностях своей деревни -- Луговки. Саму деревню, лежащую среди обширных пастбищ, небольших перелесков и озер, я увидел издали ранним утром, сразу узнав знакомое расположение домов, хотя прежде не видел их с воздуха.
Я не стал снижаться, опасаясь перепугать крестьян, и сразу полетел к довольно большому особняку своего родового имения, стоящему немного в стороне от деревни на пологом невысоком холме. Разглядывая имение с воздуха, я убедился, что управляющий по-прежнему содержит все в образцовом порядке. После того, как родители внезапно погибли, вместе затеяв некий опасный колдовской эксперимент, следить за Уилланом было некому (я к тому времени уехал учиться в Иххарийский гимнасий) и от скоропостижного разорения меня спасло только то, что мастер Уиллан любил свою работу, пожалуй, больше всего на свете. Он всегда трудился не из верности хозяину, или страха перед силой его колдовства, как большинство слуг в Серой Земле, а, прежде всего, потому, что иначе он не мыслил своей жизни.
Имение осталось таким же, каким я оставил его пять лет назад. Это был, конечно, не замок, хотя, в случае нужды трехэтажный каменный особняк с довольно большой круглой башней в центре высокой черепичной крыши мог выдержать и осаду и штурм. Квадратные колонны, делящие на равные участки высокую каменную стену, окружающую имение, украшали большие хрустальные шары. Наложенные на них охранные и боевые чары способны, даже сами по себе, остановить целую армию, если противник не владеет магией.
Стальной шпиль на конической крыше башни ярко сверкал в лучах утреннего солнца, как своеобразный маяк. Старый особняк словно радовался моему возвращению, смеясь блестящими квадратами окон. Я тоже мысленно улыбнулся. Охранные чары узнали мою ауру даже в драконьем обличье, и я беспрепятственно приземлился на конек крыши.
Цепляясь когтями за черепицу, я прошел по крыше к небольшой, железной двери, в стене башни. Прошептав слово-ключ, я толкнул дверь лапой и вошел на нижний этаж башни, скрежетнув чешуей по каменному косяку. Закрыв дверь, я первым делом принял человеческий облик, на случай если мое появление заметили и мастер Уиллан явиться выяснить, кто и зачем явился в имение (если что-то грозило его вотчине, управляющий не побоялся бы ни дракона, ни колдуна, какой бы плащ тот ни носил).
На нижнем этаже башни было светло, но довольно прохладно, -- яркий солнечный свет, струящийся из узких окон-бойниц в каменных стенах, почти не согревал небольшой круглый зал, -- и я с удовольствием набросил на плечи свой плащ колдуна, вынув его из пространственной складки. Поплотнее запахнув плащ, я огляделся по сторонам. Здесь тоже ничего не изменилось. Круглый зал был совершенно пуст, лишь редкие пылинки танцевали в солнечных лучах. В центре зала витой колонной уходила вверх и вниз винтовая лестница. Я осторожно коснулся Бронзовых перил, готовясь отдернуть руку, но охранная волшба не ужалила мою ладонь, как бывало много раз прежде, и я легко взбежал по стертым каменным ступеням на второй этаж башни, где находился рабочий кабинет отца и малая библиотека.
Я не был близок с родителями. Для отца я был, прежде всего, наследником и будущим колдуном. Я никогда не чувствовал себя его сыном. Впрочем, даже мать, которую он нежно любил и уважал как умелую колдунью, отец редко допускал в башню. Кабинет-библиотека на втором ее этаже, спальня на третьем и малая лаборатория на последнем – четвертом, принадлежали только ему.
Поднявшись на второй этаж башни, я довольно долго изучал ауру резной дубовой двери кабинета, прежде, чем решился толкнуть ее. Прежде я никогда не бывал здесь, но охранные чары признали меня. Видимо отец, затевая свой последний эксперимент, предчувствовал неудачу. Дверь не была заперта, и я беспрепятственно вошел внутрь.
Кабинет отца оказался совсем не таким, каким я представлял его себе. Старинная мебель обстановки действительно была тяжеловесной и массивной, но темный полированный дуб мебели и стенных панелей не показался мне мрачным. Зачарованное дерево, которого не коснулась пыль, блестело в лучах солнца, заливающего кабинет сквозь узкие стрельчатые окна, выходящие на восемь сторон света, согласно розе ветров. Круглое помещение, почти полностью занимающее второй этаж башни, казалось маленьким из-за множества книжных полок и собранных здесь предметов, но все они, как и мебель, были расположены очень тщательно, в идеальном порядке, создавая скорее ощущение надежности и уюта, чем тесноты. Обежав взглядом книжные полки, я не увидел ни одной книги, которая показалась бы мне лишней. Малую библиотеку составляли только книги, посвященные всем известным разновидностям колдовства, причем многих из них наверняка не было ни в библиотеке Большого Иххарийского Гимнасия, ни даже в красном зале библиотеки Промонцари Царука.
Я не стал задерживаться в кабинете отца, одним взглядом окинув неожиданно понравившуюся мне обстановку и драгоценное собрание книг на полках. То, что было необходимо мне прямо сейчас, лежало посреди обширного рабочего стола, -- просторного и удивительно пустого, словно парадный плац. Короткий серебряный жезл с довольно крупным алмазом в навершии со времен основания поместья служил ключом ко всем его чарам, колдовским и механическим дверям и замкам тем из моих предков, кто не был ни техномагом, ни, как мой отец, или основатель поместья, -- артефактором, могущим самостоятельно управиться со всем этим.
Я несколько минут изучал ауру жезла прежде, чем коснулся его. Старинный артефакт мгновенно ожил, словно радуясь возвращению хозяина. Я почувствовал ментальный импульс и пропустил его в свое сознание, радуясь, что успел многому научиться на тринадцатом факультете. Жезл-ключ развернул в моем сознании карту поместья с обозначением всех тайных и явных помещений, дверей, лестниц и переходов, одновременно оставив в памяти воспоминания о том, на что способен он сам и как с ним следует обращаться.
Только после этого я действительно почувствовал себя хозяином поместья. Я очень боялся, что артефакт-ключ меня не признает, -- подчинить его себе самостоятельно я был пока не готов, даже имея в своем распоряжении допельматрицы сильнейших артефакторов и техномагов Серой Земли, -- но отец избавил меня от необходимости решать эту трудную задачу, настроив его на меня. Это рассеяло последние сомнения, -- отец знал, что неведомый эксперимент вполне может стоить ему жизни. Впрочем, такие мелочи никогда не останавливали его. Это я заметил давно.
Думая о смерти родителей я не испытывал почти ничего. Они не дали мне заботы и теплоты, которых я мог бы лишиться. Сожалеть об их смерти как о том, что огорчило бы их самих, тем более не было причин. Я знал отца и мать достаточно хорошо, чтобы это знать наверняка. Я чувствовал лишь благодарность судьбе за то, что все сложилось именно так и я могу посвятить все свои силы и время собственным исследованиям, не заботясь о том, понравиться ли это родителям. Тем, кто не владеет Искусством, это может показаться циничным, но это так. Магия – удел одиночек.
Выйдя из кабинета, я запер дверь с помощью жезла-ключа, активировал охранные чары на ней и, сбежав по винтовой лестнице на первый этаж башни, проделал то же самое с дверью, ведущей из башни на крышу, и защитными чарами лестницы, ведущей на верх, -- не столько опасаясь вторжения, сколько желая убедиться, что я правильно понял инструкции-воспоминания создателя жезла. Убедившись, что все сработало должным образом я, с помощью жезла, снова вызвал в сознании образ-карту поместья. Став фактически его хозяином, мне нужно было сообщить об этом мастеру Уиллану, а найти его проще всего было как раз с помощью создаваемой жезлом карты. Помимо расположения помещений, она многое могла сообщить о поместье, -- в том числе и местонахождение всех живых существ в пределах его ограды.
Судя по магической карте, мастер Уиллан находился в своем кабинете на первом этаже особняка. Убедившись, что по дороге, мне не помешают охранные чары, я свернул образ-карту, вновь создал небольшую пространственную складку и убрал в нее жезл. Судя по образам-воспоминаниям, оставленным жезлом в моей памяти, я мог пользоваться им, не вынимая из пространственной складки (если только не возникала нужда использовать его, как обычный ключ). Артефакт и впрямь мгновенно отозвался на ментальное прикосновение, стоило мне приоткрыть пространственную складку. Мысленно поблагодарив основателя поместья за подобную предусмотрительность, я сбежал по винтовой лестнице на третий этаж особняка и знакомым путем отправился в кабинет управляющего. В детстве он заботился обо мне гораздо больше родителей, занятых совершенствованием своего колдовского мастерства, так что дорогу в его кабинет из любой части дома я мог найти с закрытыми глазами.
Мастер Уиллан очень обрадовался моему возвращению, ни сколько не удивившись тому, что я попал в особняк через башню и уже успел побывать в кабинете отца (предвидя вопрос об этом, я вошел в кабинет управляющего, держа жезл-ключ в руке), -- он долго служил отцу и знал, что от хозяина колдуна можно ожидать чего угодно. Поздравив меня с получением фиолетового плаща, он дальше обращался ко мне не иначе как «повелитель Дреймус» и услышать эти слова от него мне было удивительно приятно, хотя я равнодушен к титулам. В устах мастера Уиллана в этом обращении не было претивших мне восхищения, страха, или подобострастия, -- только то же искреннее уважение, с которым он всегда обращался к моему отцу, получившему красный плащ еще до моего рождения.
Убрав жезл в пространственную складку, я отправил туда же свой плащ и продемонстрировал мастеру Уиллану свое фельги, дополненное, алмазной трансформацией чешуи когтей и зубов, предупредив его, что буду много времени проводить в этом облике, -- на что мастер Уиллан, улыбнувшись, заметил, что это вполне понятно, чем очень порадовал меня. Поколебавшись, я все же решился попросить его разрешения снять с него допельматрцу (с мастером Уилланом я не хотел делать это скрытно), пояснив, что пока не владею ни искусством целительства, ни магией воскрешения, -- хотя надеюсь со временем это исправить, -- а лишиться такого управляющего я просто не могу себе позволить. Я надеялся польстить мастеру Уиллану, тем более, что это была чистая правда, и вполне добился своего. Управляющий с радостью согласился, заметив при этом, что я его хозяин и мне нет нужды спрашивать разрешения в таких случаях.
Когда я продемонстрировал ему простого допеля, созданного с помощью его матрицы, мастер Уиллан спросил, на что именно способны допели, а, выслушав мои объяснения, сразу предложил снять допельматрицы с нескольких, наиболее сведущих в своем деле, слуг, работающих в поместье, деревенских ремесленников; и крестьян, достаточно молодых и сильных, но уже сведущих в земледелии. Мне это предложение понравилось и мы какое-то время прикидывали, как это лучше всего сделать. В конце концов, было решено, что мастер Уиллан до завтра подготовит список тех обитателей поместья и деревни, чьи допельматрицы стоило снять, а завтра с утра соберет всех крестьян и слуг у ворот поместья, -- им в любом случае необходимо было представить нового хозяина и в человеческом и, что важнее, в драконьем облике. За одно, мастер Уиллан будет иметь возможность указать мне всех выбранных им людей разом и не привлекая внимания.
После этого мастер Уиллан принялся обстоятельно излагать мне положение дел в поместье и в деревне, и все, что мне следовало знать о случившемся здесь за время моего отсутствия. Понимая, что знать все это мне необходимо, я не стал возражать и слушал очень внимательно, изредка задавая вопросы. Это заняло все время до обеда и мастер Уиллан приказал подать обед на двоих прямо в свой кабинет, как не раз поступал прежде, когда я был ребенком.
После обеда, оставив мастера Уиллана заниматься тем, что он должен был успеть сделать до завтра, я снова поднялся в башню и занялся приведением в удобное для себя состояние спальни хозяина поместья создав для этого несколько собственных простых допелей. Допускать в башню слуг я не хотел, следуя примеру отца.
Спальня, принадлежавшая отцу, понравилась мне не меньше, чем его кабинет-библиотека. Буквально залитая солнцем благодаря восьми узким высоким окнам, большая, но не слишком просторная благодаря массивной старинной мебели и стенным панелям из такого же темного дерева, она показалась мне очень уютной. Стоило мне убрать из платяного шкафа несколько красных плащей, принадлежавших отцу (другая его одежда, которую я имел право носить, вполне годилась мне по размеру и я оставил ее на прежнем месте), и заменить оставленные им здесь личные вещи своими, -- которые мастер Уиллан лично забрал из принадлежавшей мне комнаты, когда она была полностью убрана и закрыта (как и спальня моей матери) после гибели родителей; и хранил дожидаясь моего возвращения, -- как я почувствовал ее своим домом, местом, где можно отдохнуть по настоящему и приятно просто находиться.
Подготовив себе ночлег, я, на всякий случай, запер, теперь уже свою, спальню и поднялся на третий этаж башни, соблюдая все доступные мне меры предосторожности. Я опасался, что следы последнего эксперимента родителей, сохранившиеся в лаборатории отца, могут отправить меня вслед за ними, но мои опасения оказались напрасными. Я не обнаружил в лаборатории никакой магической активности. По словам мастера Уиллана, прибывшие по его вызову колдуны не обнаружили ее там, где был проведен сам неизвестный эксперимент, -- на поляне рядом с поместьем, где были найдены тела отца и матери. Никаких следов подготовки к тому последнему эксперименту я тоже не обнаружил. Я нашел рабочие записи отца, выполненные со свойственной ему аккуратностью, но они заканчивались тем, над чем он работал почти за год до своей гибели. Сама лаборатория была приведена в идеальный порядок столь тщательно, словно отец не хотел, чтобы я нашел хотя бы намек на суть того опасного эксперимента.
Придя к такому выводу и убедившись, что лаборатория полностью готова к работе (причем там обнаружились инструменты и приборы, принадлежащие всем лабораторным видам Искусства известным в Серой Земле, а не только тем, которыми владел мой отец), я запер лабораторию и спустился в малую столовую на первом этаже особняка, -- как раз подошло время ужина.
За ужином мастер Уиллан сообщил мне, что он составил список тех, с кого стоило снять допельматрицы, и оповестил деревенского старосту Луговки, -- завтра к двенадцати все слуги и крестьяне соберутся у ворот поместья. Я благодарно кивнул в ответ. Прежде, чем приниматься за собственные эксперименты, следовало разобраться с более насущными делами. От материального благополучия успех задуманного зависел ни чуть не меньше, чем от моих знаний, мастерства и упорства.
После ужина я снова поднялся в башню. Около часа я провел в кабинете, удобно расположившись в большом кожаном кресле за письменным столом и целиком погрузившись в чтение старинного фолианта, посвященного искусству метаморфоза. Когда глаза начали слипаться, я вернул книгу на полку, поднялся в спальню и, вновь убрав плащ в пространственную складку, забрался в неширокую, но очень удобную кровать, провалившись в сон прежде, чем голова коснулась подушки, -- в действительности, я устал за этот день куда больше, чем мне казалось.
Я проснулся, когда небольшой старинный автомат-часомер, стоящий на каминной полке, тихо прозвенел десять часов утра. Мне не пришлось стряхивать с себя сон. Я чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Умывшись и ополоснувшись прохладной водой, для чего мне не пришлось покидать спальню (все необходимое имелось здесь же за резной деревянной ширмой), я извлек из пространственной складки плащ, набросил его на голое тело как мантию и спустился в малую столовую, где меня уже ждал мастер Уиллан за столом, сервированным отличным завтраком на двоих.
Мы не спеша позавтракали. Потом мастер Уиллан попросил меня просмотреть сводный финансовый отчет за минувшие три года, который успел подготовить вчера (я согласился, хотя мысленно взвыл не хуже обортня в полнолуние). За пол часа до полудня мы вместе стояли во дворе перед особняком, у закрытых пока ворот поместья, глядя на быстро растущую за ними толпу людей.
Время от времени, мастер Уиллан незаметно указывал мне того, или иного человека в толпе. Я отвечал едва заметным кивком и снимал допельматрицу с указанного слуги, или крестьянина, не пытаясь пока понять, чем он привлек внимание управляющего, -- я вполне доверял его суждению.
Ровно в полдень мастер Уиллан приказал открыть ворота. Выступив вперед, он произнес короткую речь, сообщив собравшимся людям, что я стал новым хозяином поместья и деревни. Мне оставалось лишь слушать, восхищаясь его ораторским мастерством. Когда мастер Уиллан упомянул о том, что я метаморф, я продемонстрировал собравшимся свое фельги, с удовольствием наблюдая за их реакцией. Мастер Уиллан попросил всех запомнить мой истинный облик и то, что их новый хозяин – Дреймус Дракон.
Вновь приняв человеческий облик и набросив на плечи плащ, я поблагодарил управляющего и сам обратился к собравшимся с вопросом нет ли просьб, или споров, которые не смог разрешить мастер Уиллан, -- или жалоб на него самого. Таковых не обнаружилось, -- мастер Уиллан был хорошим управляющим и люди предпочитали иметь дело с ним, а не с хозяином колдуном, -- тогда я велел собравшимся расходиться, что они и проделали с завидным рвением и быстротой. На этом короткая церемония представления слугам и обитателям деревни нового хозяина поместья закончилась. Мастер Уиллан велел снова закрыть ворота и попросил моего разрешения вернуться к исполнению своих основных обязанностей. Я молча кивнул в ответ, радуясь, что мне нет нужды самому заниматься тем, что составляло смысл жизни мастера Уиллана, -- случись иначе, я бы помер от тоски через пол-дня.
Когда управляющий с поклоном удалился, я вновь принял свой истинный облик и взмыл в полуденное летнее небо. Уже не опасаясь перепугать крестьян, я стал медленно кружить над полями, окружающими деревню, осматривая окрестности с небольшой высоты. Вдоволь насладившись полетом и пребыванием в истинном облике, я вернулся к поместью, приземлился на черепичную крышу особняка и снова вошел в башню через дверь, сделанную когда-то весьма предусмотрительным предком, который сам метаморфом не был. На первом этаже башни я вновь принял человеческий облик и набросил на плечи плащ. Мне не терпелось вернуться к чтению найденной вчера старинной книги по метаморфозу, а устроиться в столь понравившемся мне кожаном кресле в драконьем обличье, не повредив при этом старинную мебель, было бы затруднительно.
Поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж башни, я вошел в кабинет, запер за собой дверь, чтобы лишний раз попрактиковаться в обращении с жезлом-ключом, взял с полки фолиант по метаморфозу и вновь устроился в старинном кресле за письменным столом, служившем многим поколениям моих предков, на сей раз пододвинув поближе стопку чистых листов бумаги, стилус и серебряную чернильницу, -- пора было в серьез подумать над тем, как объединить в одно целое изученные в гимнасии разновидности колдовства. Я чувствовал, что основой для этого может стать как раз искусство метаморфоза (потому эта идея и казалась мне столь естественной и привлекательной по самой своей сути), но одно дело знать, что нужно сделать, -- совсем другое понять, как это осуществить. Остаток дня я просидел, погрузившись в чтение старинного фолианта, изредка отвлекаясь только на то, чтобы записать на листе бумаги несколько туманных фраз, содержащих мелькнувшие на мгновение, благодаря написанному когда-то другим колдуном-метаморфом, крупицы понимания того, что лишь отчасти принадлежало искусству метаморфоза. О еде я вспомнил только, когда наступившая за окнами ночь заставила меня оторваться от чтения. Слуг, быстро накрывших для меня поздний ужин в малой столовой, это ни чуть не удивило, -- если хозяин поместья колдун, слугам следует всегда быть готовыми к чему угодно (мастер Уиллан оставлял работать в поместье только тех, кто способен был это понять и вести себя соответственно).
Следующий день, как и несколько следующих недель, я провел точно так же, разве что мне уже не нужно было демонстрировать крестьянам свои способности метаморфа (они быстро привыкли видеть по утрам дракона, кружащего в небе над деревней и окрестными полями), да сменяли друг друга старинные книги, посвященные четырем известным мне пока областям Искусства. Устав от упорной работы в библиотеке, я принялся практиковаться в искусстве одновременного управления допелями, отправив созданных колдовством крестьян, трудиться на полях и лугах вокруг деревни вместе с живыми людьми, а допелей-слуг, -- исполнять часть обязанностей их прототипов в поместье (давая тем возможность отдохнуть), чем немало порадовал и слуг, и крестьян, и управляющего, столь мудро предложившего мне снять допелиматрицы с людей, сведущих в обычных, повседневно необходимых делах. Постепенно, освоившись с постоянной ментальной связью со множеством допелей (на что не хотел тратить время, осваивая искусство дубликатора), я перестал отвлекаться на восприятие их действий и ощущений и смог вернуться к работе в библиотеке, имея возможность одновременно следить за происходящим в поместье, в деревне и на окрестных полях. Это помогло мне понять многое из того, что казалось очевидным авторам книг об искусстве дубликаторства (посвятившим ему всю жизнь), но для меня, прежде, таковым не было.
Примерно так же я стал практиковаться и в искусстве телепатии, следя за мыслями слуг и просматривая их воспоминания (но избегая при этом вторгаться в их личную жизнь), хотя куда больше мне нравилось проникать в мысли и память других живых существ, -- и в поместье и за его пределами, -- я был, прежде всего, метаморфом и восприятие мира разными живыми существами интересовало меня куда больше, чем мысли разных людей. Сидя в любимом кресле за просторным письменным столом и читая очередной старинный фолиант из малой библиотеки, я, почти не замечая этого, все время тянулся ментальным восприятием за пределы поместья, стремясь ощутить мир таким, каким он был для бесчисленных живых существ, обитающих в окрестных лугах, под землей и в небе над ними. Постоянная ментальная связь со множеством допелей научила меня воспринимать, не отвлекая на это активную часть сознания. Постепенно я все больше расширял свое ментальное восприятие, одновременно обретая больший контроль над собственным разумом, -- навязать ему волю сознания часто куда труднее, чем подчинить себе другого человека с помощью ментального контроля, но большинство колдунов-менталистов не хотят совершенствовать свое искусство таким образом.
В середине лета мне очень пригодилось умение создавать колдующих допелей, которое я совершенствовал столь упорно. Я не стал использовать допельматрицы серых и красных плащей, не желая демонсрировать кому бы то ни было свою секретную коллекцию, -- да в этом и не было нужды. Для того, чтобы обеспечить великолепный урожай хватило согласованных действий погодников, геомантов и биомагов, чьи прототипы носили всего лишь синие плащи. Мне стоило больших усилий создать эту небольшую команду допелей-колдунов, вложив в каждого из них достаточное количество маны. Еще сложнее оказалось согласовать их действия (ведь прототипы колдунов-допелей предпочитали действовать в одиночку), но я, все же справился с этой задачей и это, даже само по себе, стоило любых усилий. К тому же, я изрядно попрактиковался в усиленной медитации и быстром восстановлении собственного резерва маны, но, что гораздо важнее, -- я наконец сформулировал первую достаточно простую задачу, решая которую надеялся понять, как изменить допельматрицу.
Прежде, задача изменения облика допеля казалась мне не стоящей усилий и времени, необходимых для ее решения, хотя решить ее было несомненно легче и проще, чем, скажем, внедрить знания и навыки, хранимые допельматрицей, в собственное сознание, или объединить те же составляющие нескольких матриц в одной, -- что привлекало меня больше всего. Лишь столкнувшись с тем, что не могу открыто использовать с таким трудом добытые матрицы сильнейших колдунов, -- облик которых известен многим, -- я понял, что изменение облика допелей – важнейшая задача, от успешного решения которой зависит очень многое.
Уже само осознание задачи, столь близкой искусству метаморфоза, к которому я стремился свести всякое применение колдовства, помогло мне найти путь к ее решению, -- не самый быстрый и не самый лучший, но позволяющий взяться за дело. Произошло это не сразу. Поставив перед собой новую задачу, я довольно долго продолжал заниматься тем, чем прежде, просто помня о необходимости решить эту задачу и пытаясь заставить свой разум найти решение, как если бы осваивал новый облик, -- ничего другого я тогда предпринять не мог.
В конце концов, сидя в любимом кресле в малой библиотеке и перечитывая один из старинных фолиантов по искусству метаморфоза, я задал себе два вопроса, позволившие найти одно из возможных решений задачи: почему я не могу изменить допелиматрицу, хотя владею искусством дубликаторства? – потому, что способы изменения допельматриц колдунам Серой Земли неизвестны и их нужно создавать с нуля (причем, непонятно как к этому подступиться, поскольку искусство дубликаторства рассматривает допельаматрицы как нечто статичное), -- ответил я сам себе; а почему я не могу изменить допельматрицу с помощью искусства метаморфоза, хотя его суть – изменение формы? – потому, что допельматрица не есть форма. Отсюда возникал уже положительный вопрос, -- можно ли изменить допельматрицу как форму? – ответ на который я мог искать уже не в старинных фолиантах, а внутри самого себя, что наиболее естественно для колдуна-метаморфа.
Что бы ни думали по этому поводу колдуны-дубликаторы, допельматрица – часть астрального тела снявшего ее колдуна, как и отражение его физической оболочки. Стоит полностью отрешиться от разницы в собственном их восприятии и допелиматрицу можно будет изменить так же, как форму собственной физической оболочки (причем не полностью, а частично, что я умею делать лучше многих).
Я стал пытаться проникнуть восприятием вглубь допельматрицы, снятой с себя самого, так же, как когда-то учился чувствовать мельчайшие детали строения собственного тела, чтобы получить возможность изменять их в отдельности; и обретенные прежде навыки наконец помогли мне обрести подобные им, хотя времени и усилий на это понадобилось ни чуть не меньше. В конце концов мне удалось почувствовать собственную допельматрицу примерно так же, как я мог чувствовать собственную плоть, -- оказавшуюся лишней для той, или иной метаморфозы, собранную в плотный комок и убранную на время в пространственную складку. Сложнее всего оказалось отрешиться от ощущения призрачности, нематериальности копии собственной плоти, принадлежащей допелиматрице, но ее родственность настоящей помогла мне справиться и с этой задачей (вздумай я начать с матрицы, снятой с кого-то другого, у меня ничего бы не вышло).
Научившись чувствовать собственную допельматрицу, снятую с себя в истинном облике, я вскоре научился проделывать с ней все метаморфические изменения, освоенные на своем фельги. При этом выяснилось, что воздействовать на допельматрицу «напрямую»,-- как поступают со своим телом колдуны-метаморфы, -- невозможно, в силу ее нематериальности. Мне пришлось использовать навыки трансформатора как мост между допельматрицей и искусством метаморфоза (сами по себе приемы магической трансформации попросту не годились для постепенного изменения чего-либо), но я осознал это только научившись проделывать все привычные изменения формы со своей допельматрицей так же легко, как с собственным телом. К сожалению, даже после этого процесс изменения дапля-дракона не стал столь же динамичным и плавным, как обычный метаморфоз, -- каждый раз изменив допельматрицу мне приходилось создавать с ее помощью нового допеля, чтобы увидеть изменения в их «материальном» воплощении, -- но с этим вряд ли что-то можно было поделать. Да я и не стремился к этому.
В конце концов, мне удалось преобразовать матрицу, снятую с самого себя в человеческом облике, в матрицу своего фельги. Только после этого я взялся за изменение собранных мной матриц колдунов, начав с матриц учеников гимнасия, -- их структура была неизмеримо проще структуры матриц красных и серых плащей. Здесь мне очень помогло то, что я всегда воспринимал допельматрицы прежде всего как собственные обличья-формы, освоенные необычным для метаморфа способом.
Для того, чтобы почувствовать чужие допельматрицы так же, как я научился чувствовать разные варианты собственной, мне пришлось использовать навыки освоения новых форм (во время учебы в гимнасии я изучил их очень тщательно, хотя после этого больше ими не пользовался), но если на освоение новой формы даже опытному метаморфу приходилось тратить дни,-- а иногда недели, месяцы и даже годы,-- то на «освоение» новой матрицы мне хватало нескольких часов. Проникнув таким образом в матрицы серых и красных плащей, и в матрицы синих плащей, владеющих теми же видами искусства я получил возможность придать допелям великих колдунов облик начинающих, но не стал делать этого. Возможность создавать допели величайших колдунов своего времени, пока, не представляла для меня практической ценности, оставаясь лишь поводом уважать себя, -- зарядить такого допеля манной настолько, чтобы он мог хоть какое-то время колдовать в полную силу, было для меня непосильной задачей. В то же время я не хотел терять исходные матрицы, -- колдующий допель, например, великого пироманта очень ценен в своем истинном облике, как средство устрашения противника. Я не был уверен, смогу ли я по памяти вновь придать измененной внешности допелей ее первоначальный вид, -- «освоение» допельматриц не оставляло такого следа в памяти, как освоение формы, хотя я использовал те же приемы и навыки, -- поэтому я решил сначала попытаться найти способ создавать копии допельматрицы.
Ни одно из известных мне заклинаний для создания допельматриц невозможно было направить на уже существующую матрицу, -- прежде всего потому, что она была частью астрального тела заклинателя. Можно было попытаться создать новое заклинание, но как направить колдовство, каким его представляли себе дубликаторы Серой Земли, я не мог представить себе даже приблизительно.
Тем не менее, мне удалось найти решение этой задачи гораздо раньше, чем я предполагал, -- как естественное продолжение того, что я научился делать с допельматрицами помимо обычного их использования. Я попытался направить обычное заклинание для создания допельматрицы на уже существующую (свою собственную в истинном облике), используя для этого лишь малую часть сознания, -- одновременно, большей его частью, отрешившись от нематериальности допельматрицы и воспринимая ее как свое материальное тело. В конце концов, мне удалось таким способом получить копию собственной допелиматрицы, приложив немало усилий.
Для этого мало было воспринимать допельматрицу, как собственное тело, нужно было еще суметь использовать свою настоящую астральную оболочку для наложения заклинания, не нарушив это состояние. Только благодаря полученным на тринадцатом факультете навыкам ментального контроля и тому, что я совершенствовал их на собственном разуме, мне удалось это проделать. То, что мне удалось использовать обычное заклинание создания допельматрицы столь необычным способом, объяснялось, видимо, тем, что для колдунов Серой Земли заклинания – лишь средство заставить себя поверить, что их сила совершит то, что им нужно, -- тем самым, направив ее.
Получив возможность свободно экспериментировать с допельматрицами, не опасаясь потерять исходные экземпляры, я, прежде всего, создал копии собранных допельматриц серых и красных плащей. Поначалу создание каждой копии требовало очень больших усилий, -- уж очень сложной была структура исходных матриц,-- и работа эта продвигалась очень медленно, но постепенно, приобретая опыт и совершенствуя необходимые навыки ментального контроля, я научился создавать копии таких матриц, не изматывая себя до предела, и четыре последних создал всего за два дня (копируя по две в день).
Пока я создавал копии допельматриц, мне пришла в голову мысль придать создаваемым с их помощью допелям великих колдунов таинственный и необычный (причем одинаковый для всех) вид, вместо того, чтобы придавать им облик начинающих адептов тех же видов Искусства. Таким образом я надеялся сохранить эффект устрашения и сбить с толку колдунов в присутствии, а возможно и против, которых мне придется использовать этих допелей. Облик, который я собирался использовать, сложился в моем воображении, когда я отдыхал после создания одной из первых копий допельматрицы красного плаща, находясь в полубессознательном состоянии от усталости и ментального истощения. К тому времени, когда я закончил создавать первый полный набор копий допельматриц сильнейших колдунов своего времени, этот образ стал настолько детальным и четким, что изменить соответствующим образом копии допельматриц мне было значительно легче, чем использовать с той же целью внешность синих плащей.
Так появился колдун-призрак: безликая фигура в серой мантии (совершенно иного покроя, нежели плащи членов совета двенадцати) с глубоким капюшоном, надежно скрывающим такую же серую мглу там, где должно было быть лицо. Возможности этого колдуна, существующего только в виде допеля, очень сильно отличались в зависимости от того, какую именно из измененных матриц-копий я использовал для его создания.
Я не смог отказать себе в удовольствии сразу создать по одному колдующему допелю на каждую такую матрицу, используя для их создания все свое мастерство и вкладывая в каждого из них столько маны, сколько мог отдать за один раз, полностью опустошив свой резерв. Это было для меня лучшей наградой за изматывающий труд, каким было создание такого количества матриц-копий, -- хотя создание каждого такого допеля само по себе требовало больших усилий.
Когда все колдуны-призраки выстроились плотным кругом в нижнем зале башни (свободной при этом осталась только винтовая лестница), я вновь задумался над тем, как передать ману из собственного резерва, который я мог восстановить, уже созданным допелям, -- с нынешним ее запасом отряд колдунов-призраков был не грозной силой, а почти бесполезной толпой. Думая об этом, я вслушивался восприятие окружающего мира допелями великих колдунов, словно надеясь найти в нем ответ.
Не знаю, что именно настолько изменило мое сознание, -- то ли создание матриц-копий, основой которого был ментальный контроль, то ли постоянная ментальная связь со все большим количеством допелей, -- но в какой-то момент мне удалось разделить свое сознание между множеством колдунов-призраков, почти не прилагая усилий. Я проделал почти то же самое, что мне приходилось делать, создавая копии допельматриц, -- заставил части своего сознания поверить, что каждый колдун-призрак это мое собственное тело. При этом я ощутил манозапас допелей как свой собственный, но многократно возросший и опустевший почти до предела, -- и я начал медитировать (сначала, просто подчиняясь привычке как можно быстрее восстанавливать истраченную ману), используя для этого крохотную часть сознания, оставленную в собственном теле. Ею же я осознал, как манна потекла из моего резерва в колдунов-призраков по ментальным связям словно по эфирным каналам и успел огорчиться тому, сколь ничтожно мал ее приток, по сравнению с резервом этих допелей, -- прежде, чем начался еще один процесс, словно запущенный им. Части моего сознания, верящие в то, что тот или иной колдун-призрак – мое собственное тело, столь же отчаянно пытались восстановить его манозапас и, в тот момент, когда структуры допелей, позволяющие им колдовать, получили слабый приток маны по ментальным каналам, они начали впитывать ману самостоятельно; так же, как делали бы это их прототипы колдуны.
Мне, все же, не удалось обойти фундаментальный закон дубликаторства гласящий, что колдующий допель не может восполнять истраченную ману самостоятельно (он проистекает из самой природы допелей и обойти его вряд ли возможно), -- этот новый процесс медитации продолжался только до тех пор, пока я сам способен был медитировать, сохраняя необходимое состояние сознания, и очень быстро утомил меня почти до провала в беспамятство. Но это ни сколько не омрачило мою радость. Ради того, чтобы заполнить манной колдунов-призраков, я готов был выдержать много больше. Едва восстановив силы долгим беспробудным сном и парой обильных трапез, я продолжил начатое, вновь дойдя до полного изнеможения. Я повторял это до тех пор, пока все колдуны-призраки не оказались заполнены маной до предела. Та, первая, медитация слилась в моей памяти в один долгий кошмар, но после этого медитировать мне стало намного легче и мой сбственный резерв маны заметно вырос, -- столь жестокая тренировка астрального тела дала неплохой результат.
После этого я начал активно использовать допели синих плащей, стараясь увеличить доход от работы крестьян и ремесленников, постоянно дополняя ее колдовством. Мне нужна была, прежде всего, возможность тратить ману с помощью допелей, чтобы восполнять ее новым способом, но тратить магию допелей без пользы я не хотел, -- слишком большого труда мне стоило восстановить ее. Вряд ли я достиг бы при этом значительного пополнения доходов, если бы не помощь мастера Уиллана, -- хозяйственные и торговые вопросы мне безразличны,-- но управляющий буквально вцепился в возможность использовать колдовство в понятных для него целях. Мне оставалось лишь прилежно выполнять его указания, что я и делал, радуясь тому, что столь необходимая мне практика приносит хороший доход.
Очень нескоро я вспомнил о том, что когда-то полностью захватило меня, -- слиянии с допельматрицей. Зато теперь задача подчинить превращение допельматрице, используя ее как образец,-- причем, подчинить полностью, преобразуя и физическую, и астральную оболочки, и, если получиться, то, частично, память и разум, -- не показалась мне столь трудноосуществимой. Постоянно убеждая себя во время медитации, что тот, или иной допель, – мое собственное тело в ином облике, -- и стараясь воспринимать как собственные, действия допелей, когда они начинали колдовать, я давно ощущал их как хорошо освоенные формы, которые можно принять одновременно.
Пользуясь тем, что, благодаря навыкам колдуна-менталиста и долгой практике, я мог заставить свой разум вообразить очень многое, и поверить в это без тени сомнения, -- мне удалось объединить процесс создания колдующего допеля с матрицы колдуна с родным для себя процессом метаморфоза используя навыки трансформатора, чтобы включить в него свою астральную оболочку, а навыки ментального контроля – чтобы проделать то же со своим сознанием и памятью.
Приняв таким образом облик молодого талантливого пироманта, носившего синий плащ, когда я снял с него допельматрицу, я получил возможность пользоваться этим ярким и разрушительным видом Искусства, сохранив при этом собственную память, знания и колдовские возможности, -- как если бы я в свое время учился еще и на первом факультете Большого Иххарийского Гимнасия. Пользоваться искусством метаморфа, трансформатора и допельмастера в новом облике оказалось правда трудновато, -- сильно мешало строение астральной оболочки, присущее пиромантам, -- но изменить внешность на свою собственную мне все же удалось без труда. Несколько дней я активно упражнялся в пиромантии, радуясь, что некому удивляться внезапному появлению новых возможностей, после чего успешно проделал обратную трансформацию, вернув физическую и астральную оболочки в прежнее состояние. При этом в памяти я оставил лишь ценный для себя опыт удалив все знания и навыки, полученные с помощью предыдущей трансформации, ставшие теперь бесполезными (в силу изменившегося строения астральной оболочки),-- они по прежнему были со мной, как часть допельматрицы молодого пироманта, но уже не занимали места в памяти, изрядно освободив ее.
Убедившись, что допелиматрицы, хранимые моей астральной оболочкой, не пострадали во время столь радикальной метаморфозы, я предпринял точно такой же эксперимент уже используя матрицу пироманта, носившего серый плащ. Как и перед первым экспериментом, я сначала снял допельматрицу с самого себя и создал с нее колдующего допеля, на случай если самостоятельно мне не удастся совершить обратный метаморфоз.
Это превращение действительно далось мне с огромным трудом из-за огромных, по сравнению с синим плащом, знаний, навыков и опыта великого пироманта в своей области, и еще большей разницы строения астрального тела с моим собственным. Мне понадобилось несколько дней, чтобы приспособиться использовать собственное колдовство в таком состоянии. Тем не менее, в конце концов, мне удалось изменить внешность на собственную и самостоятельно совершить обратный метаморфоз, -- вдоволь попрактиковавшись в пиромантии высшего уровня.
После этого я начал тем же способом осваивать превращения с помощью остальных собранных когда-то матриц серых и красных плащей, -- как стал бы осваивать новые формы, избрав путь в Искусстве, обычный для колдуна-метаморфа Серой Земли, -- спокойно, планомерно, без спешки, и очень тщательно.
Научившись проделывать каждую из таких метаморфоз уверенно и относительно быстро, с приемлемыми манозатратами, -- я начал сначала, принимая один за другим облики сильнейших колдунов своего времени с помощью измененных копий их матриц (внешность, заложенную в них, я изменил на собственный человеческий облик), но теперь проводя в каждом облике по несколько месяцев. При этом я старался одновременно вникнуть в суть искусства того, или иного великого колдуна; научиться использовать собственное колдовство, не смотря на отличия в строении астрального тела, -- связанные с этим искусством,-- настолько свободно, насколько это вообще возможно; и понять, как и насколько можно совместить это искусство с другими (пользуясь для этого оставленными в памяти воспоминаниями и опытом от предыдущих превращений).
В конце концов, хоть и с большим трудом, мне удалось более-менее составить представление о том, какие разновидности Искусства и в какой пропорции стоит попытаться совместить в одном облике, вместе с присущими им особенностями строения астральной и физической оболочек (получив возможность использовать их одновременно); какие -- включить в тот же облик лишь знаниями и частью навыков (не требующих особого строения оболочек для своего применения); и, наконец, какие из этого облика стоит исключить вовсе, оставив их в своем распоряжении лишь в виде допельматриц их сильнейших адептов.
Только после этого, не только решив, чего я хочу добиться, но и обретя значительный опыт метаморфоз, подчиненных содержанию допельматриц, я решился на следующий шаг, -- попытаться совместить две такие метаморфозы, наложив их друг на друга. Совершив метаморфозу в облик великого пироманта, я начал вторую, используя допельматрицу сильнейшего боевого колдуна своего времени, не возвращаясь в исходный облик. Мне понадобилось несколько дней, чтобы совместить колдовскую суть двух этих обликов, -- несмотря на то, что пиромантия составляет значительную часть боевого колдовства Серой Земли. Лишь благодаря тому, что я заранее тщательно изучил оба облика, которые пытался совместить, в отдельности, мне удалось завершить эту метаморфозу, добившись равновесия колдовских способностей нового облика, принадлежавших двум допельматрицам, и в должной мере сохранив способность применять собственное колдовство. Для этого мне понадобились все мои знания и навыки в изменении уже принятого облика, -- совершенствованию которых я посвятил столько времени и усилий во время учебы в гимнасии, -- и весь обретенный позднее, необычный для метаморфа, опыт.
Еще больших усилий стоило мне научиться использовать все колдовские способности, обретенные в новом облике. Каждый из великих колдунов, чьи способности мне удалось совместить, владел лишь своей областью искусства. Использовать их совместно мне предстояло учиться уже самому. Я потратил пол года напряженных тренировок только на то, чтобы убедиться, что действительно владею всем, что должно было быть присуще новому облику, настолько, насколько рассчитывал. Дальше этого я продвигаться не стал, -- новая метаморфоза-совмещение неизбежно поставит передо мной новую, еще более сложную задачу, -- решать до конца лишь первую ее часть попросту не имело смысла. Сняв допельматрицу своего нового облика, я начал новую метаморозу, добавив к нему содержание матрицы сильнейшего криоманта, -- пиромантия и криомантия, в силу их различия, схожи, как зеркальные отражения друг друга.
Это превращение далось мне с еще большим трудом, надолго истребив желание предпринимать что-либо подобное, хотя я был уверен, что готов к этому. Однако, отдохнув от напряжения столь сложной метаморфозы почти год, -- пока осваивался в новом облике, -- я решился на новую, менее трудоемкую метаморфозу-совмещение. Сняв допельматрицу со своего облика (вместе с опытом применения присущих ему способностей, приобретенным за пол года), я, прежде всего, принял свой прежний облик, чтобы легче было пользоваться собственным колдовством. Это превращение, подчиненное моей прежней допельматрице, далось мне удивительно легко.
После этого я попытался совместить со своим прежним обликом содержимое матрицы величайшего аэроманта, а потом – колдуна-погодника, на сей раз осуществив два совмещения как единую метаморфозу (пользуясь схожестью искусства погодников и аэромантов). Эта метаморфоза-совмещение далась мне куда легче первой из них, подтвердив мои предположения. Проведя некоторое время в новом облике, я без особого труда дополнил его содержанием матрицы сильнейшего гидроманта. При этом содержание матрицы сильнейшего колдуна-погодника стало центром колдовских способностей нового облика, придав им уравновешенность и полноту.
Освоившись в новом облике, я вновь снял с себя допельматрицу, вернулся к своему прежнему облику и предпринял еще несколько метаморфоз-совмещений, пользуясь тем же принципом. Возможно, причиной тому был приобретенный опыт, возможно – удачность выбранных сочетаний разных видов Искусства, но ни одна из этих метаморфоз не потребовала столько усилий, как вторая подобная попытка.
Лишь исчерпав возможности объединения наиболее схожих разновидностей колдовства, я вновь совершил метаморфозу в созданный тогда облик и попытался дополнить его, используя матрицу, объединяющую искусство аэромантов, гидромантов и погодников. Это мне удалось сделать куда легче, чем я ожидал. Способности облика, созданного этой метаморфозой, оказались гораздо более уравновешенными, чем способности первой его составляющей, -- при этом центром их стали способности колдуна-боевика, включающие в себя элементы многих видов Искусства. Это вполне определило следующую метаморфозу-слияние.
Освоившись в новом облике, я предпринял попытку дополнить его содержимым своей допельматрицы в которой объединил некромантию, теневое искусство и искусство вызова сил и сущностей (больше известное как демонология), все еще переживающее в Серой Земле расцвет после войны с Ленгом, -- стараясь, прежде всего, дополнить способности колдуна-боевика. Выбор вполне оправдал себя. Способности колдуна-боевика, бывшие центром моего облика, подчинили себе метаморфоз, направляя его и впитывая, словно губка, навыки и знания родственных им Искусств.
Точно так же, но с куда большим трудом, мне удалось дополнить свой облик содержанием своей допельматрицы, объединивший навыки и знания биомага, целителя и армейского колдуна, -- целительство важная часть мастерства боевого колдуна, но, все же, второстепенная, -- мне же хотелось в полной мере сохранить в новом облике и его, и столь необходимые мне знания и навыки биомага. В конце концов я все таки добился своего, затратив много усилий и времени и открыв для себя немало новых граней значения слова «упорство».
С каждым новым совмещением, осваивая созданный облик, мне все больше времени и усилий приходилось тратить на то, чтобы найти и удалить из своей памяти ненужные мне знания и навыки, оставив только необходимые: навыки моряка, капитана и флотоводца (которыми обладает любой сильный гидро, или аэромант Серой Земли), знание больничного, или армейского уклада (которым обладали биомаги, целители и армейские колдуны), -- и множество иных, подобных им, знаний и навыков я предпочитал сохранить только в допельматрицах великих колдунов своего времени, освободив собственную память. Даже необходимые знания, полученные с помощью метаморфоз-совмещений, приходилось немилосердно спрессовывать, загоняя в глубины памяти с помощью навыков ментального контроля. С каждым совмещением делать это становилось все тяжелее, но я не жалел усилий, понимая, что это совершенно необходимо, если я хочу иметь возможность превратить эти знания в нечто новое, большее, чем все они вместе взятые.
В конце концов, мне удалось объединить свой облик и с содержанием прежней своей допельматрицы, центром которой были способности геоманта. С ее помощью я значительно расширил свой арсенал пироманта и боевого мага, прежде всего, дополнив их новыми способностями. Это позволило мне сохранить их равновесие. Освоившись в новом облике и сняв с себя допельматрицу, я предпринял последнюю метаморфозу-совмещение, которая могла прямо дополнить способности колдуна-боевика.
Колдун телекинетик, носивший серый плащ, когда мне удалось заполучить его допельматрицу, был в то же время лучшим левитатором, так что совмещать эти разновидности Искусства в одной допельматрице мне не пришлось. Боевое колдовство Серой Земли включает в себя и то и другое, но чтобы сохранить равновесие навыков и способностей в создаваемом облике, мне пришлось использовать и родственность левитации с аэромантией, и сходство многих приемов геомантии с телекинезом, и родственность этих ментальных разновидностей Искусства телепатии и ментальному контролю -- сохранять равновесие способностей с каждым совмещением мне становилось все труднее.
То, что центром моих способностей в облике, окончательно созданном этой метаморфозой, стали именно навыки колдуна-боевика меня только радовало. Я знал, что они могут понадобиться мне во всей их полноте в любой момент, стоит мне решиться продемонстрировать обретенные возможности кому-то из сильных колдунов. На сколько я мог судить, не попытавшись проделать нечто подобное, приложив достаточно усилий я мог придать любому из них облик, подобный собственному (используя, прежде всего, не метаморфоз, а магическую трансформацию), сохранив при этом их собственные способности, -- но для большинства адептов Искусства было куда естественнее попытаться убить меня, чем даже просто представить себе такое.
Я долго и упорно практиковался в боевом колдовстве, радуясь ощущению безопасности, которое давало мне совершенствование новых навыков, хотя сами по себе они не были мне интересны. Почувствовав себя достаточно уверенно, -- насколько этого можно было достичь, не победив ни в одном настоящем бою, или поединке, -- я, не жалея усилий, создал копию своей допельматрицы. Придав ей внешность колдуна-призрака, я создал с ее помощью целый отряд допелей, наполнил их до предела маной и спрятал там, где они могли прежде всего понадобиться мне в случае внезапного нападения сильного колдуна (или колдунов) на башню, поместье, или деревню.
Только после этого я позволил себе задуматься над тем, как втиснуть в собственный облик способности, знания и навыки обширных областей искусства (ради познания которых я когда-то и задумал метаморфозы-совмещения), столь необходимых мне для настоящей свободы метаморфоз, но не имеющих прямого боевого применения. Алхимия, артефакторика, техномагия,-- любая из этих разновидностей Искусства неизмеримо сложнее и объемнее пиромантии, аэромантии, или даже боевого колдовства (при всем его разнообразии), сколько бы их адепты ни утверждали обратное. Мне это было известно лучше любого колдуна Серой Земли, но я не собирался сдаваться, уже достигнув столь многого.
Используя прежний опыт метаморфоз-совмещений, я начал выискивать все, даже малейшие признаки родственности этих областей Искусства тем, что уже были частью моего облика. Раз за разом совершая метаморфозы, подчиненные измененным матрицам Сибаситуса Трансмутатора, и Грюйвера Жезла, -- облик Руорка Машиниста, слишком тесно связанный с самой сутью техномагии, остался прежним,-- я постепенно составил длинные списки таких соответствий. В конце концов, я пришел к выводу, что осуществить задуманное, в действительности, гораздо легче, чем я предполагал. Все три предметных разновидности Искусства, известные в Серой Земле, обращаются к элементам (каждая по-своему, но схожего очень много), в том числе, к тем, к которым, по отдельности, обращаются стихийные виды Искусства, уже ставшие частью моего облика. К тому же все они оказались куда больше схожи с искусством биомагов, чем я полагал прежде, -- смыслом их было создание чего-то материального с помощью колдовства.
Но еще важнее была схожесть артефакторики, алхимии и техномагии между собой, -- куда большая, чем готовы были признать их адепты. Уловив ее, мне удалось объединить содержание допельматриц трех великих колдунов своего времени одной метаморфозой-совмещением, получив облик гораздо более уравновешенный, чем когда-либо осмеливался надеяться, -- причем уравновешенность способностей, навыков и знаний стала, прежде всего, результатом их изначального сочетания в допельматрицах (я словно вновь соединил целое, разделенное когда-то на части).
Этот облик был очень ценен уже сам по себе. Я с большим удовольствием провел несколько месяцев, осваивая его, -- все это время я почти не покидал отличную (не смотря на скромные размеры) лабораторию на третьем этаже башни, которую упорно совершенствовали все мои предки, владевшие предметным колдовством,-- после чего снял с себя допельматрицу, заменив ею прежнюю матрицу этого облика, и все же предпринял попытку объединить с нею свой основной облик.
Эта, последняя, из задуманных когда-то метаморфоз-совмещений далась мне легче всех остальных, -- скорее всего потому, что к ней я готовился тщательнее, чем к любой предыдущей. Я точно знал, какое место в моем основном облике может занять каждая новая способность или навык, как они будут взаимодействовать с остальными. Вместо того, чтобы нарушить баланс, -- чего я очень боялся, -- эта последняя метаморфоза значительно улучшила существующее равновесие, укрепив и усовершенствовав его. Выводы, сделанные интуитивно еще во время учебы в гимнасии, полностью подтвердились.
Однако, стоило мне взяться за освоение завершенного теперь облика, -- я обнаружил, что не могу, по-настоящему свободно, использовать присущие ему способности, -- хотя достаточно долгое пребывание в обликах, частью которых они были прежде, дало мне необходимый опыт. Колдовские способности моего основного облика отлично дополняли и уравновешивали друг друга, но при этом им словно не хватало пределов, или, может быть, силы моего астрального тела, чтобы проявить себя в полной мере. Я, все же, мог использовать все разнообразное колдовство, обретенное с помощью метаморфоз-совмещений, но на куда более низком уровне, чем рассчитывал. Со знаниями и навыками, полученными тем же путем, напротив, все получилось именно так, как должно.
Я знал более чем достаточно о сути разных видов Искусства, чтобы понять, -- человеческую оболочку невозможно развить настолько, чтобы она могла полноценно вместить в себе такое разнообразие колдовских способностей, – даже отлично дополняющих друг друга. Лишь придя к такому выводу, я понял, почему прежде никому из колдунов Серой Земли не приходило в голову пытаться осуществить то, что удалось сделать мне, -- человеку это мало что может дать, -- и почему мне эта мысль пришла в голову в драконьем облике и показалась настолько естественной.
Облик, неведомо как ставший моим фельги, был столь же, если не более, необычен, стоило взглянуть на него с помощью колдовства. Такой астральной оболочки не имело ни одно живое существо на Рари. Она вполне могла вместить и куда больше колдовских способностей, чем мне удалось объединить в своем основном облике.
Приняв фельги из этого облика, я почувствовал, как собранные в нем колдовские способности «разворачиваются» в моем астральном теле, раскрываясь словно цветок, -- остававшийся полузакрытым, пока я находился в человеческом облике. Иного колдуна это могло бы сильно огорчить, но я, научившись принимать свое фельги, всегда воспринимал себя как дракона, вынужденного жить среди людей и потому проводящего почти все время в человеческом облике, -- поэтому я воспринял это как нечто естественное. С собственной точки зрения, только в этот момент я действительно получил право называть себя хотя бы начинающим колдуном, достигнув того, чему мог бы научиться за несколько лет у наставников-драконов. Мне понадобилось на это куда больше времени и усилий, но, идя более трудным путем, я нашел способ достаточно быстро осваивать почти любые новые знания, навыки и колдовские способности. Возможно, драконам-колдунам он так же известен, но я не был уверен в этом.
Начав осваивать обретенные колдовские способности и навыки в истинном облике, я довольно быстро сменил привычный человеческий образ жизни на естественный для дракона, почти не заметив этого. Мне всегда больше нравилась свободная охота в драконьем облике, -- прелесть которой я испытал, возвращаясь из Иххария, -- чем употребление сколь угодно хорошо приготовленной пищи. Прежде я словно стеснялся этого, к тому же, у меня не было особых причин пренебрегать возможностью утолить голод, не прилагая усилий. Теперь мне напротив не хотелось испытывать радикальное ослабление колдовских возможностей, весьма неприятное для любого колдуна (тем больше, чем он сильнее), ради обычной трапезы, и я стал охотиться в окрестностях Луговки, предоставив мастеру Уиллану завтракать, обедать и ужинать в одиночестве. Дичи, на которую удобно охотиться небольшому дракону, в окрестностях деревни было вполне достаточно. К тому же, оставаясь в драконьем облике, я гораздо реже нуждался в пище, чем в человеческом. Устроиться толком в спальне на втором этаже башни, не повредив старинную мебель, в истинном облике было весьма не просто, -- поэтому на ночь я стал устраиваться в небольшой ложбине недалеко от поместья, легко вырыв когтями подходящее для себя логово в самой глубокой ее части. То, что при этом я лишался изощренной и довольно мощной магической защиты, созданной в поместье предками-артефакторами (которую я теперь мог контролировать и без помощи жезла-ключа), меня ни сколько не огорчало, -- засыпая в истинном облике, я чувствовал себя куда спокойнее, чем когда засыпал в человеческом, находясь под этой защитой.
Довольно долго я почти не появлялся в поместье, но, освоившись в истинном облике по-настоящему, я все же решился убрать большую часть мебели из спальни и кабинета, переправив ее с помощью собственных допелей в одну из обширных кладовых поместья, и вновь перебрался в башню, пренебрегая неудобством пребывания там в истинном облике. Во-первых, я собирался всерьез взяться за исследование возможностей, которые давали мне обретенные знания, навыки и колдовские способности, как колдуну-метаморфу, -- пусть биомагия, алхимия, артефакторика и техномагия интересовали меня, в тот момент, лишь для создания новых метаморфоз моего истинного облика, -- мне нужна была отличная лаборатория, имеющаяся в башне. Во-вторых, освоившись в истинном облике, я понял, что, уже с драконьей точки зрения, воспринимаю именно спальню на втором этаже башни как свое настоящее логово. Не знаю, естественно ли это для всех драконов той разновидности, которой принадлежал мой истинный облик, или причиной тому было, мое рождение в человеческом облике, но людей, живущих в поместье и принадлежащей мне деревне, мне хотелось оберегать как нечто для себя важное. Я всегда относился к людям не так, как большинство колдунов Серой Земли, но, проводя большую часть времени в человеческом облике, такого чувства я не испытывал.
Отлично сознавая, что колдуну-дракону, -- пусть только начавшему свой путь в Искусстве, -- не страшен ни один колдун Серой Земли, если он решиться напасть в одиночку, я столь же хорошо понимал, что объединенным усилиям многих сильных колдунов мне трудно будет противостоять даже в истинном облике. Потому, получив наконец возможность взяться за создание новых метаморфоз, имея все необходимые для этого знания, навыки, и колдовские способности, я стремился, прежде всего, как можно больше осложнить задачу адептам любых разновидностей Искусства, если они попытаются меня убить, -- то ли за то, что я один способен на большее, чем все они вместе взятые; то ли просто потому, что я больше не мог (да и не хотел) считать себя человеком, пусть могущим и умеющим колдовать.
Благодаря знаниям Себаситуса Трансмутатора и собственным навыкам магической трансформации, -- которые я много лет совершенствовал весьма упорно (пусть и не так, как большинство колдунов-трансформаторов Серой Земли), -- мне легко удалось превратить собственную чешую в адамантий – несовершенное подобие адаманта, какое сильный и умелый алхимик может создать с помощью трансмутации. Это дало мне куда больше, чем я ожидал.
Превратив в адамантий часть собственного тела с помощью магической трансформации, я обнаружил то, чего не могли знать алхимики, -- адамантий, полученный таким способом, имел ауру, неотличимую от ауры адаманта. Начав осторожно экспериментировать с собственными когтями, зубами и чешуей, трансформированными в адамантий, я выяснил, что, оставаясь частью моего тела, они действительно обладают всеми удивительными свойствами адаманта, но стоит им отделиться от моей физической оболочки, а их ауре – от моего астрального тела, -- аура металла вырождается и адамант становиться адамантием. Более того, оказалось, что для того, с чьим астральным телом он связан, полученный трансформацией адамант (для себя я назвал его адамантином) не опаснее адамантия, -- рану, которую я после долгих раздумий и колебаний решился нанести своей плоти собственным адамантиновым когтем, мне без труда удалось залечить с помощью магии (вторую такую рану я столь же легко затянул, пользуясь навыками метаморфа).
Для артефактора, или алхимика это открытие, -- если бы кому-то из них все же удалось его совершить, -- стало бы бесполезным, но для метаморфа, владеющего артификацией и алхимией, оно значило куда больше, чем просто возможность превратить зубы и когти своего фельги в оружие, которого боятся даже боги, а чешую – в броню, которую иным оружием пробить невозможно. Уж если адамантий, полученный с помощью магической трансформации, сохраняя связь с астральной оболочкой создавшего его колдуна, обладал свойствами адаманта, -- иные вещества и материалы, полученные тем же путем, тем более обязаны были обладать, при тех же условиях, своими магическими свойствами. Эксперименты с серебром и кровавым железом, в которые я превращал когти, и с кристаллами венефермита, в которые я превратил части нескольких своих чешуй, -- полностью подтвердили это предположение. Поскольку Сибаситус Трансмутатор мог получить алхимическим путем почти любое вещество (хоть и не обладающее магическими свойствами природного), Грюйвер Жезл умел создавать любые разновидности артефактов, а Руорк Машинист любой артефакт мог сделать полноценной частью своего тела, -- благодаря этому открытию все три предметные разновидности Искусства, известные в Серой Земле, для меня перестали быть таковыми пока речь шла об изменении моего тела.
Биомагия не столь зависима от веществ и материалов, как артефакторика, алхимия, или техномагия, но и здесь полную свободу в изменении своего тела я обрел лишь благодаря возможности получать полноценными необходимые мне в составе той или иной его части вещества с помощью магической трансформации уже имеющихся там. Имея возможность с помощью метаморфоза воплотить любую новую идею в своем теле гораздо быстрее и легче, чем может это сделать биомаг, и гораздо лучше оценить результат ее воплощения (биомагу куда сложнее экспериментировать на самом себе, нежели колдуну-метаморфу), я надолго погрузился в совершенствование строения своего драконьего тела, -- стремясь сделать его как можно более стойким, живучим и выносливым, но тщательно сохраняя при этом внешний облик и все достоинства его первоначального устройства.
Одновременно, я создавал тем же путем модификации своего истинного облика, не слишком удобные в большинстве случаев, но позволяющие намного лучше приспособить его к неким особым условиям, или обстоятельствам. Такой путь решения основной, для любого колдуна-метаморфа, задачи нравился мне гораздо больше, нежели освоение множества метаморфоз на основе природных форм, приспособленных к различным условиям. При этом я не ограничивал себя тем, что могли дать мне биомагия и метаморфоз. Если внедренный в тело алхимический состав, или артефакт, могли дать мне больше, чем живая плоть, я превращал ее в необходимое мне с помощью магической трансформации, -- тщательно следя за тем, чтобы это не повредило окружающим живым тканям и всему организму. Даже обладая одинаково обширными знаниями, навыками и способностями в биомагии, алхимии, артефакторике и техномагии, добиться этого, во многих случаях, было сложно, но я не жалел для этого ни времени, ни усилий. Результат, полученный иначе, мне был просто не нужен.
Постепенно, мне удалось создать облик, внешне мало отличающийся от моего фельги, который по своей сути был одновременно искусственным живым существом (обладающим невероятной живучестью, почти абсолютной способностью к регенерации и чрезвычайно развитым восприятием), сложнейшим техномагическим конструктом со множеством разнообразных функций (в том числе представляющим собой весьма совершенную передвижную алхимическую лабораторию), и чрезвычайно мощным артефактом (разнообразием возможностей значительно превосходящим собственные способности многих колдунов). Я создавал его, прежде всего, чтобы выжить и победить в любом возможном сражении, сколь бы сильным ни был противник, -- поэтому мысленно именовал его своей боевой формой, -- но то, что у меня получилось, было оружием лишь в силу многообразия своих возможностей. Это был скорее инструмент, средство в полной мере использовать все колдовские способности, обретенные с помощью метаморфоз-совмещений, -- немалую часть которых, впрочем, составляли способности колдуна-боевика. Даже адамантиновым зубам и когтям можно найти мирное применение, а защита и прочность адамантиновой чешуи и костей могут очень пригодиться во время рискованных экспериментов даже в собственной лаборатории. То, что даже в истинном облике требовало значительных усилий, в боевой форме я мог проделать с восхитительной легкостью, -- но еще важнее было то, что тело моего фельги, бывшее ее основой, приняло эти изменения, как нечто естественное, -- в боевой форме я ощущал себя именно драконом, точно так же, как в истинном облике.
Сняв с себя допельматрицу в боевой форме, я оттачивал подчиненную ей метаморфозу до тех пор, пока научился принимать боевую форму почти с той же стремительностью и легкостью, что и фельги, -- причем это потребовало куда меньших усилий и времени, чем я предполагал (может быть благодаря тому, что я сохранил в боевой форме суть драконьего облика).
Только после этого я обрел, наконец, уверенность в том, что, при всем их тщеславии и ревности к чужой силе, сильнейшие колдуны Серой Земли не станут даже пытаться уничтожить меня, узнав, чего мне удалось достичь, -- слишком велик был при этом их собственный риск и затрата усилий. В боевой форме мне не страшна была и сама смерть. Используя обретенные знания и способности некроманта, мне удалось объединить свою душу и тело таким образом, что я в любой момент мог обернуться призраком, сохранив при этом все колдовские способности. Учитывая, что свою боевую форму я создавал, не прибегая к предметному колдовству, восстановить свой телесный облик даже из такого состояния мне не составляло труда. Впрочем, если бы противник счел меня погибшим, но часть моего тела при этом уцелела бы, я мог использовать для его восстановления либо биомагический эмбрион (укрытый в наиболее защищенной живой части тела), либо адамантиновый сосуд-контейнер буквально пропитанный сильнейшими защитными чарами, который одновременно служил надежным укрытием части моей души и центром артефактной части моего тела в боевой форме. Это позволяло значительно сэкономить время, усилия и сократить количество маны, необходимые для восстановления тела.
Теперь я мог отправиться в Иххарий и требовать права пройти испытание на красный плащ, не опасаясь продемонстрировать то, чего достиг. Положение в Радужной Лестнице, само по себе, было мне более безразлично, чем когда-либо, но я не собирался в обозримом будущем покидать мир людей, в котором родился (совершенствовать свои колдовские способности и знания я мог и здесь, а больше ничто меня не волновало), -- поэтому я решил следовать его законам.
Ясным весенним утром, предупредив мастера Уиллана, что покидаю поместье на неопределенный срок, я шагнул в густую тень под парадной лестницей на первом этаже особняка. Владение теневым искусством на высшем уровне мастерства сократило дорогу, когда-то занявшую несколько дней, до одного мгновения. Шагнув из тени от каменной стены, которую хорошо запомнил еще во время учебы, во внутренний двор Большого Иххарийского Гимнасия, я расправил крылья, одним мощным взмахом взмыл в воздух и, заложив разворот, полетел к грандиозному амфитеатру Великой Арены, не заботясь о том, обратит ли кто-то из колдунов, заметивших летящего дракона, внимание на сиреневый цвет сверкающей на солнце металлической чешуи.
Мне пришлось довольно долго кружить над ареной, ожидая пока завершит свое, весьма впечатляющее, выступление молодой, для столь умелого и сильного колдуна, аэромант, претендующий на красный плащ, -- наблюдая за ним я, тем не менее, с удовольствием убедился, что он значительно уступает тому адепту этой части Искусства, чью допельматрицу мне когда-то удалось заполучить. Получив возможность поразмыслить и издали изучить ауры колдунов, сидящих в ложе Совета, -- владея одновременно теневым искусством, телепатией и искусством ментального контроля, я не опасался, что кто либо из них это заметит, -- я решил свести собственное выступление к минимуму. Владение некромантией и одна из старинных традиций Серой Земли, позволяли мне сделать это, предоставив колдунам в серых плащах гадать, что собственно они видели, и как мне удалось это проделать.
Когда воздух над ареной успокоился и колдун-аэромант, получивший таки красный плащ, с поклоном покинул круг желтого песка, я сложил крылья за спиной и стремительно рухнул вниз, обернувшись призраком. Мощные защитные артефакты арены не были предназначены сдерживать то, что было направлено к ней извне (они лишь защищали зрителей от происходящего на арене), и я беспрепятственно приземлился на желтый песок напротив ложи Совета, там, где совсем недавно стоял предыдущий соискатель. Чуть приоткрыв призрачные крылья, я низко поклонился в сторону колдунов, сидящих в ложе Совета. Вновь подняв голову, я произнес лишь свое имя и прозвище, следом упомянув цвет плаща: «Дреймус Дракон, фиолетовый плащ», -- усилив свой голос с помощью аэромантии так, чтобы его слышали все на арене, и замер в абсолютной неподвижности, недоступной живому существу. Некроманты-личи, которым, согласно старой традиции красный плащ вручался без испытаний (для некроманта такое состояние уже было вполне достаточным достижением), разговорчивостью отличались редко. Я личем не был и не собирался им становиться, даже временно, но обернуться призраком, сохранив колдовские способности и силу, куда сложнее. Членам совета это было известно, -- один из них сам был некромантом, который предпочел серый плащ «бессмертию» в облике лича, -- свою ауру я не скрывал и сомнений в том, что в облике призрака я сохранил способности и силу колдуна, так же быть не могло.
Тем не менее, члены Совета спорили почти полчаса. Трибуны, прежде возбужденно гудевшие, накрыла напряженная тишина. Прежде, за всю историю Серой Земли, никто не претендовал на красный плащ таким образом. Наконец над трибунами разнесся скрипучий голос колдуна-некроманта, усиленный заклинанием Голос Великана: «как адепт некромантии, достигший состояния нежити и сохранивший способности колдуна, Дреймус Дракон получает право на красный плащ». «Желаешь ли ты выбрать новое прозвище?», -- обратился он, уже ко мне. Я покачал головой: «Нет, владыка». «Хорошо. Можешь быть свободен.», -- проскрипел колдун-некромант. Я снова низко поклонился Совету и исчез с арены, несколько изменив свое состояние, -- обнаружить колдуна-призрака, владеющего теневым искусством, задача почти невыполнимая даже для мастера- тенивика, носящего серый плащ.
Я не хотел демонстрировать членам Совета владение теневым искусством, -- поэтому только став невидимым подошел к тени, брошенной на песок арены ограждающей ее стеной и шагнул в нее, предоставив зрителям и членам Совета, гадать, как и куда я исчез с арены.
Шагнув на первый этаж поместья из густой тени под парадной лестницей, я раскрыл крылья и легко взмыл вверх сквозь несколько этажей, -- материальные стены для призрака не преграда, а защитная магия не стала бы мне препятствовать, даже если бы обнаружила. Только оказавшись в своей спальне на втором этаже башни, я вернул себе материальный облик, -- с той же легкостью, с какой обернулся призраком. Вынув из пространственной складки свой фиолетовый плащ, который ни разу не надевал за последние десять лет, я сжег его одним коротким усилием воли, обратив в облачко невесомого дыма, которое свежий ветер сразу унес в открытое настежь окно. Открыв старинный платяной шкаф, который оставил на прежнем месте, когда убирал из спальни большую часть мебели, я снял с вешалки один из красных плащей, прежде принадлежавших отцу. Как и остальная его одежда, плащи были мне впору и, прежде, чем отправиться в Иххарий, я вернул их на прежнее место.
Приняв человеческий облик, чего не делал уже очень давно, я набросил красный плащ на плечи как мантию, вышел из спальни, заперев за собой дверь, и отправился на первый этаж к кабинету мастера Уиллана, -- почти так же, как много лет назад, когда на моих плечах лежал фиолетовый плащ, полученный несколько дней назад. Управляющий ни сколько не удивился моему скорому возвращению. Поздравив меня с получением красного плаща так же искренне, как когда-то поздравил с получением звания колдуна, он сразу попросил моего содействия в неотложных хозяйственных делах, словно бы невзначай заметив, что теперь, получив красный плащ, я могу свободнее пользоваться колдовством, и доходы от поместья и деревни можно будет сильно повысить. Я только улыбнулся и молча кивнул в ответ, вслед за этим сменив облик на боевую форму и, привычным движением, спрятав свой колдовской плащ в пространственную складку. Мне и самому не терпелось воспользоваться доступным мне колдовством по-настоящему, и помощь мастеру Уиллану была отличным поводом для этого.
Мы еще какое-то время беседовали, обсуждая, что именно стоит сделать в поместье, в деревне и на полях с помощью колдовства, и как именно это сделать. Потом я поднялся в лабораторию на последнем этаже башни, привычно пренебрегая некоторым неудобством передвижения по коридорам и лестницам особняка в драконьем облике, на ходу отправив в помощь управляющему всех имеющихся колдующих допелей (кроме охраняющих поместье и деревню), -- на сей раз, это были не допели красных плащей, а колдуны-призраки. В боевой форме необходимость направлять действия этих допелей и подпитывать их маной с помощью распределенной медитации не мешала мне работать в лаборатории.
Какое-то время я ждал появления кого ни будь из серых, или красных плащей, кого могло заинтересовать мое появление на Арене, -- ни сколько впрочем его не опасаясь, -- но никто так и не появился. То ли мне удалось скрыть свои истинные колдовские способности лучше, чем я рассчитывал, то ли сильнейшим из колдунов было, в действительности, безразлично появление в Искусстве чего-то нового, пока это не касалось их лично. Как бы то ни было, я был только рад, что меня оставили в покое, совершенствуя свои разнообразные колдовские способности, навыки и знания; и, по мимо этого, находя немалое удовольствие в том, чтобы с их помощью сделать жизнь людей в принадлежащем мне поместье и деревне легкой и беззаботной, -- насколько такой может быть жизнь слуги, ремесленника, или крестьянина, -- получая при этом куда больший доход, чем большинство колдунов, постоянно доводящих своих крестьян и слуг до полного изнеможения.
…то, что однажды утром отвлекло меня от работы в лаборатории, очень сильно удивило меня. Это был ментальный призыв, точнее вызов на связь, судя по его силе, и привычке повелевать, свойственной отправившему его разуму, -- одного из серых плащей. Я даже не стал пытаться вспомнить, сколько прошло времени с тех пор, как я в последний раз покидал родовое поместье, отправляясь в Иххарий, чтобы доказать, что имею право на красный плащ. Я давным-давно позабыл и о членах Совета Двенадцати, и о прочих колдунах Серой Земли: мне просто не было дела до чего-либо кроме моих собственных исследований и того, что происходило в поместье, принадлежащей ему деревне и угодьях вокруг нее.
Тем не менее, на вызов я ответил мгновенно (тщательно укрепив при этом самоконтроль и внутренние щиты в своем разуме), -- привыкшие к абсолютной власти, страху и почитанию, члены совета были вспыльчивы и сердить кого-либо из них мне не хотелось совершенно. То что я услышал, ответив колдуну-менталисту, окончательно убедило меня, что это член Совета Двенадцати (видимо, его состав изменился за то время, что я не покидал поместье и окрестности деревни). Мне было приказано явиться в Промонцари Царука так быстро, как только возможно и обратиться там к колдуну (красному плащу, имени которого я никогда прежде не слышал), ведающему от имени Совета Двенадцати дипломатическими отношениями Серой Земли с другими странами Рари. Эти слова были настолько переполнены стремление повелевать и привычкой к абсолютной власти, что я ответил лишь: «Будет исполнено, владыка», -- после чего вызывавший меня колдун оборвал контакт столь же внезапно, как возник в моем разуме его ментальный вызов на связь.
Я действительно не стал медлить, понимая, что это может дорого мне обойтись. Создав своего доппеля простейшей «пустой» разновидности, я мысленно велел ему привести в порядок лабораторию и другие помещения башни, после чего исчезнуть. Затем, еще одним усилием воли, я привычно настроил должным образом охранные чары и артефакты башни и поместья (исходя из того, что буду отсутствовать долго) и, наконец, мысленно связался с мастером Уилланом, быстро, но обстоятельно, объяснив ему, что произошло. Управляющий ничуть не удивился, заметив лишь, что не может понять, почему меня только сейчас вызвали в Цитадель Власти, хотя красный плащ я получил давным-давно, -- только услышав эту мысль управляющего, я и сам удивился этому. Тепло попрощавшись с управляющим, и напомнив ему напоследок, что могу не вернуться вовсе (тогда ему следует использовать завещание, -- которое мы составляли вместе на случай моей гибели, или исчезновения, независимо от его причин, -- когда он уже не сможет выполнять свои обязанности), я прервал ментальную связь и шагнул к густой тени, специально созданной в лаборатории так, чтобы она не исчезала при любом положении солнца, и могла служить средством перемещения с помощью Теневого Искусства.
Совершенно неожиданно для меня, это послужило толчком, запустившим в моем сознании некий процесс, столь стремительный, что осознать его я смог только когда он завершился. Повинуясь ментальному посылу (не похожему на что-либо известное колдунам Серой Земли) скрытому в моем разуме столь надежно, что я не обнаружил его, несмотря на долгие годы совершенствования в искусстве ментального контроля, прежде всего над собственным разумом, -- мой разум потянулся к ощущениям на грани памяти и сознания, доступным только ему, -- находившимся там всегда, как и ментальный посыл (заставивший разум действовать в ответ на определенную последовательность событий) и не менее надежно укрыты от меня самого (что не делало их недоступными для меня).
Оказавшись в моей памяти, они превратились в девять коротких заклинаний, и я тут же мысленно произнес два из них, повинуясь ментальному посылу (так долго скрытому от меня), который продолжал контролировать мои действия (я мог воспротивиться, но в сам посыл было заложено понимание того, что я создавал его сам, поэтому сопротивляться не стоит). Первое изменило мой облик, второе (произнесенное лишь частично), создало небольшой прозрачный кристалл (похожий на кварц) простой, но гармоничной огранки (с плоским основанием и вершиной в виде усеченной четырехгранной пирамиды), и я (все еще повинуясь тому же ментальному посылу) мгновенно «оттолкнул» в кристалл форму, принятую с помощью первого произнесенного заклинания, так, что мое превращение не возможно было как-то заметить, или почувствовать любым способом. И наконец, повинуясь оставшейся части ментального посыла в своем сознании, -- я потянулся к прозрачному кристаллу через канал магической связи (соединивший с ним мою сущность как только кристалл был создан) и, используя магию кристалла, придал ему определенную форму, которую хранил в себе ментальный посыл. Поле этого посыл исчез бесследно.
В результате, ни во мне, ни в окружающем мире практически ничего не изменилось. Я по-прежнему был в своей «боевой форме», одинаково пригодной и для исследований в любой области Искусства, и для сражения с помощью колдовства с каким угодно противником. Даже заклинания, возникшие в моей памяти, вновь исчезли (полностью стертые ментальным посылом прежде, чем он исчез), оставаясь на границе памяти и сознания, -- доступными только мне. Сохранился лишь магический канал, соединяющий мою сущность с кристаллом, созданным с помощью части второго произнесенного мной заклинания, -- теперь я точно знал, что обнаружить эту магическую связь невозможно никакими средствами (как и те девять коротких заклинаний, пока они оставались на грани памяти и сознания, доступной только моему разуму), -- и сам кристалл, которому я придал новую форму прежде, чем ментальный посыл, возникший в моем разуме, исчез окончательно.
Сейчас он висел воздухе вертикально, на уровне моих глаз, медленно вращаясь вокруг вертикальной оси: небольшой серый кристалл с острыми гранями, способный легко уместиться на ладони взрослого человека, -- цербус. Точнее, цербус-форма очень сложного, многофункционального артефакта, -- Посоха Любой Формы, -- в полной мере оправдывающего это имя разнообразием своих возможностей. Я знал это потому, что канал магической связи между моей сущностью и кристаллом посоха позволял мне чувствовать и использовать не только магию кристалла, но и два заключенных в нем «отпечатка». Первый был создан вместе с кристаллом вторым из мысленно произнесенных заклинаний (произнесенным мной частично). Второй служил вместилищем формы, которую я принял с помощью первого произнесенного заклинания. Именно в этот «отпечаток» я оттолкнул ее.
Используя канал связи с Посохом Любой Формы, я мог мыслить с помощью мозга этой, находящейся в «отпечатке», формы и использовать его абсолютную память, хранящую множество воспоминаний, знаний и навыков (в той, или иной форме). При этом в моем разуме и памяти, куда можно было проникнуть, имея достаточно знаний, мастерства и магической силы (или другие подходящие средства) не возникало ничего нового. Это состояние называлось «состоянием расширенного сознания», показавшимся мне естественным еще до того, как я (столь необычным способом) вновь обрел свои прежние знания и навыки, -- причиной тому было, прежде всего, умение одновременно управлять множеством допелей, за долгие годы отточенное до совершенства. Причин, для подобного способа хранения почти всей моей памяти, знаний и навыков было вполне достаточно: обнаружить истинную природу кристалла Посоха Любой Формы, как и повредить, или разрушить его, без моего согласия было столь же невозможно, как обнаружить канал связи моей сущности с магией посоха. К тому же, в моих воспоминаниях, знаниях и умениях было очень много такого, чего нельзя было знать жителям этого, как и множества других миров.
Начав мыслить с помощью мозга исходной формы, находящейся в «отпечатке» в самом центре кристалла посоха, я, прежде всего, вспомнил кто я такой: дракон по имени Шторм, маг и наблюдатель первого класса Соларианского Корпуса Магов. Колония Солар – удивительный мир- перекресток, благодаря долгим тысячелетиям совершенствования дипломатии и умения понять любую разумную сущность, объединивший в своей культуре, философии, науке, технологиях и магии достижения бесчисленного множества миров, пространств, времен и рас живущих (живших, и тех что еще будут жить) в них. Но это не мой родной мир. Моя родина – закрытый мир второй категории DW32EK01H/2 (согласно соларианской класификации), связанный с Колонией Солар договором союзного подданства (на условиях внутренней изоляции и высшей степени секретности информации об этом мире и его координат с целью обеспечения безопасности). Впервые я родился в совсем другом мире и времени (в базовом измерении, относительно Колонии Солар), но именно этот мир (в который я нашел дорогу сам, основываясь на своих мечтах и истинных стремлениях разума) стал моей родиной.
Еще в моей первой жизни, в какой то момент в мои сны начало вплетаться звучание очень необычного заклинания, -- Изумрудного Ключа Бессмертия Духа, -- которое его создатель, при помощи иной чрезвычайно изощренной магии, отправил странствовать среди снов во всем множестве существующих миров, чтобы уберечь свое творение от попыток уничтожить его. В конце концов, я услышал заклинание полностью, хотя вероятность его проникновения в мои сны была столь низкой, что это породило локальный разрыв вероятности первого рода. А может, именно разрыв стал причиной проникновения слов заклинания-Ключа в мои сны. Установить это достоверно не смогли даже специалисты СКМ из Департамента Мониторинга Вероятности, -- в определенном смысле, «истины в последней инстанции» в таких случаях.
Тем не менее, это очень помогло мне, когда я решил стать агентом Корпуса, получив в Академии СКМ подготовку низшего агентурного уровня «наблюдатель», -- этот разрыв очень сильно мешает вычислить вероятностными методами мое присутствие в конкретном мире, месте и времени (и достоверно определить меня как фактор любых вероятностных изменений там), делая это почти невозможным. Вдобавок, изменение моей сущности Изумрудным Ключом, связанные с этим возможности, знания и навыки, но, прежде всего, -- намертво впечатанные в свойства сущности соларианские законы и принципы (которые в любой ситуации могут служить основой для принятия решений, соответствующих свойствам сущности), -- это означало высший допуск к миссиям по уровню надежности агентов. И наконец, изменение моей сущности Плетением Бессмертия Духа. Абсолютное бессмертие само по себе очень ценится Корпусом, а вместе со всем остальным это значит, что я, при желании, могу получить за счет фондов Корпуса более высокую квалификацию «агент-наблюдатель» (дающую наблюдателю Корпуса, при определенных условиях, полномочия оперативника), «оперативный агент», или «агент-аналитик» вплоть до первого класса (который у меня уже есть в основной квалификации – маг Корпуса).
Услышав заклинание Ключа полностью, я тут же мысленно произнес его, достаточно узнав о его природе и действии на заклинателя благодаря информации, которую несло в себе его звучание. Вспомогательная магия Ключа при этом мгновенно сформировала из моего сна обособленную микрореальность, где я находился, пока магия Изумрудного Ключа изменяла мою сущность согласно своей природе; а затем (благодаря медитации, которой ничто не мешало в обособленной микрореальности, и внутренней гармонии, обретенной после изменения моей сущности магией Изумрудного Ключа) накапливалась энергия гармонии в структуре Плетения Бессмертия Духа, позволившая ему, в конце концов, так же изменить мою сущность согласно своей природе, -- сделав невозможным уничтожение моей сущности любым способом (причем, необходимое для этого воздействие парадоксальной даосской магии плетения, суть которой невозможно выразить словами, всегда остается незамеченным любым противником, или опасностью, если они обладают разумом).
После этого магия Изумрудного Ключа Бессмертия Духа (создавшая псевдоматериальный артефакт, объединяющий в себе два вида магии, которые невозможно соединить напрямую, -- воздействовавший на меня) исчезла, но я еще долго оставался в обособленной микрореальности (лишенной объективного хода времени), созданной ею из моего сна (без труда поддерживая ее за счет медитации, внутренней гармонии и тех знаний и навыков, которые дал мне Ключ вместе с исходной формой, которую позволяло мгновенно принять первое из созданных им в моей памяти трех заклинаний, имеющих огромную силу, но лишь для меня, -- за счет сверхточной их настройки их магией Ключа на мою сущность измененную ею), -- до тех пор, пока, на основании чисто субъективных желаний и стремлений из прошлой жизни и главной своей мечты (совершенным воплощением которой стало то, что произошло со мной) сумел с помощью рассуждений, и анализа с помощью тех знаний и навыков, которые дал мне Ключ, сумел найти на соларианской карте (ставшей частью Ключа вместе с другой информацией) мир, который мог стать моей настоящей родиной: где помимо прочего я мог быть тем, кем стал, использовав Изумрудный Ключ Бессмертия Духа, -- находясь при этом среди равных (не использовавших его, но имеющих такую возможность).
Этот мир не был отмечен на карте, но я вычислил его координаты, как и точку в локальном пространстве и окрестность точки в локальном потоке времени где (и когда) я мог в полной мере стать частью этого мира, не нарушая при этом соларианских законов и принципов (основанных на понимании различий добра и зла в универсальном смысле), ставших неотъемлемой частью моей сущности. После этого я сплел вместе два заклинания (Светлый Путь – заклинание добровольного развоплощения, способное дать огромный всплеск магической энергии, зависящий от силы и природы разволощенной сущности; и Серую Тропу – заклинание, способное использовать эту энергию для перемещения по заданным полным координатам, -- мира, пространства и времени, -- тем более быстрое и скрытное, чем больше энергии заклинание получало в момент своего создания), получив новое, -- заклинание Пути Серого Света, -- и применил его к самому себе. После развоплощения носителем моей сущности стало Плетение Бессмертия Духа, слившееся с заклинанием Пути Серого Света (парадоксальная магия плетения определила, что именно это необходимо для дальнейшего существования моей сущности).
В результате моя сущность заменила собой сущность ребенка (еще не начавшую в тот момент формироваться), который должен был родиться в обнаруженном мною мире, но, в силу врожденных свойств сущности, мог стать для своих родителей (очень ждавших его рождения) самым большим разочарованием в их жизни. Моя сущность (тем более, измененная магией Изумрудного Ключа), -- напротив, -- отвечала их чаяниям и стремлениям настолько, это вообще возможно: прежде всего потому, что, обнаружив этот мир, я искал подходящую точку в его пространстве и времени исходя из таких условий (и раз мне удалось найти точку, то условия выполнялись, сколь бы маловероятным ни было такое стечение обстоятельств). Именно это (и то, что сущность ребенка, замененная моей, еще не начала формироваться в момент замены) давало мне право сделать то, что я сделал: и по универсальным соларианским принципам (которые я не мог нарушить после изменения своей сущности магией Изумрудного Ключа), и по законам и обычаям того мира, и по законам Колонии Солар.
В результате я родился в том мире и до двадцати лет жил, не зная о своем прошлом, -- наслаждаясь любовью родителей и удивительным, абсолютным взаимопониманием с ними (наши желания всегда совпадали в том, что касалось кого-то из нас), -- и, по законам того мира, постигал, что значит быть человеком. Это дало мне очень многое, ведь в том мире, где я родился впервые, у меня не было такой возможности (во всяком случае, в полной мере) и даже магия Изумрудного Ключа не могла дать мне все то что я узнал, почувствовал и понял за эти первые двадцать лет в родном мире. То, что моя сущность уже была изменена магией Изумрудного Ключа лишь облегчало мою задачу и делало более полным и совершенным достигнутое мной понимание.
При этом заклинания Ключа, ставшие неотъемлемой частью моей сущности, все время были со мной, на грани памяти и сознания, доступные только мне, но там же присутствовало и ощущение (которое я сам поместил туда, используя знания и навыки, которые дал мне Ключ), что тянуться к ним раньше времени не следует. (фактически, это было то же самое, что я сделал, готовясь отправиться на Рари в качестве неофициального наблюдателя Соларианского Корпуса Магов), -- поэтому я потянулся к ним только в день своего совершеннолетия, когда это ощущение исчезло. Впрочем, к тому времени я уже знал, что они собой представляют и без колебаний принял исходную форму с помощью первого заклинания Ключа, а затем использовал второе, создающее Рунную Оболочку (искусственный аналог одной из естественных оболочек сущности, -- например, астрального тела, -- сформированный из магической энергии структурами из множества сочетаний различных порядков восьми Высших Рун, с помощью которых можно описать любой объект, процесс, или явление и использовать их как часть Рунной Оболочки, или создать, наполнив магической энергией; причем Рунная Оболочка позволяет создать такое описание как формально, -- за счет знания свойств Высших Рун, зависящих от управления им, и умения объединять их и их сочетания различных порядков, -- так и интуитивно: за счет собственных свойств Рунной Оболочки, приспособленной для решения таких задач любой сложности) и Посох Любой Формы, имеющий собственную Рунную Оболочку, который служит центром объединения Рунной Оболочки владельца, своей собственной и Рунной Оболочки космического корабля (модифицированного прыжкового буксира типа «Кальмар-4»), создаваемого вторым заклинанием Ключа (произнесенным полностью) в виде «отпечатка» в кристалле посоха.
Исходная форма, связанная с Изумрудным Ключом: небольшой дракон-киборг с растительной природой органической части тела и таким же мозгом расположенной в груди «сердцевины» (из которой тело может вырасти вновь, если все остальное уничтожено, -- при условии, что сердцевина смогла укорениться), возможности которого дополнены аналоговой и цифровой частями вычислительной системы кибермодуля («сердцевина» помещена в камеру системы жизнеобеспечения, предназначенную для мозга киборга). Он способен подсоединяться к системам бортового вычислителя прыжкового буксира (изначально спроектированного для управления таким драконом-киборгом в качестве единственного члена экипажа; хотя буксир имеет рубку с четырьмя универсальными пилотажными терминалами, -- считая капитанский, расположенный в центре рубки, позади других, расположенных в передней части рубки направленным вперед треугольником) с помощью первичного киберинтерфейса и его органического аналога (вступающего в контакт с органикой вычислителя и других корабельных систем).
Когда я стал драконом, мои родители без труда приняли изменения своих сущностей магией татуировок Изумрудного Ключа, которые прежде носили годами, -- то ли не желая, то ли не решаясь сделать это, -- ведь мне очень этого хотелось, а наши желания всегда совпадали в том, что касалось кого-то из нас. Мой родной мир необычен тем, что все его жители, достигшие определенного возраста, знают текст Изумрудного Ключа Бессмертия Духа (того самого составного заклинания, которое использовал я, дающего, в том числе, абсолютное бессмертие духа) как знали его наши предки, -- попавшие в этот мир с экспедицией, отправленной в неизвестность из того параллельного измерения Мира Драконов, где этот Ключ был создан, -- но применить его они имеют право лишь в крайнем случае: если это единственный способ сохранить свое существование. В остальных случаях ту же роль выполняют татуировки Изумрудного Ключа, использование которого не ограничивается соларианскими законами (тем более, в мирах, достигших в развитии цивилизации уровня моего родного мира), ведь изменение сущности магией Ключа гарантирует, что все знания и возможности, которые дает Ключ, не будут использованы во зло (в универсальном его понимании). Такое, частичное применение Изумрудного Ключа Бессмертия Духа не мешает впоследствии использовать это удивительное заклинание полностью, если возникает необходимость. Причем, природа вспомогательной магии Ключа позволяет спастись таким образом даже за мгновение до гибели: разум произнесшего заклинание (не важно вслух, или мысленно) оказывается в обособленной микрореальности, созданной магией Ключа, где и находится все то время, пока длиться преобразование сущности магией Ключа (включая накопление энергии гармонии, необходимой Плетению Бессмертия Духа). При желании в этом обособленном микромире, не имеющим объективного течения времени, можно находиться сколь угодно долго по субъективному времени (медитация и внутренняя гармония личности, измененной Изумрудным Ключом, -- которой ничто не мешает в обособленном микромира, созданном для нее вспомогательной магией Ключа, -- дает куда больше энергии, чем необходимо на поддержание этой части магии Ключа), -- как оставался я сам пока не нашел путь в свой родной мир благодаря размышлениям, прежнему жизненному опыту, изменившимся свойствам личности и всем тем знаниям, возможностям и умениям, что стали частью Ключа.
Именно сознание того, что моих родителей (которых, вернув свои прежние воспоминания, я стал любить еще сильнее, насколько это вообще возможно), как и меня самого, защищает (пусть потенциально) не только магия Изумрудного Ключа, но и Плетение Бессмертия Духа, сделало мою жизнь в родном мире по настоящему счастливой. Как и осознание того, что то же самое относиться к любому человеку, механисту, или дракону, которого я могу встретить в нашем мире (сейчас, или когда-либо в будущем) и, по той, или иной причине, назвать другом, или близким существом, жизнь которого мне не безразлична. Именно этим мой родной мир отличается от множества других (даже очень похожих на него), -- поэтому он находиться в самом конце одной из наиболее отдаленных вероятностных ветвей параллельных миров Мира Драконов и вероятность его существования чрезвычайно низка. Тем не менее, он существует.
В результате все мы одновременно получили статус взрослых драконов, что, в часности, избавляло меня от необходимости провести следующие двести лет машиной: точнее, погрузив сознание в цербус (который специально предназначен для поддержания любого разума и создания комфортной для него фантомной вселенной, на основании стремлений и опыта разума, а так же огромной базы данных, способной дополнить умозрительные стремления для их воссоздания в виде реальных объектов, процессов, или явлений), стать когнитивным ядром управлющей кибернетической системы той, или иной машины, либо сети объединяющих такие системы, -- достаточно сложной, чтобы в ней мог зародиться искусственный разум, чье место и функции в системе принимает на себя разум, ставший ее когнитивным ядром. Но получилось так, что вскоре я все таки стал машиной.
Вначале мы с родителями, с помощью нуль-транспортировки, перебрались с Земли, где прошло мое детство и юность, на планету Авалон, где находится одноименная Академия Магии «Ордена Мечтателей» (к которому принадлежит любой маги использовавший один из Ключей Мечты, -- включая Изумрудный, самый необычны из них, -- а значит любой маг в нашем мире): единственный, но зато грандиозный по своим размерам и возможностям центр развития науки, технологий и магии во всех возможных видах и сочетаниях, которые уже были открыты (не важно, в нашем, или в других мирах, о которых известно жителям Колонии Солар), как и те, которые можно лишь так, или иначе вообразить, а затем искать их в реальности, исследовать и развивать, если найти все же удалось.
Благодаря помощи постигающих машин, управляющих работой Академии, -- согласующих и координирующих ее, -- и я, и мои родители без труда нашли интересную для себя работу в лабораториях Академии. При этом я стал машиной (использовав вместо личного цербуса, которого у меня никогда не было, -- как и татуировки Изумрудного Ключа на теле, -- цербус-форму кристалла своего посоха) -- когнитивным ядром управляющей системы очень сложного, многофункционального магомашинного комплекса в одной из лабораторий Академии, что, с определенной точки зрения, в точности соответствовало законам нашего мира, -- ведь я родился человеком, а не драконом и до совершеннолетия не смог принять изменения своей сущности магией Изумрудного Ключа (ведь сделал это задолго до своего рождения), а значит, на следующие двести лет должен был стать машиной (погрузив сознание в личный цербус, который становился его основным носителем в управляющей системе той, или иной машины), отдавая тем самым долг обществу, что давало мне право в дальнейшем вернуть себе человеческое тело (доведенное до совершенства методами бионженерии) мозг, (максимально развитый использованием в качестве органического модуля для потоковых вычислений, равномерно нагружающих все участки коры) и память с заложенной в нее обширной базой знаний, считающихся в нашем мире минимально необходимыми любому взрослому человеку, -- получив статус взрослого. Такими были мои родители: физически совершенными, -- красивыми той красотой, что доступна именно людям; обладающими множеством знаний, позволяющим доводить до конца практически любое умозрительное рассуждение; имеющими за спиной опыт более чем двухсотлетней жизни, но при этом умеющие радоваться каждому мгновению новой жизни (после пребывания машиной) искренне и полно, как дети. Однако я был не обязан делать это, ведь моя сущность была изменена магией Изумрудного Ключа (не важно когда именно и где это произошло), в моем распоряжении имелись заклинания, созданные магией Ключа, поэтому, по нашим законам, я был не человеком, который обязан стать машиной в день совершеннолетия, а взрослым драконом, который волен выбирать в жизни любой путь и сферу деятельности.
Я все же стал машиной потому, что в тот момент это было мне интересно, кроме того, мне хотелось в полной мере следовать законам моего родного мира, не используя те странные обстоятельства, что предшествовали моему рождению. Но прежде всего, я поступил так потому, что, ища себе работу в Академии (как раз с точки зрения молодого дракона, который уже стал взрослым), я познакомился с коллективом исследователей, заканчивающих собирать очень сложный магомашинный комплекс, который должен был обеспечить успешную работу в избранной области всей лаборатории на многие годы вперед. То, что комплекс был магомашинным, давало множество преимуществ, но его когнитивным ядром могла быть только сущность мага. Это мог быть или дракон, или механист: человек, с очень раннего возраста проявивший однозначное стремление к изучению какой-то определенной области науки, магии, или техники (и способности в этой области, очень часто превосходящие грань гениальности); после совершеннолетия (так как до этого, в моем родном мире единственная задача любого взрослеющего ребенка – понять, что значит быть человеком, -- а задача окружающих в том, чтобы помочь ему в этом), попадая в академию на Авалоне, они получают тела универсальных биомеханоидов, что позволяет им максимально свободно получать информацию в любых необходимых объемах и оперировать ею с недоступной человеку скоростью; после чего они (с помощью постигающих машин комплекса академии) очень быстро осваивают все, что относиться к области их интересов, перестраивают свои искусственные тела (или создают новые, пользуясь ресурсами академии), если это необходимо для эффективной работы в их области, и начинают собственные исследования (или присоединяются к тем, кто уже работает в этой области), -- при этом механисты не стремятся в будущем вернуть себе человеческое тело (за что и получили свое прозвище еще на заре существования цивилизации в моем родном мире). Однако ни драконам, ни механистам не было интересно выполнять функции машины, необходимой для чужих исследований, -- даже столь сложной, -- как вновь созданный магомашинный комплекс. Главным подтверждением тому были сотрудники лаборатории, среди которых было немало драконов разного возраста и с различными сферами интересов и специфических знаний. Для меня же, такая возможность в тот момент была, напротив, очень привлекательной. Став машиной, обрабатывающей все результаты работы лаборатории во множестве областей и направлений, я получал возможность во всех подробностях наблюдать за ней, узнавая даже больше (и быстрее, чем сами исследователи).
Родители тогда начали свою жизнь драконов, найдя работу в другой лаборатории огромного комплекса орденской академии. Занятые своей работой мы редко общались, но это не имело значения, -- ведь время было не властно над нами: изменение магией Изумрудного Ключа делает личность неподвластной ментальному старению, не мешая при этом изменениям сущности в процессе развития.
Для взаимодействия с магической составляющей исследовательского комплекса мне пришлось не только использовать помимо основных оболочек сущности (ментальной и астральной), -- которыми я мог пользоваться благодаря магическим свойствам кристалла Посоха Любой Формы, -- магических структур, зацентрованных на кристалле посоха, его части Рунной Оболочки и моей собственной; но и создать в своем астральном теле магические объекты, создаваемые заклинаниями Изменчивого Ключа Дракона Серого Пламени (являющегося единым стандартом магических способностей драконов в тех вероятностных ветвях параллельных миров Мира Драконов, где существует Орден Мечтателей, но Изумрудный Ключ не был создан), -- поскольку он является в нашем мире вторичным Ключом-стандартом, объекты которого всегда используются вместе с Рунной Оболочкой, когда необходим одинаково полный контроль и над процессом создания чар (что Рунная Оболочка позволяет делать на уровне, сравнимом с естественной магией), и преобразованием магической энергии в некий искусственный тип, лучше всего подходящий для наполнения этих чар (что позволяют на том же уровне делать два магических объекта второго Ключа-стандарта, -- Источник и Ключ Серого Пламени); а так же возможность взаимодействовать с уже существующими магическими объектами и структурами, как с объектами материального мира, что позволяет делать еще одна дополнительная оболочка (магическая, или «прозрачная»), которую, при необходимости можно создать с помощью третьего объекта второго Ключа-стандарта, -- способностей метаморфа, -- которые к тому же столь же идеально приспособлены для преобразований самого себя (и всего того, к чему можно дотянуться способностями метаморфа, или прозрачной оболочкой, и представить как часть самого себя) насколько Рунная Оболочка подходит для создания чего-либо (в том числе и как новой, или измененной части самого себя) формированием его описания с помощью сочетаний различного порядка, состоящих из Высших Рун, как и сама оболочка.
Для этого я воспользовался Структурами Перехода: локальными состояниями Рунной Оболочки, описывающими все три магических объекта второго Ключа-стандарта, наполнив их магической энергией, чтобы реализовать то, что они описывают, -- настраивая таким образом свои магические возможности для взаимодействия с исследовательским ММК. Структуры Перехода, очень тщательно рассчитанные создателем Изумрудного Ключа, стали частью тех знаний, которые хранит мозг исходной формы, связанной с этим Ключом; как и множество тщательно подобранных знаний, обезличенных воспоминаний и навыков использования возможностей объектов обоих Ключей-стандартов и в отдельности, и как единого целого, -- что в моем родном мире вынуждены делать все, кто работает с магией на достаточно высоком уровне, -- причем образованная этими воспоминаниями, знаниями и навыками система отличается особой полнотой и тщательностью подбора элементов и смысловой структуры. Поэтому, считается очевидным, что создатель Изумрудного Ключа (и создатель той его версии, что стала частью Изумрудного Ключа Бессмертия Духа) изначально предполагали совместное использование этих двух Ключей.
Однако в моем родном мире (как и в том, откуда пришли наши предки) принято считать, что использовать второй Ключь-стандарт не стоит без крайней необходимости, -- на том основании, что существуют Структуры Перехода, позволяющие не делать этого, чтобы использовать магию Ключей в полной мере, -- хотя любой, чье сознание изменено магией Изумрудного Ключа (будь то дракон, или человек, ставший драконом с помощью магии Ключа) может, при желании успешно использовать Изменчивый Ключ Дракона Серого Пламени: для классических Ключей это зависит от гармонии сущности заклинателя с исходной формой, связанной с Ключом, а любая сущность, измененная магией Изумрудного Ключа, обладает достаточной гармонией с исходной формой второго Ключа-стандарта. Более того, истинные Мечтатели (те, чья главная мечта – обрести иной облик и способность менять форму, возвращаясь к исходному облику, если форма им безразлична), использовав подходящий для них Ключ Мечты, всегда могут принять и изменение сущности магией Изумрудного Ключа: ведь их главная мечта уже исполнена, а сущность Мечтателей по своей природе гармонирует с магией Изумрудного Ключа, определяющей ее изменения.
В том мире, где я родился впервые, я тоже был Мечтателем. Причем моей мечтой был именно Изменчивый Ключ Дракона Серого Пламени, -- такой, каким я мог представить его тогда, -- название которого я тоже угадал в точности. Но затем моей мечтой стал Изумрудный Ключ Бессмертия Духа, а прежняя мечта ушла на второй план, став частью новой. Несмотря на то, что специалисты ДМВ не смогли установить причину возникновения разрыва вероятности первого рода, после которого в моих снах зазвучали части Изумрудного Ключа Бессмертия Духа, -- я уверен, что к нему привела именно эта моя мечта: ее сила (созданная отчаяньем) и безысходность жизни, которой я тогда жил.
Восхищаясь виртуозностью работы Мечтателей с различными искусственными стихиями (и их сочетаниями) благодаря контролю над ними на уровне естественной магии (включая Серое Пламя, которым я мог почти так же управлять сам, используя Структуры Перехода), я, тем не менее, долгое время придерживался мнения, общего для драконов моего мира которые не были Мечтателями, что такое взаимодействие (даже с полностью искусственной стихией, изначально созданной для нужд мага-универсала со способностями метаморфа) не стоит той неразрывной связи, которую создает заклинание Ключа, -- пусть это всего лишь набор из шести коротких заклинаний (бессмысленных и бесполезных для любого, кроме того, в чьем мозгу они были созданы магией Ключа), позволяющих (за счет сверхтонкой настройки в момент создания на сущность заклинателя) по своему усмотрению мгновенно создавать, или ликвидировать соответствующие им структуры: Ключ и Источник Серого Пламени, и способности метаморфа, -- которые становятся неотъемлемой частью не только памяти, но и сущности того, кто использовал Ключ.
Мои возможности и обязанности в качестве когнитивного центра управляющей системы магомашинного комплекса, который постоянно совершенствовался исследователями (при моем активном участии), оставаясь центром всей работы лаборатории (интенсивной и многогранной), вполне устраивали меня, и я не стремился что-либо менять ни в своем статусе, ни, тем более, в себе самом, полагая, что всегда успею сделать это, если захочу перемен. Однако двести лет долгий срок. Перемены нашли меня сами куда раньше, чем я ожидал, и было совершенно неважно нужны они мне, или нет.
В какой-то момент оказалось, что новая модификация магомашинного комплекса (который я к тому времени давно привык воспринимать как свое тело и, прежде всего, продолжение своего разума), необходимая для дальнейшей работы лаборатории в избранном направлении, требует управления Серым Пламенем (задействованным в магических структурах моего ММК) на уровне Мечтателя, причем управление может осуществляться только когнитивным ядром системы. Для того, чтобы сохранить ставший привычным для меня образ жизни (или, скорее, способ существования) мне нужно было измениться самому, причем окончательно и бесповоротно, -- заклинания второго Ключа-стандарта, став частью личности заклинателя, использовавшего полностью Изумрудный Ключ Бессмертия Духа, попадали под защиту Плетения Бессмертия Духа и изменить это впоследствии уже невозможно. Однако это решение не было для меня сложным.
Я успел убедиться, что возможности этих двух Ключей, имеющих разную природу и способ реализации, идеально дополняют друг друга, причем возможность использовать заклинания второго Ключа-стандарта вместо Структур Перехода (незначительная на первый взгляд) дает тем большее преимущество, чем полнее используются общие возможности двух Ключей. Еще одним весомым аргументом для меня стало то с какой тщательностью была подобрана информация о совместном использовании этих двух Ключей (со множеством подробностей, тонкостей и специальных приемов), ставшая частью самой первой версии Изумрудного Ключа Бессмертия Духа, ставшей когда-то частью моих снов в силу то ли случайности, то ли некого стечения обстоятельств. Но главным для меня было то, что однажды я уже выбрал для себя Изменчивый Ключ Дракона Серого Пламени и он долго был моей самой сильной и искренней мечтой, пока не стал частью новой (которая помимо собственной, получила и силу прежней). Именно эта давняя мечта определила облик моего фельги, -- не раз удивлявший меня прежде, -- им стала исходная форма, связанная с Изменчивым Ключом Дракона Серого Пламени. Причем, готовясь к переброске на Рари, мне даже не пришлось готовить к этому свой разум (подобно тому, как я, для надежности, скрыл ментальной завесой заклинания, созданные Ключами, -- всегда остававшиеся со мной на грани памяти и сознания, доступной только моему разуму, -- поместив туда же ментальное заклинание, с оптимальной последовательностью действий в той ситуации, на которую оно должно было среагировать), -- из трех форм, которые я мог считать исходными, только этот облик хорошо сочетался с искусством колдунов-метаморфов Серой Земли, поэтому свойства моей личности, измененной магией Ключей, вполне однозначно определяли фельги даже при полном отсутствии воспоминаний о такой форме.
Когда я мысленно произнес заклинание Изменчивого Ключа Дракона Серого Пламени, то немедленно ощутил сильнейшую потребность уснуть, хотя мой разум, распределенный в управляющей системе исследовательского магомашинного комплекса, по идее, не мог уснуть в принципе. Впрочем, как только я позволил себе уснуть, состояние сознания изменилось, -- оно «втянулось» в кристалл цербуса, игравший роль основного носителя, утратив распределенность. Такой вариант поведения когнитивного ядра был предусмотрен изначально (прежде всего этого требовал стандарт противодействия спонтанному зарождению машинного разума в сложных кибернетических сетях и системах, принятый в моем родном мире) и мой магомашинный комплекс мгновенно перешел в штатный режим ожидания активности когнитивного ядра, давая мне время на сон, необходимый магии Ключа для тесного взаимодействия с моим разумом в процессе формирования набора из шести заклинаний (столь же коротких, как заклинания Изумрудного Ключа) имеющих сверхточную настройку на мою сущность (что давало им огромную эффективность, -- в сравнении с иной магией классического типа, -- и делало бессмысленными и бесполезными для кого-либо кроме меня).
С того момента частью моей сущности (неотъемлемой, даже если стереть их из памяти любым возможным способом) стали не три, а девять заклинаний Ключа (те самые, на которые я, по сути, просто обратил внимание в момент падения ментальной завесы, созданной, чтобы это не случилось преждевременно) и то, что они принадлежали двум разным Ключам Мечты, на самом деле не имело значения: только вместе они образовывали завершенную, целостную систему. В этом я убедился сразу, как только начал пользоваться заклинаниями Ключа вместо Структур Перехода: легкость создания и ликвидации магических структур в астральном теле оказалась несопоставимой. Тем не менее, Структуры Перехода и приемы их использования не стали для меня бесполезными: замещение магических структур второго Ключа-стандарта было лишь частным случаем их применения и отнюдь не основным среди тех, знания о которых стали частью Изумрудного Ключа. Иногда иметь в Рунной Оболочке объект-описание одной из этих структур (т.е. Структуру Перехода) было значительно удобнее, для решения конкретной задачи, чем пользоваться структурой, созданной в астральном теле одним из заклинаний Ключа. Чаще всего так получалось, если был необходим формальный анализ одной из этих структур и создание на его основе чего-то нового: либо с помощью Рунной Оболочки (меняя Структуру Перехода), либо с помощью способностей метаморфа (меняя одну из структур Ключа как часть самого себя).
Именно так, в конце концов, воплотилась моя настоящая мечта, приведшая меня в родной мир, -- ведь она была двойственной и именно два Ключа-стандарта моего мира (которые я, в какой-то мере сумел вообразить еще в том мире и времени, где родился впервые), были ее воплощением. Став магом Ордена Мечтателей уже в классическом смысле, -- использовав один из Ключей Мечты (к которым Изумрудный Ключ принадлежит скорее формально), -- мне на какое-то время пришлось оставить работу в лаборатории, чтобы пройти Ритуал согласно Пути Мечтателей: обучение и тренировки, которые в нашем мире обязаны пройти все, кто смог принять изменения своей сущности магией Изумрудного Ключа, только использовав один из Ключей Мечты. Мои родители, принявшие эти изменения в день моего совершеннолетия (и таким образом ставшие драконами одновременно со мной), последовали моему примеру, использовав заклинание второго Ключа-стандарта, так что Ритуал согласно Пути Мечтателей мы проходили вместе. В принципе, для нас это было необязательно: необходимые знания и навыки (в виде обезличенных воспоминаний), стали частью Изумрудного Ключа, -- нашей задачей во время Ритуала было, прежде всего, получение личного, субъективного опыта (дополняющего обезличенный, который дал Изумрудный Ключ), и формирование мировоззрения метаморфа (желания и умения решить любую задачу, изменяя себя, -- или нечто, до чего можно так, или иначе, дотянуться способностями метаморфа, -- с помощью этой магической структуры, формируемой одним из заклинаний Ключа; а так же умения использовать инстинкты метаморфа, ставшие ее частью) которое, в полной мере, могло быть лишь субъективным (поэтому так же не могло быть до конца представлено обезличенными воспоминаниями, знаниями и навыками). Не смотря на то, что благодаря всему этому, что дал нам Изумрудный Ключ, и я, и мои родители, были отлично подготовлены к прохождению Ритуала, прошло немало времени, прежде, чем специалисты Института Ритуала и наши кураторы (из того же института) признали, что мы успешно завершили Ритуал. Его результатом стали множество новых навыков, привычек и субъективных знаний, образующих единую систему; и символ Института Ритуала (в виде браслета с рисунком драконьей чешуи на фоне раскрытой книги) появившийся в наших электронных документах, -- предмет законной гордости его обладателя еще с тех времен, когда Ритуал был системой обучения для людей, желающих стать драконами, а перевоплощение осуществлялось чисто техническими средствами (в лабораториях Института Ритуала), поскольку в то время в мире, откуда в мой родной мир пришли наши предки, ни драконы, ни, тем более, люди не знали магии. Только после завершения Ритуала я в полной мере ощутил себя драконом, метаморфом и магом из Ордена Мечтателей, -- полноправным с любой точки зрения: в этом смысле значение Ритуала осталось прежним, независимо от того, какая его разновидность имелась ввиду в том, или ином случае.
Завершив Ритуал, мы с родителями вернулись в лаборатории орденской Академии, чтобы продолжить работу там с использованием новых возможностей, умений и мировоззрения. Но мы не просто вернулись: тогда я впервые в жизни воспользовался одним из темпоральных парадоксов, -- принципом двойного присутствия. Зная, где и когда мы находились, проходя Ритуал, мы с родителями вернулись в прошлое, туда, где нас точно не могло быть: в лаборатории где работали, -- через несколько минут после того, как покинули их, отправляясь в Институт Ритуала. Таким образом получилось, что на рабочих местах мы отсутствовали только эти несколько минут (что как нельзя больше устраивало руководителей и других сотрудников лабораторий).
С того момента прошло очень много времени. В первый раз я пробыл машиной гораздо дольше положенного срока, потом жил жизнью дракона, работая в лабораториях Академии, на исследовательских станциях в планетной системе Авалона и на дальних пограничных планетах, где имелись лишь стандартные подземные базы космодесанта, -- или просто небольшие бункеры с магическими и техносистемами транспортировки и связи, и стандартным набором стационарных аппаратных систем, маготехники и магических структур, -- если планета не представляла особого интереса в качестве объекта исследований.
Затем, создав себе тело механоида (состоящее примерно в равной степени из техносистем, изощренной артефактуры и сложных магических структур, объединяющих все это в одно гармоничное целое) я воспользовался в качестве носителя цербус-формой своего посоха, и мой разум вновь надолго стал когнитивным ядром управляющей магомашинной системы, но на сей раз я был уже, скорее механистом и, одновременно, драконом и Мечтателем, что позволяло мне с одинаковой легкостью работать с магией, артефактурой, научной аппаратурой и магическими артефактами в любых объединениях и сочетаниях. Это принесло мне много лет активной и очень интересной работы в лабораториях Академии. Причем, мои необычные возможности оказались ценными настолько, что мне постоянно приходилось уходить в прошлое, используя принцип параллельного присутствия (и тщательно следить за тем, где и когда меня еще нет и не было), чтобы успеть сделать все, что кроме меня было сделать некому.
Затем вновь была жизнь дракона, позволившая оценить и по новому осмыслить то, что, как и почему удалось сделать, когда я был механистом. Эта жизнь вновь была долгой и не менее счастливой, и интересной (тем более, что родители всегда были рядом, -- хотя мы всегда были заняты и встречались достаточно редко, -- и их любовь, как и наша духовная близость, возникшая как только я родился, остались прежними).
Много времени я провел в виртуальном мире Цербиума в планетной системе Авалона, придав цербус-форму кристаллу своего Посоха Любой Формы (созданного вторым заклинанием Изумрудного Ключа) и погрузив сознание в кристалл, специально предназначенный для этого (благо возможности цербуса полностью определяются материалом и структурой кристалла, которые Посох Любой Формы может воспроизвести с абсолютной точностью без ущерба собственным возможностям). Я общался с лучшими учеными и магами своего мира, избравшими Цербиум, чтобы предаться размышлениям вне материального мира; с художниками и скульпторами, творившими в виртуальной реальности кристаллов, способной воплотить все, что может представить разум, и даже больше, ведь каждый цербус хранит в себе огромную базу научно-технической информации (не дублирующей, а лишь дополняющей что-либо записанное в ней), позволяющей воплотить неоконченный посыл разума в одной из реально возможных форм.
Затем вновь была жизнь дракона, давно ставшая привычной и по-настоящему комфортной. Еще с момента завершения Ритуала исходной формой для меня стал стандартный в нашем мире облик дракона, объединяющий исходные формы связанные с Ключами-стандартами. Когда мой облик был мне безразличен, разум, без участия сознания, использовал первое заклинание Изумрудного Ключа и способности метаморфа, чтобы придать моей физической оболочке этот удивительно гармоничный облик дракона-киборга с растительно-животной природой органической составляющей, одновременно приводя в соответствие ему ментальную, астральную, прозрачную и рунную оболочки (активируя их при необходимости с помощью заклинаний и магических объектов Ключа точно так же, как активировались способности метаморфа, остальные структуры Ключа, и воссоздавалась форма, связанная с изумрудным Ключом, если в прежнем состоянии их не было). Иногда без участия сознания мой разум в такой же ситуации выбирал одну из исходных форм и перестраивал набор оболочек и объектов Ключа в астральном теле согласно этому выбору.
Вначале это удивляло и восхищало меня, но очень скоро я привык к этому, воспринимая как должное, -- так же, как, например, то, что в стандартном драконьем облике системы жизнеобеспечения кибермодуля легко подстраивались к появлению в теле животной составляющей (которая вместе с растительной составляющей сама по себе образовывала замкнутую, зависящую лишь от энергии, систему жизнеобеспечения в дополнение к основной -- технологической), или то, что в стандартном облике я по-прежнему мог «вывернуть на изнанку» тело дракона, скрыв и растительную, и животную составляющую в глубине, под защитой серого бронепластика неорганической части тела (что позволяло обходиться в стандартном облике без дополнительных средств защиты, а, благодаря наличию в составе эвакомодуля пары плазменных двигателей и гравитационных генераторов, -- сохранять в этом облике мобильность в космическом пространстве, не прибегая к магии).
В тот раз я провел много времени на Земле, общаясь с людьми, посвятившими себя философии, и теми драконами, которые изучали магию, как одну из форм философии. Общаясь с людьми (традиционно развивающими в нашем мире философию и искусство, так же, как большинство драконов совершенствовали магию и науку), они много времени проводили в человеческом облике, пользуясь тем, что с исходной формой Изумрудного Ключа (в отличии от исходной формы второго Ключа-стандарта) можно при этом поддерживать связь, «оттолкнув» ее в отпечаток в кристалле Посоха Любой Формы. Общаясь с ними, я пришел к выводу, что эта особенность Изумрудного Ключа (не присущая другим Ключам Мечты), пожалуй, является причиной того, что драконы нашего мира не хотят использовать Изменчивый Ключ Серого Пламени, получая тем самым еще одну исходную форму, с которой нельзя поддерживать связь в другом облике. Но, прежде всего, я стремился развить привычки, навыки (основанные на инстинктах и специфических знаниях) и субъективное мировоззрение метаморфа, превратив его в философию.
В конце концов, мне это удалось и я вновь сменил образ жизни и род занятий, ища возможность применить на практике то, что понял с точки зрения философии. Это вновь привело меня в академию на Авалоне, где я работал с разными группами исследователей не замечая течения времени, ведь оно надо мной не властно (я не могу перестать существовать как личность, даже если захочу этого).
Так продолжалось очень долго, -- ведь совершенствование науки, магии и философии процесс поистине бесконечный (по крайней мере на том уровне, которого они уже достигли в моем родном мире), -- но в конце концов я понял, что дальнейшее личное развитие (тот его путь, который я избрал для себя и ни разу не жалел об этом) требует сделать то, что я однажды отверг, как начало своей новой жизни: отправиться на Колонию Солар, пройти обучение в Академии Соларианского Корпуса Магов по специальности «наблюдатель» и работать агентом корпуса, по крайней мере, какое-то время (впрочем, опыт подсказывал мне, что это продлиться долго).
Затем была учеба в Академии СКМ (опять с использованием принципа Параллельного Присутствия, -- по инициативе соларианцев, не желавших терять то время пока я жил в свое удовольствие в родном мире, вовсе не собираясь когда-либо покидать его -- начатая в тот момент времени, в какой она могла бы начаться, если бы я отправился на Колонию Солар сразу после первого изменения своей сущности магией Ключа), изучение работы наблюдателя в различных мирах, отличающихся уровнем развития магии и науки (наличием, отсутствием, или преобладанием одной из этих двух составляющих), -- прежде всего именно этим определялось насколько наблюдатель может использовать свои возможности, знания и навыки, -- естественно, с учетом статуса наблюдателя (официального, или неофициального) и статусом приглашающей стороны, если статус был официальным. Особенно сложно в этом было разобраться тем у кого (по разным причинам) личные возможности, знания и навыки были велики и разнообразны (даже по соларианским меркам). Ко мне это относилось в полной мере, но абсолютная и при этом управляемая память исходных форм, связанных с Ключами-стандартами моего родного мира (с одной из которых я всегда мог поддерживать связь, «оттолкнув» ее в «отпечаток» в кристалле Посоха Любой Формы) сильно облегчали эту задачу, как и богатый опыт исследовательской деятельности и различных видов прикладного и теоретического анализа.
Неожиданно для себя, я увлекся изучением тонкостей конспирации, необходимых наблюдателю Корпуса в тех, или иных условиях, и способов подготовки к переброске на планету, или в магический мир, где сложились такие условия, -- заклинания Ключей всегда оставались частью моей сущности (и при этом могли быть недоступны кому-либо кроме меня), а память мозга исходных форм, создаваемы ими, всегда хранила весь объем моих воспоминаний, знаний и навыков (полученных так, или иначе), -- что в сочетании с абсолютным бессмертием сущности давало возможность использовать самые невероятные способы скрытия «лишних» возможностей, знаний и навыков эффективные даже в столь же немыслимых условиях. Не менее интересными были различные способы получения той информации, ради которой Корпус отправлял наблюдателя в тот, или иной мир, -- опять же, с учетом ограничения личных возможностей в том, или ином случае. Очень быстро я пришел к выводу, что решение, в конце концов, отправиться в Академию СКМ и работать агентом Корпуса (по крайней мере на уровне наблюдателя).
Помимо множества новых знаний и навыков (в таких областях, которые прежде не интересовали меня) эта часть моей жизни дала мне куда больше личных, чисто субъективных впечатлений о Колонии Солар – удивительного мира-перекрестка, гражданином которого я был согласно условиям договора союзного подданства, -- и возможность общаться с представительницами прекрасного пола множества видов, народов и рас (прежде всего, из числа студенток Академии СКМ, благо ни правила академии, ни законы Колонии Солар этого не запрещали). Это были легкие, прежде всего, чувственные отношения, изначально лишенные любых претензий и обязательств, принесшие мне за время учебы в академии практический сексуальный опыт, пожалуй столь же глубокий и разнообразный, как опыт исследований в самых разных областях и пересечениях магии и науки, приобретенный за время долгой жизни в родном мире, который мне не хотелось покидать.
Потом была дипломная работа, посвященная исследованию природной магии единорогов как вида магической энергии и способов максимально тонкого и полного преобразования в нее Серого Пламени с помощью структуры-Ключа. При этом мне было почти безразлично мнение экзаменаторов, -- я просто исследовал то, что мне было интересно в тот момент, фиксируя результаты исследований так, как подсказывал богатый опыт, приобретенный в родном мире. Работа вызвала интерес, несмотря на то, что Серое Пламя – искусственная стихия, которой могут в полной мере пользоваться только маги Ордена Мечтателей, использовавшие связанный с ней Ключ. Я получил квалификацию «наблюдатель» и вместе с ней первое задание, от которого не мог отказаться: оформив обучение в академии на общих основаниях (хотя мне предлагали обучение за счет спецфондов Корпуса) первые восемь лет после окончания учебы я обязан был работать на корпус, чтобы возместить ее стоимость (за счет отчислений из положенной мне зарплаты, зависящей от сложности задания).
Затем были восемь лет в мире Найлара, должность официального наблюдателя Корпуса в Белом Замке, приглашенного правителем найларских единорогов, -- неожиданно для меня начавшиеся со спасения наследной принцессы от крупного хищника, от которого ее не могла защитить охранная магия леса единорогов, потому, что юная волшебница окружила себя мощными скрывающими чарами, стремясь покинуть пределы замкового парка, чтобы попытаться принять природную форму (чему не желали учить ее маги-наставники, следуя воле правителя единорогов). Сделать это ей удалось, но стремление укрыться от магов Белого Замка едва не стоило ей жизни. Естественно, в подобных условиях, при восхитительной красоте принцессы и моем богатом опыте (и любви) к близким отношениям с кобылами (включая кентавриц и самок единорогов) наша неожиданная встреча вряд ли могла кончиться чем то еще кроме близости, доставившей огромное удовольствие нам обоим.
С этого начались тесные отношения между нами (благо нравы найларской знати позволяли принцессе свободно выбирать фаворитов, пока она не была замужем) сохранявшие полноту и настоящую нежность все восемь лет моего пребывания в Белом Замке. После нашей первой близости принцесса предложила мне на это время стать ее придворным магом и я не стал отказывать ей, по достоинству оценив сложность, красоту и силу скрывающего плетения, созданного с помощью магии единорогов, которая так интересовала меня. В результате, мне пришлось первым делом принимать человеческий облик, а затем (следуя ее просьбе) – облик драконицы (подобный исходной форме Ключа Дракона Серого Пламени), что позволило нам быстро и незаметно вернуться в замковый парк по воздуху и уже там деактивировать свою маскировку, исключив тем самым даже намек на то, что произошло в лесу.
К моему огромному удовольствию, волей отца принцессы, мои обязанности наблюдателя были сведены к абсолютно необходимому минимуму, и все восемь лет я был, прежде всего личным магом-наставником принцессы, ее официальным фаворитом и любовником. Это было тем более приятно, что принцесса была очень талантливой волшебницей и, прежде всего, ей хотелось понять, как использовать магию единорогов просто как разновидность энергии, чтобы применять с ее помощью заклинания созданные людьми, эльфами и магами других рас Найлара, а не изобретать новые, -- полностью зависимые от природы магии единорогов (с ее достоинствами и недостатками). Поскольку тот же самый интерес, пусть и неожиданно для меня привел меня на Найлар, то нам с принцессой всегда было чем заняться и что обсудить и в спальне (между ласками и близостью), и в лаборатории принцессы, когда я учил ее магии (хотя эти занятия чаще всего превращались в совместные исследования и поиск ответов на вопрос, интересующий нас обоих), и в огромной библиотеке замка, когда мы вместе пытались найти нечто новое и интересное для себя в великолепном собрании книг, посвященных магии Найлара. К тому же нравы высшей знати единорогов избавили меня от ревности и нападок бывших фаворитов принцессы.
Восемь лет пролетели незаметно. Мне было жаль покидать Белый Замок, Серебряный Лес и мир Найлара, но в то же время я стремился к этому, зная, что вскоре принцесса должна выйти замуж. Когда я вернулся на Колонию Солар меня не волновали ни отметка в личном деле об успешном выполнении задания, ни погашенный долг за учебу, ни приличная сумма солов, на моем счету в Центральном Банке Колонии Солар, на который уже шли проценты и от банка (за долгосрочный надежный депозит с гарантированным пополнением) и от Корпуса за открытие доступа к счету его финансовым службам (о чем я позаботился заранее, когда отправлялся на Найлар), -- мне хотелось только одного: как можно скорее найти новое, желательно бессрочное задание, чтобы быстрее забыть о прежнем и заняться чем-то другим.
Так я оказался в спокойном, ничем не примечательном мире находящимся на средневековом этапе линии двойного развития (в нем примерно с одинаковой скоростью развивались магия и наука). Моей задачей было просто жить здесь, следя за развитием магии в этом мире и периодически отправлять отчеты в аналитический центр Корпуса. Для этого мне вполне достаточно было жить в столице самого старого и крупного королевства в качестве мага здешней королевской гильдии, что вполне устраивало меня. Неофициальный статус в этом мире вынуждал меня использовать только местную магию и достижения здешней науки. Все обретенные прежде знания и достаточно обширные возможности, напрямую связанные с ними, стали лишь надежной страховкой на непредвиденный случай. Собственно я выбрал этот мир из длинного списка тех, где Корпусу нужен был неофициальный наблюдатель на не неопределенно долгий срок, именно потому, что мог чувствовать себя вполне комфортно, живя жизнью местного мага. К тому же, местные маги высшего уровня уже достаточно давно научились останавливать свое старение, -- хотя обеспечивать бессмертие другим (пока ценой весьма больших усилий) они научились совсем недавно, -- так что моя миссия в этом мире под одной и той же легендой может быть действительно бессрочной (вопрос лишь в моем собственном терпении). После 150 лет пребывания там я мог подать рапорт о переводе или новом задании, но моя жизнь в этом мире сложилась куда лучше, чем я рассчитывал, и я пробыл там бессменным наблюдателем до тех пор, когда Корпус принял решение об отправке официального представителя. Тогда я попросил о переводе, передав новому наблюдателю свою башню мага в столице и всю собранную мной информацию. После Найлара, прекрасного Серебряного Леса и Белого Замка (и тем более дружбы и близости с принцессой, -- невероятно красивой и в человеческом, и в природном облике) быть официальным наблюдателем в том мире мне не хотелось совершенно. Я достаточно узнал жизнь королевства, где мог бы работать в этой должности, чтобы без колебаний вернуться на Колонию Солар.
Причиной столь долгого (и комфортного для меня) пребывания в том мире в должности неофициального наблюдателя стало то, что мне неожиданно вновь пригодился мой богатый опыт эротической близости с самками разных видов (прежде всего, с кобылами), -- любовь и искренний интерес к ней, возникший еще в том мире, где я родился впервые, -- желание и умение использовать для этого морфомагию, пусть совершенно иначе, чем я делал это на Найларе, или на Колонии Солар во время учебы в академии. Конечно, когда в этом мире появился десятилетний мальчик по имени Джеймс, в последствии ставший магом из Башни Снов, он не помнил и не знал этого (разве что к другим красивым самкам, помимо женщин, его начало тянуть сразу, как только проснулся первый сексуальный интерес).
Перед переброской в этот мира, создавая для себя тело с помощью Рунной Оболочки (в виде структуры-описания состоящей из Высших Рун, которую достаточно наполнить магической энергией, чтобы получить то, что описывает эта структура), я вложил в память его мозга лишь то, что мог помнить и знать мальчик-сирота (привыкший полагаться лишь на самого себя) в том мире, где мне предстояло жить. В то же время, создавая все три основных оболочки этого тела (ментальную, астральную и физическую) я сформировал в каждой из них необходимые составляющие способностей мага-универсала с очень сильным врожденным даром, -- именно это, привело меня (после первой же встречи с местным магом) на обучение (за счет казны) в столичной академии королевства, где мне предстояло жить (что мне и было нужно). Помимо этих – тривиальных знаний, в моей памяти остались лишь девять заклинаний (созданных двумя, примененными мной в разное время, Ключами Мечты): поскольку они были неотъемлемой частью моей сущности и не могли исчезнуть. Но это не имело значения: заклинания Ключей существовали на грани памяти и сознания, доступные только мне, вместе с ощущением (которое я сам поместил туда же), что тянуться к ним следует лишь в строго определенный момент.
Свое орденское снаряжение, которое я не имел права брать с собой на задание (учитывая мою квалификацию «наблюдатель» и неофициальный статус в новом мире) я сдал на хранение, энергию из резонатора-накопителя своего посоха слил в другой накопитель (чтобы вернуть ее обратно, вновь вернувшись на Колонию Солар), поэтому, перед отправкой на свое второе задание в должности «наблюдатель», я спокойно использовал до конца третье заклинание Изумрудного Ключа, ликвидировав и Рунную Оболочку (с помощью которой создал человеческое тело, подходяще для моего задания), и кристалл Посоха Любой Формы вместе с «отпечатком» буксира и «отпечатком» исходной формы Изумрудного Ключа, позволявшим мне помнить (уже приняв облик мальчишки, не имеющий «лишних» воспоминаний) кто я, где нахожусь и что со мной происходит. При этом я потерял ориентацию, но произошло это за доли секунды до переброски и я не запомнил этого, как и все то, что произошло со мной в новом облике до переброски в соответствующий ему мир (эти воспоминания я тщательно убрал из своей памяти прежде, чем ликвидировать все лишнее с помощью заклинания Ключа).
Лишь много позже, -- закончив учебу в столичной академии, получив статус высшего мага (по местным меркам соответсвующий моей силе, знаниям и навыкам), выстроив (с разрешения магистрата и королевской канцелярии) собственную башню и рассчитавшись с долгом за обучение (что не заняло много времени, ведь услуги высшего мага королевской гильдии, -- да еще в столице, -- стоят весьма не дешево), я, повинуясь ментальному посылу (который сам поместил когда-то на тонкой грани памяти и сознания), потянулся к заклинаниям Ключей (хранящимся там же) и мысленно произнес вначале первое, а затем второе заклинание Изумрудного Ключа (при этом второе я произнес частично, не использовав его часть, создающую Рунную Оболочку для заклинателя), восстановив таким образом всю свою память, знания и навыки (хранящиеся в памяти исходной формы, связанной с Изумрудным Ключом), я мгновенно «оттолкнул» ее в «отпечаток» в посохе, -- так что мое превращение не возможно было бы как-то заметить, или почувствовать (даже если бы в тот момент за мной следил бы кто бы то ни было).
Своему Посоху Любой Формы я при этом сразу придал цербус-форму, получив в свое распоряжение мощнейший, многофункциональный инструмент, созданный на высочайшем уровне развития технологий, который невозможно обнаружить, если я не позволю этого. Даже вычислительны систем кибермодуля «отпечатка» моей исходной формы достаточно для создания полноценной виртуальной реальности, не считая возможностей корабельного вычислителя, к которому она подключена, прочих корабельных систем и, тем более, возможностей цербуса (а ведь при необходимости я мог сформировать в посохе кристаллы соединенные гранями, увеличивая вычислительную мощь цепочки по мере необходимости, -- благо серые кристаллы невелики). Но в том мире мне это было не нужно. Я использовал все это лишь для расчетов, моделирования сложных магических структур (с которыми сложно работать, используя лишь человеческий мозг) и исследования окружающего мира не магическими средствами по мере необходимости.
Естественно, такого кристалла (даже полностью нейтрального как магически, так и в смысле структуры и материала) не могло быть у мальчика-сироты, -- это неизбежно вызвало бы подозрения и вопросы, -- зато полноправный маг королевской гильдии может иметь при себе множество странных предметов. При этом он не обязан объяснять кому-либо их происхождение, назначение и природу (даже если другим магам его уровня они совершенно непонятны), если только в них не будут опознано нечто, запрещенное законами королевства, эдиктами короля, или правилами магической гильдии (гораздо более мягкими для высших магов, чем для обладателей патентов более низких ступеней).
В том мире мне комфортнее было жить, руководствуясь памятью и знаниями, полученными уже там (естественно, защищенными на ментальном уровне настолько, насколько это было доступно сильнейшим из местных магов). Лишь иногда, увлекшись решением некой задачи, слишком сложной для здешней магии, или следуя некой спонтанно возникшей мысли (при этом там, где это возможно обнаружить, не появляется ничего нового), -- я касался своей памяти, навыков и знаний, полученных в других измерениях, мирах и отрезках потоков времени, -- до того, когда в этом мире появился мальчик по имени Джеймс, ставший магом из Башни Снов. Это позволяло мне помнить о задании и о том, кто я на самом деле.
Даже не имея всех своих воспоминаний, знаний и навыков (мной же преобразованная в личность мальчика-сироты, согласно моей «легенде», -- чему не помешало Плетение Бессмертия Духа, ведь изменение было вполне добровольным и обратимым), моя сущность, в действительности, оставалась прежней. Поэтому, во время учебы в академии королевской гильдии магов я с удовольствием изучал морфомагию, несмотря на сложность и энергоемкость, и никогда не скрывал интереса к ее применению для эротических целей, что (по просьбе и с сознательного согласия) не запрещали ни законы королевства, ни правила гильдии магов.
При этом магов по настоящему сведущих в морфомагии в гильдии всегда было мало, а те, кто был, не желали тратить время и силы на приобретение мастерства любовников даже в человеческом облике, а тем более, в каком-то ином. То, что мне казалось естественным, правильным и привычным, большинство моих коллег считали, мягко говоря, недостойным применением магии. Тем не менее, богатые дамы обращались к ним с подобными просьбами достаточно регулярно, хоть и не слишком часто. Поскольку я никогда не скрывал своих интересов в этой области (благо законы и религия королевства это вполне позволяли) и (приобретенных уже в том мире) навыков, мои коллеги, всех этих красоток они стали отправлять ко мне, -- как только я закончил обучение и получил гильдийный патент мага, -- не смотря на потерю очень солидной прибыли. Таким образом, я получил возможность сосредоточиться на лабораторных исследованиях и экспериментах, спокойно совершенствуя свои знания и мастерство мага, что привлекало меня больше всего.
Однажды одна из романтически настроенных дам, в разговоре со своими подругами, назвала мою башню Башней Снов. Название прицепилось намертво. Благодаря ему, или, скорее, придумавшей его даме, -- считавшейся в женском свете непререкаемым авторитетом во всем, что касалось искусства любви и чувственных наслаждений, -- я приобрел еще большую известность. Побывать в Башне Снов стало считаться среди дам признаком стиля, своеобразной неожиданной модой, укрепившейся на удивление прочно.
С одной стороны это позволяло мне в полной мере удовлетворять свои сексуальные стремления, одновременно принося весьма солидную прибыль (давшую мне полную финансовую свободу), но с другой создавало и проблемы и неприятности. Женщины, приходившие ко мне лишь следуя этой моде, часто становились настоящим вызовом моему искусству мага и мастерству любовника. Просто выполнять их просьбы значило потерпеть фиаско, лишившись и доходов и репутации. Мне приходилось самому подбирать облик, подходящий каждой из них, в котором они могли бы быстро освоиться и получить наслаждение от любовных утех, позабыв об изменившемся облике и восприятии мира прежде, чем это их испугает. Справиться с этой задачей, да к тому же доставить настоящее наслаждение совершенно неопытной партнерше было куда сложнее, чем составить и наложить необходимое заклинание, -- а это бывало весьма непросто, ведь все выкладки приходилось делать тут же в уме без всяких предварительных расчетов (прибегать к возможностям цербуса и «отпечатков» в таких случаях мне казалось оскорблением знаниям, мастерству и опыту, которые я приобрел, как маг, в том мире).
Тем не менее, были среди моих посетительниц и те, кому это было действительно нужно (по той, или иной причине). За то время, что я прожил в Башне Снов, среди них были даже Мечтательницы (не знающие о природе своей сущности), хотя Мечтателей очень мало в большинстве миров, и этот мир не был исключением. Для них я всегда делал все, что мог (с учетом ограничений статуса неофициального наблюдателя), создавая мощные морфоамулеты, позволяющие принять комфортную для них форму, которые они при достаточной силе воли (которой Мечтателям всегда хватает в том, что связано с их настоящей мечтой) могли перезаряжать самостоятельно, даже не будучи магами. При этом денег ни за услуги, ни за амулеты я с них никогда не брал, -- ведь я маг Ордена Мечтателей и знаю, что такое настоящая мечта такого рода (право на ее реализацию, именуемое Правом Мечтателей, в ордене считается незыблемым).
Довольно часто мне приходилось делать морфоамулеты по заказу своих клиенток. Для многих из них они становились просто любимым украшением, они почти не пользовались их силой, предпочитая мои услуги. Другим наоборот нравилось подбрасывать своим многочисленным любовникам новые неожиданные задачи с помощью таких амулетов. В этом случае я тоже не оставался в накладе, поскольку за подзарядкой амулетов барышни всегда обращались ко мне, то ли не доверяя другим магам, толи, что куда вернее, стесняясь просить их о зарядке такого амулета, признавая тем самым, что он у них есть, и они его активно используют.
Естественно, создание таких амулетов очень быстро кончилось тем, что ко мне в башню заявился один из попавших в затруднительное положение любовников и попросил сделать метаморфический амулет для него, а за одно, в откровенном мужском разговоре открыть ему пару надежных способов доставить удовольствие кобыле (несомненно известных мне, учитывая мой успех и основную область деятельности), чтобы он мог, получив амулет, не ударить в грязь лицом, или, точнее, мордой. Он готов был заплатить за такую информацию едва ли не больше, чем за сам амулет, полагая, что с этим ему кроме меня уж точно никто не поможет. Если бы он по собственной инициативе заинтересовался чем-то подобным, то знал бы, что ошибается. Мужчинам в этом смысле повезло несколько больше чем женщинам. Долговременный период «везения» начался за несколько сотен лет (по времени этого мира) до моего появления там и был неразрывно связан с прекрасной волшебницей-эльфийкой по имени Энриэль, -- помимо прочего, единственной бессменной преподавательницей морфомагии в академии королевской гильдии магов в течение этого времени. Во время моей учебы в академии мы очень тесно сошлись с ней и в прямом и в переносном смысле, поскольку я был едва ли не единственным студентом, желавшим изучать ее предмет и, несомненно, единственным за долгое время, полностью разделявшим ее мнение относительно применения этой разновидности магии в эротическом смысле. Когда я получил патент и стал полноправным магом, наши свидания стали более редким (Энриэль часто говорила, что нам не стоит отвлекать друг друга от работы, ведь занимаясь любовью друг с другом мы теряем время и деньги, -- двусмысленность этих слов всегда развеивали ее искренний серебристый смех и неповторимая улыбка), но мы остались добрыми друзьями встречаясь в основном для того, чтобы обменяться результатами исследований, или попросить совета друг у друга.
В тот раз я объяснил своему посетителю, что он обратился не по адресу, и я не собираюсь делать для него амулет, или пытаться чисто теоретически объяснить ему что-либо, коль скоро я могу просто отправить его к Энриэль, которая уже двести лет делает подобного рода амулеты именно для мужчин и сможет не только подробно объяснить все необходимое, но и проверить, правильно ли он ее понял. Заодно, я рассказал ему о своеобразном «состязании», уже много лет существующем между Энриэль и ее постоянными клиентами. В отличии от меня Энриэль постоянно рисковала получить вместо огромного удовольствия от работы получить столь же много негативных эмоций из-за неумелости партнера, сколь бы умелой, мудрой и искушенной в искусствах магии и чувственных наслаждений ни была при этом она сама, -- поэтому, оценив возможные перспективы, она часто брала с клиентов отдельную плату за обучение, в разы большую, чем установленная гильдией плата за наложение морфического заклинания соответствующего уровня сложности, предлагая клиентам отработать часть денег, доставив ей удовольствие. Тем, кому это действительно удавалось, она возвращала большую часть денег, или вовсе не брала с них ничего за дополнительные услуги.
Потом я связался с Эриэль с помощью ментоканала, после чего отправил того парня порталом прямиком в ее башню, не взяв с него платы за переброску. Я побоялся, что он по дороге передумает идти к Энриэль, если отправиться к ней пешком, -- столица город большой, а наши башни стояли на его окраинах по диагонали друг от друга, -- при этом я буду потом виноват в том, что он так и не смог выйти из своего затруднительного положения.
После того случая я позаботился о том, чтобы такие клиенты попадали прямиком к Энриэль. Я просто рассказал о случившемся своей клиентке, -- любовнице того парня. Этого оказалось вполне достаточно. Позже Энриэль рассказала мне, что с тех пор ей пришлось осваивать новую разновидность любимого вида деятельности – необычную даже с ее точки зрения. При первых признаках негодования своих партнеров по поводу просьбы доставить им удовольствие пока они находятся в ином обличье, или если партнер, того хуже, позволил себе проявить неумение, испортив отличную ночь, мои клиентки решительно «волокли» своих любовников к Энриэль.
Как правило, «мои» барышни не были слишком ревнивы, предпочитая разнообразие любовных связей и признавая аналогичное право за своими партнерами. Тем не менее, чаще всего, они сами приводили своих любовников в башню Энриэль, чтобы те не «потерялись» по дороге. Если раньше в башне эльфийки бывали только мужчины и те из женщин, которые не приходили ко мне, предпочитая женское общество во время любовных утех, то после начала моей активной деятельности в качестве полноправного мага начали появляться пары. Энриэль пришлось выступать уже не только в роли любовницы, обучающей своего партнера, но и в роли инструктора, следящего за действиями пар и страхующего их от неприятных ошибок. Впрочем, чаще всего такие «практические занятия» перерастали в тот, или иной вариант оргии с активным участием самой Энриэль, что доставило ей (по ее же собственным словам) немало удовольствия и веселья.
У меня оргии случались гораздо реже, хотя такое тоже бывало, ведь часть моих клиенток были бисексуальны и, как правило, дружили (во всех смыслах) в узком кругу единомышленниц. К счастью «родную контору» ни коим образом не волновало то, что большую часть времени я посвящал исследованиям (интересным лично для меня с учетом прежнего опыта, знаний и навыков), которые становились все более сложными по мере развития науки и магии того мира; а оставшуюся часть времени развлекаюсь в свое удовольствие с дамами (причем так, как мне нравилось больше всего), зарабатывая этим деньги (позволяющие не отвлекаться на выполнение неинтересных для меня заказов или оказание услуг, если только этого не требовали законы королевства, или правила гильдии магов), -- до тех пор, пока отчеты поступали регулярно и были достаточно качественными и полными. Об этом я всегда заботился с особым тщанием (с того момента, как вспомнил об этой задаче и о том, как ее можно выполнить), поэтому ничто не мешало мне жить в свое удовольствие, оставаясь «магом Башни Снов», став со временем самым старым магом-человеком в том мире, -- естественно не по физическому, или ментальному состоянию (первое я остановил с помощью местной магии, а от второго меня защищало Плетение Бессмертия Духа), а по количеству прожитых лет.
По возвращении на Колонию Солар меня ждала еще более солидная сумма солов на моем банковском счету, ведь зарплата за новое задание была уже чистой прибылью, при этом существовала стандартная надбавка к зарплате наблюдателя, растущая со временем согласно весьма сложной формуле К тому же, банк автоматически повысил процент по моему депозиту за его бессрочный статус и последовательное превышение нескольких лимитов, требующих таких надбавок. Но все это мне было почти безразлично.
Куда больше меня волновала запись в личном деле агента корпуса о безукоризненном выполнении бессрочного задания (по разным причинам имевшего довольно высокий уровень сложности согласно классификации корпуса) до окончания срока его актуальности, с передачей полномочий новому наблюдателю. Последнее обстоятельство ценилось руководством корпуса особенно высоко, -- учитывая, сколько времени я провел в Башне Снов, не требуя перевода и отправки на новое задание, -- что радовало меня, пожалуй, больше всего. Такая запись в личном деле была ценна еще и тем, что давала мне еще большую свободу в выборе нового задания, чем была у меня до этого: вместе с отметкой о первом задании (имевшим высокий приоритет, не смотря на его краткосрочность) она резко повысила мой статус надежности в должности наблюдателя.
Вернувшись со столь долгого задания (хотя долгим оно было, в основном, для меня, -- согласно правилам корпуса в тех случаях, когда местонахождение агента было достоверно известно в течении длительного времени, вернулся я в конкретную точку в локальном потоке времени, -- сразу после моей отправки; вновь воспользовавшись принципом Параллельного Присутствия, к чему привык еще в родном мире), я имел полное право на достаточно длительный отдых, но мне это было не нужно. В родном мире я прожил достаточно долго, чтобы узнать, понять и испытать все, что было мне интересно в его необычном образе жизни. Жизнь Колонии Солар я тоже узнал достаточно за время учебы в Академии СКМ. Конечно это не значило, что там и там не осталось ничего интересного и нового для меня, но искать что либо подобное в тот момент мне совершенно не хотелось. Отправиться куда-либо просто на отдых, в той или иной степени скрыв и ограничив свои личные возможности, знания и навыки (точно так же, как вынужден, в большинстве случаев, поступать наблюдатель, или агент Корпуса), мне, тем более, казалось бессмысленной тратой времени, -- пусть даже моего личного, субъективного времени (с учетом принципа Параллельного Присутствия).
Куда больше мне хотелось оказаться в новом мире в должности наблюдателя, которую я успел искренне полюбить, научившись сводить поставленную задачу к тому, что было интересно и приятно лично мне, -- за счет тщательного выбора мира, места и времени из огромного количества миров, где корпусу был нужен наблюдатель (тем более, что совокупность особенностей моей сущности и послужного списка наблюдателя раскрывала эту возможность в полной мере). Поэтому к выбору очередного задания я отнесся со всей тщательностью, какую позволяли мне знания, навыки и опыт (как данные Ключом, так и обретенные лично).
Мой выбор пал на Рари потому, что специфика задачи наблюдателя в этом мире требовала глубокого внедрения, то есть он должен родиться там, -- что не было для меня новым. Вся аналитическая работа по подготовке этого задания была уже выполнена специалистами корпуса, выбравшими оптимальную точку, время и способ внедрения, поэтому я мог сразу же тщательно проанализировать их с точки зрения личных предпочтений, что и сделал, не менее тщательно, чем готовившие материал аналитики. А скорее всего даже более, ведь для меня это не было только служебной обязанностью (одной из множества ей подобных), а достоверность анализа имела огромное значение для меня. Ведь я уже убедился, что правильный выбор задания позволяет получить и удовольствие, и новый опыт и знания, которые трудно получить иным путем, -- ведь миров бесконечное множество и узнать нечто стоящее, просто странствуя среди них, гораздо сложнее, чем выполняя задания корпуса. Ресурсы «конторы» огромны, но при этом далеко не бесконечны. Корпус (как и другие соларианские «конторы») работает столь эффективно в течении тысячелетий, прежде всего, потому, что умеет использовать их: уж если в какой-то мир, точку пространства и времени решают отправить агента (пусть даже уровня «наблюдатель»), то скучно там точно не будет.
Задачей наблюдателя на Рари было, прежде всего, следить за развитием событий в кентавриде, -- большем из двух государств рарийской расы кентавров, -- расположенном на Нумаридисе, крупнейшем из двух материков планеты. Однако отправлять наблюдателя непосредственно в Кентавриду и окрестность момента времени, представляющего интерес, было нельзя. Запрос на отправку наблюдателя был подан Департаментом Мониторинга Вероятности, считавшего необходимым проследить определенную цепочку событий на Рари со сложной вероятностной конфигурацией. При этом было установлено, что представляющие интерес события могут произойти в вероятностном окружении наблюдателя, если с ним самим будет связана второстепенная (но сложная и распределенная во времени) система событий в этом мире, удовлетворяющая ряду условий.
Наблюдатель должен быть уроженцем Серой Земли (крупнейшего рарийского острова), он должен быть сильным колдуном (не ниже красного плаща в колдовской табели о рангах Серой Земли), владеющим морфомагией, известной рарийским колдунам. Было установлено место и время рождения, которое практически с единичной вероятностью выводило наблюдателя к началу цепочки представляющих интерес событий. Более того, специалисты ДМВ и аналитики оперативного отдела корпуса обнаружили возможность внедрить сущность агента на место ребенка, который должен был родиться в допустимой пространственной и временной окрестности необходимой начальной точки, в семье потомственных колдунов Серой Земли (где колдуны в определенный исторический момент заняли место знати), -- но, при исходном совпадении вероятностей, родиться мертвым. Это давало Корпусу право на подобный способ внедрения сущности наблюдателя. Однако он был приемлем далеко не для всех агентов этого уровня, соответствующих всем критериям допуска к этому заданию.
Для меня ничего нового в этом не было. Фактически, это было то же самое, что я однажды уже проделал, чтобы попасть в свой родной мир, с той разницей, что переброску наблюдателя обеспечивали специалисты корпуса (с помощью сложнейшей, -- даже по соларианским меркам, -- магомашинной системы, известной сотрудникам корпуса, имеющим достаточный допуск и право знать о ее существовании, как «Колесо Фортуны»), -- это автоматически избавляло меня от решения тех проблем, которые мне пришлось решать, чтобы попасть в родной мир. Единственной причиной для беспокойства (во всяком случае, с моей точки зрения) было возникновение эмоциональных связей с родителями в новом мире, чего я не хотел категорически, -- у меня уже был родной мир и родители, и искажать свою субъективную связь с ними тем, или иным образом я не собирался (без необходимости столь крайней, что не мог ее даже представить), -- но, изучив материалы анализа по деталям переброски наблюдателя, я пришел к выводу, что этой проблемы, фактически не существует (мое детство и вся дальнейшая жизнь на Рари, вплоть до нынешнего дня, показали, что я был прав).
Не менее тщательно я изучил материалы соларианских аналитиков о том, что представляет собой колдовство Серой Земли. По большому счету, меня, прежде всего, интересовала возможность его изучения, и следовало решить, представляет ли это интерес для меня лично, с учетом имеющихся возможностей, навыков, знаний и опыта. В конце концов я пришел к выводу, что смысл в этом есть, -- магия Серой Земли была по-своему нетривиальной, -- и отдаленность временной точки внедрения от начала основных событий давала достаточно времени, чтобы сделать это в полной мере. Благодаря информации, собранной специалистами корпуса при подготовке внедрения наблюдателя, я уже тогда знал основные моменты своей предстоящей жизни (в частности, то, что не буду близок с родителями и то, что, к моменту получения звания колдуна, останусь единственным владельцем родового поместья и смогу использовать его ресурсы и все свое время, -- вплоть до начала событий, требующих присутствия наблюдателя, -- для исследований, интересных мне лично). Имея возможность мыслить, и анализировать полученную информацию на уровне, недоступном пониманию колдунов Серой Земли даже в самой эфемерной форме, я еще до принятия задания в общих чертах спланировал все то, что мне удалось осуществить за прошедшие годы, став колдуном в мире Рари. По сути, только убедившись, что реализация всего этого с помощью магии Серой Земли и полученный при этом опыт будут представлять для меня ценность, когда я верну себе весь прежний опыт знания и навыки, я согласился на это задание.
Прежде всего, это было связано с тем, что колдовство Серой Земли, -- грубое и примитивное в сравнении с многими другими известными мне видами магии, -- освоенное именно таким способом (как единое, уравновешенное целое), становилось достаточно действенным и многогранным, чтобы решать с его помощью многие задачи в тех случаях, когда требовалась именно примитивная магия (никак не связанная ни с СКМ, ни с Орденом Мечтателей в моем родном мире с их высочайшим уровнем развития науки, магии и разнообразных их пересечений), позволяющая, к тому же, очень быстро осваивать новые знания и навыки, не прибегая к каким-либо иным средствам, всего лишь найдя их носителя, не владеющего приемами и средствами ментальной защиты. Не менее ценной была возможность столь же быстро создавать чисто искусственные сущности, владеющие теми же возможностями и навыками, в любых необходимых количествах (в зависимости лишь от моей выносливости и доступного количества маны в том, или ином облике), не прибегая для этого к более совершенным средствам и способам.
Еще одним, но сугубо второстепенным, фактором было то, что я знал, что получу должность посла Серой Земли в Кентавриде (причем получу надолго), а согласно тамошним обычаям мне, в соответствии с моим статусом, предложат не меньше двух наложниц, как только выясниться, что я способен принимать облик кентавра. К тому же, кентавры Нумаридиса использовали лошадей для хозяйственных нужд так же, как люди, но при этом никогда не отказывали себе в сексуальной близости с ними, старательно не замечая происходящего, если это случалось открыто, но при этом страшно оскорбляясь любым намеком на обвинение в скотоложестве.
При этом, как и на прошлом задании, мне не пришлось придавать своей сущности определенное состояние перед переброской в новый мир. Я знал, что, оказавшись в Иххарийском Гимнасии, без каких-либо воспоминаний буду действовать именно так, как случилось уже на Рари, -- любой другой путь в Искусстве колдовства Серой Земли был мне не интересен и казался совершенно бессмысленным, -- ведь моя сущность, на самом деле, осталась прежней: сущностью мага-метаморфа, чья исходная форма дракон, всегда искавшего способ получать новые знания, опыт и навыки быстро и эффективно настолько, насколько это возможно.
Все эти воспоминания промелькнули в моем сознании (точнее в той его части, которая использовала мозг «отпечатка» исходной формы в кристалле посоха) за ничтожные доли секунды, и я лишь мысленно улыбнулся, -- поняв, наконец, истинный смысл своей жизни (вернее, малого ее отрезка, прожитого на Рари), -- но даже это чувство не возникло там, где его можно было обнаружить тем, или иным способом. Схватив лапой висящий в воздухе цербус, я на мгновение прижал его к груди, привычно воспользовавшись навыками колдуна-метаморфа, чтобы заставить свое тело поглотить кристалл и переместить в подходящее для него место внутри себя. Затем, повинуясь привычке, приобретенной на последнем задании, я полностью отрешился от восприятия магической связи с кристаллом, и на мгновение задумался, пользуясь лишь той частью разума, что сформировалась в этом мире.
Появляться в Промонцари Царука (да и вообще в Иххарии) в боевой форме было, пожалуй, глупо. Тем более, что за прошедшие годы я создал и тщательно исследовал возможности множества допельматриц, пригодных для превращения, сохранив те из них, которые могли пригодиться при определенных условиях. Был среди них и облик колдуна, идущего по пути, избранном мной в Искусстве, и давно достигшего уровня красного плаща, но способного даже на меньшее, чем то, что я мог проделать в человеческом облике, пользуясь даже не столько знаниями и навыками, -- которые получил за время решения задачи, когда-то поставленной перед самим собой, -- сколько богатым опытом применения новых возможностей обретенным за годы, прошедшие после ее решения. Таким образом, большая часть моих возможностей будет надежно скрыта, но причин усомниться в моем праве на красный плащ (и должность посла в Кентавриде) ни у кого не возникнет.
Вновь мысленно улыбнувшись (на сей раз, принятому решению), я привычно изменил облик, подчинив трансформацию одной из допельматриц, хранящихся в моем астральном теле как в своеобразном контейнере (благо определить их содержание невозможно, не имея знаний и навыков, необходимых для их создания, а количество видимых матриц лишь придаст мне сходство с обычным колдуном-думбликатором, имеющим право на красный плащ), -- переместив при этом кристалл посоха в подходящее для него место в своем человеческом теле, -- вынул из пространственной складки серебряный жезл-ключ и положил его на стол (зная, что в поместье я, скорее всего не вернусь, а добраться до жезла здесь сможет только мастер Уиллан); затем вынул из той же складки красный плащ колдуна (который не надевал очень давно, проводя все свое время в боевом варианте драконьего облика, дающем мне максимум возможностей) накинул его на плечи, как мантию и шагнул в тень у стены, пользуясь навыками и способностями теневика.
К счастью, знакомая тень у внешней стены во дворе Большого Гимнасия осталась на своем месте, хотя прошло много лет и сам двор заметно изменился. Я шагнул из этой тени лишь для того, чтобы подняться над стеной гимнасия с помощью телекинеза и увидеть тень от мрачной громады Промонцари Царука. Вновь спустившись на брусчатку двора, я шагнул в тень у стены и вышел уже из тени от стены Цитадели Власти. Таким образом я в точности выполнил приказ члена Совета Двенадцати прибыть в Промонцари Царука самым быстрым из доступных мне способов.
Массивные ворота Цитадели охраняли двое колдунов-боевиков в зеленых плащах. К счастью им хватило умения разглядеть не только мой плащ но и ту часть строения моего астрального тела, которую они могли понять и оценить, поэтому обращение «повелитель» прозвучало надлежащим образом. Повинуясь моему приказу, обратившийся ко мне зеленый плащ вызвал с помощью амулета немолодого колдуна в синем плаще, который с готовностью повел меня по коридорам цитадели к «иностранному управлению», точнее, к кабинету возглавлявшего его колдуна, -- красный плащ позволял мне обратиться прямо к нему (как мне и было приказано), минуя чиновников более низкого ранга.
Пока мы шли по коридорам Цитадели, я не раз мысленно возблагодарил Иштар за то, что у меня есть проводник. Даже способности теневика вряд ли помогли бы мне найти дорогу в этом лабиринте (пропитанном к тому же разнообразной магией огромной, по рарийским меркам, мощи). Всю дорогу я спокойно анализировал ее, пользуясь каналом связи с посохом, пассивной частью его магии и возможностей цербуса, и мозгом «отпечатка» исходной формы, -- чтобы управлять всем этим и анализировать полученную информацию. Коль скоро, моя миссия наблюдателя перешла в активную фазу это было не только мое право, но и обязанность.
У двери нужного мне кабинета, колдун в синем плаще низко поклонился, указав на нее, и, дождавшись моего разрешения, юркнул в какой-то полутемный боковой коридор, отходивший от более широкого недалеко от этой двери. Вежливо постучав в дверь и дождавшись разрешения войти, я толкнул полированную створку, шагнув в просторную комнату, обставленную в соответствии с рангом ее хозяина. Впрочем, здесь старинная мебель из темного дерева рождала именно то давящее ощущение, которого я ожидал, впервые переступив порог кабинета в башне поместья.
За монументальным письменным столом напротив двери сидел худой, жилистый, слегка сутулый колдун в красном плаще с какими-то блеклыми, тусклыми глазами столь же неопределенного цвета, как и возраст их обладателя. Судя по ауре, он был менталистом и достаточно сильным, но при этом уступал моей силе настолько, что я мог не опасаться за целостность защиты своего разума, созданной с помощью того же вида Искусства. Хозяин кабинета явно понял это одновременно со мной и не счел нужным скрыть кислое выражение. Вместо приветствия, он кивнул мне на вычурный стул перед его столом. Я так же молча закрыл дверь в кабинет, подошел к столу и сел на указанный стул.
Колдун-дипломат какое-то время копался в многочисленных ящиках стола, пожалуй, не спеша найти искомое. Наконец на стол лег пропитанный чарами лист желтоватой бумаги, почти заполненный каким-то текстом, нанесенным типографским способом. Вычурный шрифт с выступами и завитушками мешал мне прочесть написанное (буквы словно пытались пуститься в пляс в неверном освещении комнаты), но мне это было не нужно. Я и так знал, что это за документ: верительная грамота посла, направляемого в Кентавриду на смену прежнему по требованию Крылатого Намиба (правителя Кентавриды), который сам недавно занял этот пост. Прежний Крылатый Намиб не придавал значения тому, что посланец Серой Земли не может принять облик кентавра, -- чтобы выглядеть подобающе, появляясь при дворе намиба, -- не смотря на то, что является колдуном высшего в Радужной Лестнице уровня: в Кентавриду предпочли отправить послом менталиста, а не метаморфа, как поступали раньше. А вот новому Крылатому Намибу это очень не понравилось (тем более, что он знал о возможностях менталистов намного больше, чем его предшественник) и он потребовал заменить посла. Начальник «иностранного управления», -- тот самый колдун, который сидел передо мной, -- отправивший в Кентавриду посланника-менталиста, стал искать способ выполнить волю намиба, не теряя при этом шанс получить ценную информацию, которой просто так не поделятся. Он не поленился изучить архивы Большого Гимнасия и, в конце концов, нашел упоминание обо мне. Не желая упускать такой шанс, он воспользовался связями в совете, передав необходимый приказ так, словно это была воля совета.
Все это хозяин кабинета постепенно изложил мне шелестящим, надтреснутым голосом, медленно заполняя стилусом, тоже пропитанным чарами, свободную часть листа. Изложил, конечно, без подробностей и со своей точки зрения. Все детали были мне известны еще до принятия задания стараниями специалистов корпуса, и теперь были доступны вновь, оставаясь при этом в памяти «отпечатка» исходной формы в кристалле посоха.
Поставив свою подпись на грамоте и дождавшись, пока старый колдун-дипломат придавит печатью темный сургуч, разогретый в пламени свечи, я свернул упругий лист бумаги и убрал в пространственную складку. Встав с неудобного, вычурного стула, я поклонился владельцу кабинета (ровно настолько, насколько этого требовали приличия) и поспешил покинуть кабинет, давящий своей обстановкой. Чтобы выбраться из Цитадели Власти, я все же рискнул воспользоваться навыками теневика, -- обратный путь я естественно помнил, благодаря памяти исходной формы, но, в то же время, по дороге успел убедиться, что вполне могу сократить путь, сэкономив немало времени, -- шагнув в тень у стены коридора, я вышел из тени от стены Промонцари Царука.
Зайдя в ближайший безлюдный переулок, я сбросил плащ, привычно свернув его и убрав в пространственную складку, и, приняв фельги, с наслаждением взмыл в летнее небо над мрачным, пыльным Иххарием. Посольская альдарея конечно не уйдет без меня, но злить капитана-колдуна, вынуждая его ждать нового прилива, мне совсем не хотелось, -- поэтому следовало поторопиться. К тому же, обретя прежнюю память и опыт, мне хотелось побыстрее покинуть Серую Землю и оказаться в степях Кентавриды. Живя жизнью серого колдуна, я вовсе не думал о любовных утехах (как многие адепты Искусства, достигшие значительных успехов в своей области), но теперь ко мне вернулись прежние желания и склонности, как и мой богатейший опыт, позволяющий удовлетворить эти желания в полной мере, доставив любой кентаврице (или кобыле) все удовольствие, которое она способна испытать. И я не видел причин отказывать себе в этом.
Эти мысли в сознании мозга исходной формы приятно будоражили меня, не мешая при этом наслаждаться полетом, держа курс навстречу прохладному соленому ветру. Отличить посольскую альдарею от других, стоящих в порту было не сложно (даже если бы я не видел ее голограмму еще на Колонии Солар) и я приземлился прямо на палубу, заставив матросов шарахнуться в стороны. Приняв человеческий облик, я вынул из пространственной складки свой плащ и надел его с таким видом, словно палуба альдареи была абсолютно пуста. Тем временем с кормовой надстройки спустился капитан альдареи: широкоплечий, загорелый колдун в желтом плаще со шрамом над левой бровью. Он вежливо поклонился мне (хотя и не так низко, как старик-колдун в синем плаще, который был моим проводником в цитадели), в ответ я кивнул коротко, но уважительно. Капитану это явно понравилось (большинство красных плащей поступили бы наоборот), он представился и доложил, что альдарея готова к отплытию и мы можем отчалить в любой момент.
Я ожидал что он попросит меня показать посольскую грамоту (хотя бы в свернутом виде), но капитан этого не сделал. Не удержавшись, я спросил почему. В ответ капитан позволил себе улыбнуться, -- весело и вполне дружелюбно: и ответил, что посла зовут Дреймус Дракон (так ему сообщили из канцелярии Промонцари Царука), а как выглядят драконы он знает потому, что его брат – бестиолог, к тому же он интересуется существами, которых нет на Рари. Я улыбнулся в ответ, согласившись, что тогда все действительно просто, и предложил капитану отчаливать, чтобы не упустить прилив. При этих словах на лице капитана мелькнула тень уважения. Он кивнул и, поколебавшись какое-то мгновение, предложил мне подняться на мостик. Многие красные плащи сделали бы это сразу, оказавшись на борту альдареи, но капитан видимо понял, что я не хочу делать этого без его разрешения. Благодаря способностям менталиста я знал, что ему это приятно не меньше, чем для меня приятно его приглашение (хоть формально оно мне и не нужно). На мостик мы поднялись вдвоем, и уже оттуда капитан стал отдавать приказы, усилив свой голос магией, -- он был аэромантом: судя по ауре – сильным и очень умелым (что подтверждали и возраст, и шрам на виске, наверняка полученный в стычке с эйстами, или девкаци).
На палубе поднялась суета, парусная команда быстро полезла на мачты и вскоре альдарея, отдав швартовы, начала разворот, влекомая ударами весел к выходу из гавани, пока мачты одевались парусами. К выходу из Залива Бурь мы плыли уже под парусами при хорошем попутном ветре и капитан приказал убрать весла, дав команду гребцам отдыхать.
Океан Девкаци (который жители Серой Земли называют Серым Океаном по цвету его вод во время бури) вопреки скверному нраву оставался спокойным все недели пути до Нумаридиса. Плаванье напоминало скорее отличную прогулку и когда мы причалили в порту на побережье Кентавриды, мне жаль было покидать борт великолепной альдареи и прощаться с ее капитаном, немало мне о жизни моряков Серой Земли. Я мог бы ответить тем же, но эти знания были частью допельматриц серых плащей (гидроманта и аэроманта) и мне было сложно использовать их напрямую, а вот знания, навыки и опыт аэроманта у меня имелись, как и желание научиться чему-то новому и перенять ценный опыт в незнакомой мне области. Благодаря этому за время плаванья мы подружились с капитаном альдареи, что субъективно сократило время, проведенное в пути. К тому же, в море я попробовал плавать в драконьем облике, и мне это очень понравилось. Работая крыльями и направляя движение хвостом, я мог легко держаться рядом с альдареей, идущей на всех парусах, а легкие дракона позволяли при этом еще и нырять, долго оставаясь под водой. Мне жаль было расставаться со всем этим, но то, что лежало впереди, влекло меня еще больше, -- впереди была Кентаврида.
Посольскую альдарею ждали. Когда я спустился на берег, у сходен стоял молодо жеребец-кентавр при полном вооружении, сверкая на солнце надраенным до блеска «сердечным щитом» (защищающим уязвимое место, где соединялись верхняя и нижняя части тела кентавра), чуть поодаль выстроился отряд из десяти воинов, вооруженных так же, как их командир, но без украшений на оружии и доспехах. Командир отряда поклонился и представился на языке Серой Земли, произнося слова певуче и сильно растягивая их, что свойственно языку кентавров.
Тем временем я оценил облик кентавров, убедившись, что командир отряда самый сильный и умелый его воин. Мгновенно сняв его матрицу, я привычно сбросил свой плащ, свернув его парой давно отработанных движений, и убрал в пространственную складку, запустив метаморфозу, подчиненную только что полученной допельматрице. При этом, используя свой богатый опыт (полученный благодаря упорным опытам и тренировкам за те годы, что я прожил в своем поместье, уже научившись создавать боевой облик), я одновременно изменил облик кентавра, заданный матрицей, придав ему сходство с собственным человеческим обликом там, где это было возможно и изменив цвет шерсти и хвоста (имевших гнедую масть) на привычный мне серый цвет: символ полноты и равновесия возможностей, знаний и навыков. Одновременно я извлек из допельматрицы те знания ее прототипа, что были нужны мне немедленно.
В результате на приветствие кентавра я ответил на языке Кентавриды, глядя ему в глаза, -- мой облик отличался от облика прототипа, но статью, ростом и силой мы были равны. Топорук, командующий отрядом грвардии, посланным встречать альдарею, нервно переступил сильными сухими ногами, шумно втягивая ноздрями воздух (точь в точь как испуганный жеребец), отпрянул назад и удивленно оглядел меня темными влажными глазами (скорее лошадиными, чем человеческими), затем сорвал с шеи платок с витиеватыми узорами и протянул его мне. Я принял его, кивнув кентавру в знак благодарности, и повязал на шею таким образом, чтобы концы платка прикрывали мои соски.
Рарийские кентавры не носят одежду, -- только доспехи и другое воинсоке снаряжение, -- но показывать соски считается неприличным (это прямая демонстрация сексуальности), поэтому и кобылы, и жеребцы носят шейные платки, закрывающие неприличную часть тела. Остальной торс рарийского кентавра действительно нельзя назвать голым: верхняя половина тела (включая лицо) покрыта лошадиной шерстью, как и нижняя. Лица кентавров Нумаридиса представляют собой некое гармоничное смешение человеческих и лошадиных черт: носы широкие с большими ноздрями (позволяющими вдыхать много воздуха во время скачки), скулы широкие (и напоминают ганаш лошади), уши человеческой формы, но при этом чуткие и подвижные, как у лошади; челюсти устроены так, что позволяют за раз проглотить куда больше, чем может проглотить человек (что помогает кентаврам питаться, ведь пищи им нужно намного больше). Нижняя часть тела этой разновидности кентавров тоже устроена не совсем так, как тело жеребца, или кобылы (в зависимости от пола), но отличия не столь заметны. Для меня главным было то, что тела кентавров гармоничны, сильны и выносливы. И достаточно эстетичны, чтобы вызвать сильное влечение к противоположному полу: необычное смешение человеческих и лошадиных черт будоражило, обещая новизну впечатлений (несмотря на мой богаты опыт). Оказавшись, наконец, в этом облике, я окончательно убедился в этом, -- благо в поле зрения имелось несколько молодых кентавриц (бойко торгующих чем-то прямо на пристани) и кобыла, запряженная в телегу. Втяну воздух широкими ноздрями, я убедился, что обоняние рарийских кентавров не уступает лошадиному: запах ближайших самок знакомо будоражил мой разум, заставляя тело подрагивать, -- хотя они не были в охоте.
Пока я думал об этом, топорук немного успокоился, и теперь разглядывал меня с явным удовлетворением. Во-первых, он явно понял, что мой облик кентавра скопирован с него самого и это сильно польстило ему (жители Кентавриды вообще весьма эмоциональны и не считают нужным скрывать любые эмоции, -- в противоположность кентаврам Забережья). Во-вторых, повязав шейный платок, который он отдал мне, я приобрел вполне приличный вид, не давая повода для смущения. Самому командиру отряда, встречавшего альдарею, шейный платок был не нужен: его грудь скрывала кираса из очень хорошей стали, надраенная не хуже, чем «сердечный щит» молодого кентавра. Остальные воины отряда тоже были в доспехах, но у каждого на шее был повязан платок, лежащий поверх кирасы.
Вынув из пространственной складки свою посольскую грамоту, я подал ее командиру отряда. Он с поклоном принял ее, внимательно осмотрел и, не пытаясь развернуть, вернул мне, сказав, что увидел достаточно. Кивнув, я убрал грамоту обратно в пространственную складку, и повернулся к командиру отряда. Еще раз окинув меня взглядом, он отдал приказ своим воинам, предложив мне занять место рядом с ним во главе отряда, выстроившегося по парно. Я коротко кивнул в знак согласия, и отряд двинулся вдоль пристани быстрой рысью, громко цокая по каменным плитам подкованными копытами. Мои шаги звучали точно так же, -- меняя облик, я привычно использовал навыки трансформатора, чтобы превратить часть копыт в стальные подковы, ставшие частью допельматрицы топорука.
Покинув пределы порта, отряд перешел с рыси на легкий галоп и, проскакав по широкой центральной улице портового города, вынесся в степь. В небе сверкало солнце, приятно согревая мое разгоряченное тело, стебли трав гладили ноги. Копыта подняли пыль, но ноздри кентавра, подобно лошадиным ноздрям защищали от нее горло. К тому же мы скакали во главе отряда и ветер уносил пыль назад.
Тем же легким галопом отряд двигался остаток дня и к вечеру мы добрались до небольшого города в степи, где весьма неплохо поужинали, стоя у длинного дощатого стола, а затем заночевали в одном из домов-конюшен, выстроенном из добротных брусьев и досок, не смотря на то, что город окружала степь, тянущаяся до горизонта в любом направлении.
За неделю, двигаясь с утра до раннего вечера тем же легким походным галопом, наш отряд добрался от порта, где причалила посольская альдарея, до столицы Кентавриды. Иногда мы ночевали в степи, ужиная и завтракая припасами из вместительныхпереметных сум воинов (сушеными фруктами, мясом, сдобренным специями и сушеными лепешками из муки замешанной на сочетании жира и меда), запивая все это очень хорошим вином из больших деревянных фляг. Но чаще мы останавливались в городах, где могли поесть куда лучше (там же воины пополняли припасы, на случай новых привалов в степи), однако при этом спали мы точно так же, как делали это в степи (не считая наличия стен и крыши над головой, способных защитить от ветра и непогоды). Из памяти топорука я знал, что только в очень богатых дворцах и домах Кентавриды имеются спальни на подобие человеческих, но привычных кентаврам размеров и со столь же огромными кроватями, сделанными из брусьев, способных выдержать не только их вес, но и любовные развлечения.
Оказавшись в столице, я убедился в этом в первый же день. Оказалось, что Крылатый Намиб, затребовав из Серой Земли посла, способного принять облик кентавра, приказал перестроить одно крыло посольской резиденции, превратив часть старинного каменного дома (выстроенного для людей), где находились покои посла, в привычный кентаврам дом-конюшню: с просторной столовой, лишенной стульев, и именно с такой спальней.
Во дворце, куда доставил меня отряд, посланный встречать альдарею, в тот момент шел дипломатический прием. Проникнув в мысли дворцового слуги, сопровождавшего меня в тронный зал по широким коридорам дворца намиба (внутри так же напоминавшего монументальную каменную конюшню в несколько этажей с простой, но роскошной обстановкой, оставляющей максимум свободного места), я нисколько не удивился, узнав, что этот прием был назначен правителем Кентавриды сразу, как только стал известен день прибытия посольской альдареи из Серой Земли. Видимо, молодому намибу не терпелось проверить, насколько хорошо выполнили его требование, -- или устроить новый скандал, если способности нового посланника опять не устроят его.
Конечно имея из одежды только шейный платок, подаренный топоруком, и с телом, покрытым потом и степной пылью (не слишком впрочем заметной на фоне моей серой шерсти), я, даже в облике кентавра, имел неподобающий вид для появления в тронном зале. Тем не менее, слуга (одетый в роскошную ливрею), встретив меня на ступенях парадной дворцовой лестницы, передал мне приказ намиба немедленно явиться в тронный зал, -- что укрепило мое подозрение о намереньйи правителя Кентавриды устроить новый скандал. Я не мог понять его мотивы, зато начал понимать, зачем на Рари нужен наблюдатель, -- причем именно здесь, сейчас и в четко определенной роли, -- такое странное поведение намиба в долгосрочной перспективе вполне могло привести к последствиям, встревожившим Департамент Мониторинга Вероятностей достаточно для вмешательства на низшем оперативном уровне (хотя соларианцы со всем возможным тщанием стараются не вмешиваться в происходящее где и когда-либо, без крайней на то необходимости).
В любом случае я не собирался давать намибу такую возможность. Используя возможности трансформатора, я превратил пыль и пот, покрывающие мое тело, в чистый прохладный воздух, устремившийся от меня легкой волной, слегка колыхнув легкие драпировки с великолепной вышивкой. После этого мне осталось лишь вынуть из пространственной складки свой плащ колдуна и набросить его на плечи таким образом, чтобы он полностью скрывал торс и укрывал лошадиную часть тела, оставляя свободным лишь круп. К счастью эти плащи совершенствовали многие поколения колдунов, среди которых было немало метаморфов, био и техномагов (чей облик, чаще всего отличается от человеческого в той, или иной степени), -- в конце концов, доведя до совершенства конструкцию, позволяющую с полным комфортом носить плащ множеством разных способов. Очистив шейный платок точно так же, как проделал это с собственным телом, я убрал его в пространственную складку и мысленно улыбнулся: пусть теперь кто ни будь попробует сказать, что я выгляжу неподобающе, -- я с удовольствием вызову его на дуэль (если это не будет сам Крылатый Намиб). К тому моменту, благодаря знаниям и навыкам, извлеченным за время пути из допельматрицы гвардейского Топорука, браскетом и чашницей (традиционным оружием жителей Кентавриды) я владел достаточно хорошо, чтобы сразиться с любым представителем знати, -- ведь молодой гвардеец был не просто искусным фехтовальщиком, но и опытным воином, знающим, что такое настоящий бой.
В какой-то мере, я даже предвкушал это, однако мои ожидания не оправдались. Мое появление в огромном, словно ипподром, тронном зале до отказа набитого кентаврами из высшей знати (разодетыми в изысканные дорогие одежды со множеством драгоценностей и украшений, -- хотя ноги и круп всегда оставались свободными) вызвало среди приглашенных глухо шум удивленных разговоров и нервный перестук сотен копыт, но этим все и закончилось. Правитель Кентавриды приказал мне приблизиться к нему и знать привычно подалась назад, образовав широкий проход от дверей зала (похожих на ворота конюшни, изукрашенные золотом, драгоценными камнями и резьбой. Крылатый Намиб, возлежащий на золоченой кушетке (являющейся троном Кентавриды) чуть на боку, удобно и привычно согнув длинные сильные ноги, -- внимательно осмотрев меня, -- неожиданно остался доволен. Чему удивился, прежде всего, он сам: не нужно было быть менталистом, чтобы прочесть и то и другое на подвижном, выразительном лице молодого, каурой масти кентавра, не привыкшего скрывать свои чувства.
Приняв от меня грамоту, вынутую из пространственной складки, он тут же развернул ее (решительно, но аккуратно), быстро пробежал глазами текст и, вновь свернув, отдал пожилому но крепкому кентавру, стоявшему слева от трона (судя по одежде и месту в тронном зале -- визирю), который с поклоном принял ее и тут же спрятал в широкий рукав, своей свободной одежды, напоминающей мантию, из драгоценного бирюзового шелка. Какое-то время намиб задавал вполне официальные вопросы о состоянии дел в Серой Земле (я отвечал очень аккуратно, пользуясь мозгом исходной формы, знаниями и навыками наблюдателя корпуса, -- включавшими доскональное знание выведенных соларианцами универсальных законов, принципов и приемов дипломатии и переговоров, -- и информацие, полученной еще на Колонии Солар перед отправкой на Рари), затем попросил продемонстрировать фельги (по его словам, для того, чтобы убедиться, что я действительно Дреймус Дракон, но я знал, что намибу просто интересно), что я и проделал немедленно, потратив время только на то, чтобы снять плащ и убрать его в пространственную складку.
Вторую просьбу намиба я тоже выполнил без труда: поднявшись в воздух одним взмахом крыльев и сделав несколько широких кругов под высоким сводчатым потолком зала, -- после чего, по приказу намиба снова принял облик кентавра. Тем временем правитель Кентавриды задумчиво оглядывал пеструю толпу придворных и аристократов, и вскоре представил мне двух молодых кентавриц, робко приблизившихся к трону, повинуясь жесту правителя. Они были очень красивы и, судя по их мыслям, искусны в любовных утехах. Меня это очень обрадовало, что я не счел нужным скрывать (не стесняя даже того, что мой член напрягся, мгновенно достигну полной длины, что не мог скрыть плащ колдуна, укрывающий мою спину). Намибу это тоже понравилось: ему приятно было видеть, насколько понравился мне его подарок. Правитель Кентавриды объяснил, что обе девушки достаточно знатны, но не богаты, -- поэтому не могут рассчитывать на выгодное замужество, но могут стать наложницами, на время моего пребывания в Кентавриде: это соответствует и моему и их статусу, не создавая при этом обязательств, кроме тех, которые диктует этикет и правила хорошего тона. При этом тон намиба стал уже не официальным а, пожалуй, вполне дружеским с явными нотками веселья и мужской солидарности. Я поклонился в ответ, от всей души поблагодарив правителя Кентавриды за столь желанный для меня подарок. При этом я не скрывал свои чувства и намиб остался очень доволен моей искренностью и радостью, хотя явно был удивлен ими: он не ожидал, что колдун Серой Земли может по достоинству оценить красоту и сексуальность кентавриц (даже приняв облик кентавра), -- и имел на это полное право, -- я вряд ли среагировал бы так же, если бы моя сущность действительно была сущностью серого колдуна.
На этом представление намибу в роли посла Серой Земли, как и прием, для меня, по-сути, закончились. Еще раз поклонившись намибу и взяв под руки двух юных красавиц, я отступил с ними в толпу придворных. Сам прием продолжался еще долго, но все это время, я, в основном, общался (к обоюдному удовольствию) со своими наложницами (прижавшимися ко мне с двух сторон), с наслаждением вдыхая запах их тел (наполненный предвкушением близкой и бурной страсти), лишь краем собственного сознания следя за происходящим в тронном зале. При этом я тщательно следил за происходящим в зале, во дворце и его окрестностях, используя все подходящие пассивные возможности кристалла моего посоха и его цербус-формы, используя мозг «отпечатка» исходной формы и все необходимые знания, и навыки (хранящиеся в его памяти) для анализа полученной информации. Это позволяло мне действовать максимально эффективно, сохраняя абсолютное спокойствие части сознания, занятой анализом (благо исходная форма, связанная с Изумрудным Ключом, благодаря растительной природе своей органической части, беспола и асексуальна), чего трудно было бы достичь в сознании жеребца-кентавра, окруженного двумя красавицами-кобылами.
Мне хотелось по быстрее выяснить все возможные причины отправки наблюдателя на Рари. Я вдел поведение намиба, его вспыльчивый, склонный к крайностям характер, но, на первый взгляд, этого было мало, чтобы встревожить корпус и Департамент Мониторинга Вероятностей. Однако, чем больше я анализировал собранную информацию, в полной мере используя, прежде всего знания и навыки наблюдателя, полученные в Академии СКМ, и свой богатый личный опыт наблюдателя (пусть и полученный в совсем других условиях), тем больше приходил к выводу, что поведение правителя Кентавриды, все же было главной причиной. По косвенным данным выходило, что, оставленные на самотек, события в Кентавриде могли вызвать новый конфликт между Серой Землей и государствами Нумаридиса, -- в который на сей раз будут втянуты и султанаты Закатона (второго материка планеты) и острова девкаци и Шгер (подводное государство гуманоидных амфибий -- эйстов), -- достаточно затяжной и масштабный, чтобы вызвать серьезные вероятностные изменения не только на Рари, но и (учитывая численность и средний уровень личных возможностей колдунов Серой Земли), в мирах, лежащих «за кромкой» (по терминологии серых), где в данный момент локального времен Рари (с учетом статического смещения временных потоков) уже сложилось сочетание вероятностей, способное вызвать в вероятностных процессах цепную реакцию с широким распространением. Этого было уже более чем достаточно и для отправки агента в этот мир, и для его глубокого внедрения с помощью «Колеса Фортуны», но в то же время, оперативному агенту корпуса, или даже агенту-наблюдателю в Кентавриде делать было нечего: анализ данных, собранных специалистами ДМВ показывал, что если послом Серой Земли будет агент СКМ, то ни в самой Кентавриде, ни в мире Рари не произойдет ничего серьезного до конца периода существования критического сочетания вероятностей, возникшего в других мирах в данный момент локального времени этого мира.
Тем не менее, за ситуацией в Кентавриде необходимо было следить изнутри достаточно долгое время и приоритет этой задачи был очень высок, как и требования допуска, что вполне объясняло глубокое внедрение именно агента-наблюдателя первого класса с высшим уровнем допуска по надежности и определенным статусом согласно личному послужному списку. В то же время это означало, что миссию я выбрал правильно (согласно своим личным интересам), и она вряд ли будет отличаться от двух предыдущих в смысле каких-то потрясений и критических ситуаций. Меня это устраивало в полной мере, тем более, что все, что я мог и хотел получить изучая колдовство Серой Земли я уже получил (включая богатый опыт, который мог пригодиться при решении разнообразных задач совершенно иными средствами) и спокойно мог покинуть этот мир, как только это будет возможно. В тоже время, пребывание в Кентавриде само по себе обещало стать весьма приятным, что было не менее важным для меня, позволяя оставаться здесь столько, сколько понадобиться.
Дворец мы покинули под вечер. При этом, проводник нам был не нужен, -- мои прекрасные спутницы знали где находиться посольство Серой Земли: все же они провели достаточно времени в столице и во дворце намиба, ожидая возможности так, или иначе, занять достойное положение вопреки бедности своих фамилий (по меркам аристкратов Кентавриды). Мы пронеслись по широким, мощеным древней брущаткой, улицам столицы легким галопом, высекая подковами искры и рождая своеобразную мелодию ударов железа о камень. При этом мои наложницы вырвались вперед, позволив мне любоваться великолепной картиной: движением их гладких мускулистых ягодиц во время скачки и призывно поднятыми вверх (без всякого стеснения) и распущенными веером хвостами. Их черные, бархатные половые губы призывно моргали, позволяя увидеть розовые влагалища, -- призывая во что бы то ни стало, догнать и овладеть ими (как и восхитительный, кружащий голову и способный свести с ума запах). Наша скачка от дворца до посольства превратилась в начало любовной игры, доставившей всем нам огромное удовольствие.
Каменное здание посольства оказалось большим и массивным, с широкими окнами и двускатной крышей, укрытой пластинами крупной черепицы, такой же серой, как камень стен. Просторный двор, мощеный брусчаткой, окружала высокая каменная стена с широкими коваными воротами. За ней просматривались такие же серые черепичные крыши хозяйственных построек и, что было важнее всего для меня, -- довольно большой конюшни, в которой я даже с улицы учуял запах нескольких крепких молодых кобыл. А вот запаха жеребцов, или меринов не было вовсе, и это не удивительно: кентавры почти не держат их, не желая давать своим самкам возможность предаться скотоложеству. Конечно, это была дискриминация полов (в одном из множества ее проявлений), но установлена она была не мной, и менять что-либо я не имел ни права, ни возможности, что позволяло мне просто радоваться ситуации, столь приятной лично для меня. В трехэтажном здании посольства сразу привлекало внимание правое крыло нижнего этажа (расположенное ближе к конюшне): перестроенное недавно, но вполне тщательно, оно приобрело сходство с домами-конюшнями кентавров, ставшими вполне привычными за время пути до столицы от порта, где причалила посольская альдарея. Однако здесь имелась великолепная спальня, выходящая одним окном во двор, а двумя другими (гораздо большего размера), -- в сад, расположенный в пределах ограды с противоположной стороны от основного здания. Я сразу убедился в этом, пользуясь возможностями кристалла своего посоха (хотя детальный план посольства был известен мне еще до отправки на Рари и я, прежде всего сравнил результаты пассивного сканирования магией, системами цербуса и «отпечатка» «Кальмара» с тем, что хранила по этому поводу память исходной формы).
Магическая защита ворот, внешней стены и самого здания посольства уступа той, что была в моем поместье на Серой Земле до того, как я начал совершенствовать ее; но была достаточно надежной и поддерживалась в идеальном состоянии. В здании посольства обнаружились ауры нескольких колдунов синего и голубого ранга (но при этом обладающих достаточной силой и большим опытом). Один из них был материализатором, -- наверняка заканчивавшим факультет кулинарного колдовства, -- его аура обнаружилась на первом этаже в левом крыле главного здания там, где находилась кухня. Второй был целителем и, несмотря на поздний час, что-то делал в одной из комнат, представляющих собой небольшую, но самодостаточную клинику. Там же обнаружился алхимик (выполняющий в посольстве роль аптекаря). Колдун-артефактор как раз обходил внешнюю стену во дворе, проверяя защитную магию и, услышав цокот копыт, уже спешил к воротам: в посольстве определенно знали о прибытии нового посла. Еще один колдун – судя по ауре, неплохой биомаг был в конюшне возле лошадей. Колдун с аурой допелмастера не ниже голубого плаща спал в комнате рядом стой, что служила кабинетом управляющего.
Тот, кто подбирал персонал посольства, свое дело знал великолепно: наличие допельмастера (даже не очень сильного) позволяло забыть и о найме местной прислуги (что было бы затруднительно, ведь до недавнего времени здание посольства было приспособлено только для людей), так и о том, чтобы везти с собой слуг и солдат посольской охраны из Серой Земли (что было и накладно, и ненадежно, ведь в случае чего найти новых людей в Кентавриде было бы весьма затруднительно). При этом резиденция посла получала и штат прислуги (пусть состоящий из допелей) и сохраняла обороноспособность (учитывая, что в Кентавриде можно было не опасаться нападения магических существ, -- встречающихся в Серой Земле, -- или другого противника, владеющего какой-либо магией). Последний сотрудник посольства, носивший плащ колдуна, был столь же неплохим боевиком и сейчас спешно спускался по лестнице со второго этажа в правом крыле главного здания, -- в посольстве он был секретарем (это, как и его имя, я знал из нескольких источников, включая не слишком приятный разговор с начальником «иностранного управления»).
Когда мы подскакали к воротам, немолодой колдун-артефактор с загорелым от степного солнца лицом, одетый в голубой плащ, уже успел распахнуть одну створку и низко поклонился, как только я выступил вперед: красный плащ (даже наброшенный на плечи кентавра) требовал от него почтения, -- особенно здесь, где его обладатель был единственным колдуном такого ранга и жаловаться в случае чего, было бы просто некому. Я ответил ему коротким но уважительным кивком, выражая уважение если не его рангу колдуна, то возрасту и немалому опыту, что чувствовалось во всей магии на территории посольства: и охранной, и просто поддерживающей и защищающей от разрушения главное здание, стену и хозяйственные постройки. Колдун-артефактор удивился, но постарался не показать этого. Вряд ли кто-то из красных плащей ответил бы на его поклон так, как это сделал я.
Пока он закрывал за нами массивную створку ворот и запирал ее на простой, но надежный замок-автомат, в дверях главного здания появился секретарь посольства. Невысокий, крепкий и жилистый. Его фигура и жесткое волевое лицо выдавали не просто адепта боевой магии, но и бывалого вояку, успевшего повидать многое. Он пересек двор стремительной, упругой походкой и, подойдя к нам, низко поклонился мне. Я ответил ему так же, как ответил на первое приветствие, предоставив секретарю гадать, что это может значить.
Никаких вопросов относительно моих полномочий у секретаря не возникло (хотя в отсутствие посла он был главой посольства). В «иностранном управлении» я не получил ничего, кроме верительной грамоты, которую передал намибу, но это не имело значения. Во-первых, в столице Кентавриды единственным красным плащом мог быть только новый посол Серой Земли. Во-вторых, кто-то из сильных колдунов-менталистов заранее известил секретаря о прибытии нового посла, передав ему образ моей ауры. А сегодня ближе к вечеру это сообщение подтвердил кентавр-гвардеец, прискакавший в посольство с довольно большим сундуком из резного полированного дерева, привязанным к конской спине ремнями боевой сбруи (специально предусмотренными для перевозки грузов воинами кентаврами, если это необходимо во время боевых действий). Сундук он передал секретарю, сказав, что это подарок Крылатого Намиба новому послу Серой Земли, поэтому когда он ускакал слуги-допели отнесли его в спальню главы посольства.
Пока секретарь быстро и четко рассказывал мне все это, у ворот собрался остальной немногочисленный персонал посольства, что позволило мне переговорить со всеми разом, представившись, узнав их имена и предупредив кое о чем, чтобы не делать это потом, когда возникнет недопонимание. Во-первых, я предупредил всех своих подчиненных, что большую часть времени буду проводить в облике кентавра, чтобы это их не удивляло. Во-вторых, продемонстрировал всем свое фельги, чтобы меня не приняли за некое опасное магическое неведомо как оказавшееся в столице Кентавриды. Затем я представил своих спутниц, коротко и жестко, но подробно объяснив персоналу посольства, какого отношения к своим наложницам я жду от них и насколько буду недоволен, если оно будет иным. Конечно, ранг этих колдунов был достаточно низким, но все же они были колдунами, привыкшими считать любого, лишенного колдовского дара, низшим и бесправным существом, независимо от того, кто именно это был. Особенно сильно это проявлялось здесь, вдали от Серой Земли, где единственным колдуном, более сильным, чем они сами, был прежний колдун-посол, относившийся к кентаврам еще более презрительно и надменно. Мой приказ поставил их в тупик, но в том, что они его выполнят, я был абсолютно уверен. В данном случае, абсолютное подчинение низших рангов Радужной Лестницы самому высоком из них, очень упростило мне задачу.
Потом был великолепный ужин, изготовленный колдуном-материализатором частично с помощью Икусства, частично – обычным способом. Недостаток способностей и силы колдуна он в полной мере компенсировал искренней любовью к кулинарии и обычным мастерством повара. Даже не предполагая, что очередной посол может оказаться метаморфом (вдобавок, предпочитающим облик кентавра человеческой форме), он изучал кухню кентавров из чистого любопытства, что позволило ему теперь без труда накормить меня и моих спутниц не только обильно, но и по-настоящему вкусно. Все помещения в здании посольства, предназначенные, в первую очередь для посла, включая малую столовую личных покоев, были перестроены по приказу Крылатого Намиба (вызвавшему новый скандал, ведь строители-кентавры, под охраной гвардейцев, вторглись на территорию посольства) так что ужинали мы с полным комфортом стоя за длинным столом из темных полированных досок, накрытым слугами-допелями для трех голодных кентавров (вернее, кентавра и двух кентавриц, -- колдун-повар знал даже различия пристрастий в еде, свойственных кентаврам в зависимости от пола).
О содержании сундука, присланного намибом, я знал, но когда мы втроем перебрались в спальню (оказавшуюся не только просторной, -- даже по меркам кентавров, -- но и достаточно роскошной, чтобы удовлетворить моих наложниц, привыкших к убранству дворца), я, на всякий случай, открыл сундук и быстро перебрал содержимое: снаряжение воина-кентавра, лишенное украшений, но при этом сделанное не хуже, чем вооружение гвардии, -- благодаря знаниям и навыкам, извлеченным из допельматрицы топорука, я мог оценить это с одного взгляда. Стальная кираса и «сердечный щит», начищенные до блеска, наручи, конский нагрудник и конический шлем-шишак с пластиной, защищающей нос, и, естественно, кожаная сбруя, защищающая нижнюю часть тела и позволяющая нести на себе оружие и кожаные сумы с припасами. Из оружия имелись браскет – любимое оружие кентавров, представляющее собой длинную тяжелую рапиру с обоюдоострым клинком и гардой, напоминающей скорее гарду рыцарского копья; имеющую, в добавок, раздвижную рукоять, позволяющую использовать браскет как рапиру, или как копье, в зависимости от обстоятельств. Чашница – своеобразный аналог круглого стального щита, но не выпуклого, а вогнутого и имеющего такую же рукоять, как у браскета, прикрепленную с обратной стороны, что позволяет отразить удар на достаточно большом расстоянии, не подпуская противника близко. Не слишком длинный, но невероятно сильный и тугой (по человеческим меркам) лук затейливой формы, сделанный из костяных и роговых пластин, тщательно склеенных определенным образом, а затем туго перевитых жилами для прочности и защиты от повреждений. Саадак для лука и колчан с двумя сотнями отличных стрел со стальными наконечниками. Кожаные кобуры с пистолетами. Их было всего два, а не четыре, что обычно для воинов-кентавров, зато пистолеты были ронерской работы и имели по шесть стволов достаточно крупного калибра, собранных в барабан, вращаемый при нажатии курка, -- относительно рукояти с колесцовым замком, -- специальным пружинным механизмом, находящимся в центре барабана. Стволы этих необычных револьверов были гладкими, что позволяло стрелять и крупной свинцовой картечью, и большими сферическими пулям, -- причем того и другого имелось предостаточно в небольших кожаных подсумках, как и черного пороха в двух больших стальных пороховницах. В отдельном, удобно расположенном подсумке имелось все необходимое для перезарядки револьверов и ухода за этим достаточно сложным оружием. Имелись так же деревянные фляги и кожаные сумы для припасов, в походе перевозимые кентавром по бокам нижней части тела вместе с вооружением.
Не было только плаща, что меня обнадежило. Демонстрируя намибу свою фельги, я объяснил ему, что с удовольствием приму снаряжение воина-кентавра, -- которое он собирался мне подарить согласно дипломатическим традициям, -- но надевать его всякий раз, чтобы явиться ко дворцу, не буду, потому, что это помешает мне использовать свои возможности метаморфа. Кажется, намиб меня понял, раз в сундуке не было плаща (что подразумевало разрешение носить мой плащ колдуна), а получить вооружение кентавра (да еще столь высокого качества и лишенное ненужных украшений) было даже приятно. Благо обращаться со всем этим, благодаря знаниям и навыкам, извлеченным из допельматрицы молодого топорука, я мог совершенно свободно. По той же причине я не был равнодушен к подаренному мне снаряжению.
Впрочем, об этом подарке намиба я забыл сразу, как только проверил содержимое сундука. Пока я занимался этим, обе мои наложницы успели сбросить придворные наряды, убрав их в резной шкаф у стены, и устроиться на огромной раскошной кровати из могучих деревянных брусьев. Теперь они лежали обнявшись руками и передними ногами, и с удовольствием ласкали друг друга, целовались, или нежно сосали соски небольших упругих грудей, -- считающиеся у кентавров символом сексуальности, -- так что мне пришлось спешно стаскивать с себя свой плащ и убирать его в пространственную складку,(радуясь, что на мне больше ничего нет), чтобы присоединиться к их веселью.
Мои прежние знания, навыки и опыт эротической близости с кентаврицами разных рас пригодился мне в полной мере, хотя анатомия рарийских кентавров несколько отличается от наиболее распространенной. Это действительно принесло мне новый чувственный опыт и новые удовольствия, а любые сложности, которые могли бы возникнуть, легко было компенсировать пассивным сканированием с помощью кристалла моего посоха: все, что мне нужно было знать, чтобы доставить наибольшее удовольствие партнершам и получить его самому, я узнавал по мере необходимости.
Вначале мы резвились в постели, нежно и тщательно лаская друг друга и активно используя ноги, чтобы обниматься, пока руки были заняты. Именно такой секс у кентавров считался экзотикой, доступной только знати и придворным, ведь соорудить кровать, способную все это выдержать, -- особенно когда мы переходили от ласк к активному совокуплению, -- действительно было не просто. Но мне всегда нравился более естественный для кентавров секс, напоминающий спаривание лошадей. Девушки не склонны были отказывать мне и мы выбрались из постели, занявшись тем, что мне нравилось куда больше. Это дало мне возможность поочередно продемонстрировать красоткам, что такое четко рассчитанный напор предельно возбужденного жеребца, -- имеющего тем не менее возможность вполне спокойно воспринимать происходящее с помощью мозга исходной формы, используя знания и опыт, чтобы пробудить в партнерше настоящую животную страсть и желание, которые не сдерживает разум; при этом сохраняя достаточно нежности, чтобы доставлять утонченное, чувственное удовольствие.
Мои старания оценили по достоинству: все же, опыт приобретенный сначала на Колонии Солар, а затем за восемь лет на Найларе и за долгие годы, проведенные в Башне снов, в данном случае, мог дать очень многое. После первой такой близости я понял, что в этом смысле обе девушки мои, полностью и окончательно. Это подарило мне ощущение покоя и уюта, засыпая в раскошной кровати в объятиях двух наложниц (теперь совершенно иных, чем когда мы только начали «резвиться» в постели) я был счастлив. О том, что они понесут даже после столь бурного секса, -- частично возместившего мне многолетнее воздержание (пусть осознанное совсем недавно, когда я вернул себе все прежние воспоминания, навыки, знания и опыт), -- я мог не думать по двум причинам. Во-первых, вне природного сезона размножения рарийские кентаврицы почти не могли забеременеть (что не мешало им испытывать сексуальное влечение и удовольствие от эротической близости). Во-вторых, принимая облик кентавра, с помощью матрицы молодого топорука, я изменил свое тело таким образом, чтобы этого не случилось даже в разгар сезона.
Моя жизнь в столице Кентавриды оказалась несколько иной, чем я думал, по дороге сюда из Серой Земли. В отличии от прежних заданий в должности наблюдателя, теперь мне пришлось в полной мере исполнять все обязанности посла Серой Земли при дворе Крылатого Намиба. Долгие дворцовые приемы, пиршества и балы не были слишком часты, но пропускать их я не имел права, и спасало меня лишь абсолютное, «растительное» спокойствие, естественное для исходной формы, связанной с Изумрудным Ключом, -- позволяющее мне одновременно в полной мере выполнять обязанности наблюдателя Корпуса и решать, какую информацию можно и стоит предоставить «иностранному управлению» в Промонцари Царука. Что было немаловажно, так как составление и отправка различных депеш и донесений туда, и выполнение (насколько это возможно) прямых приказов, полученных из Цитадели Власти, отнимало много сил и времени.
К счастью, Крылатый Намиб действительно понял, что значит свобода превращений для колдуна-метаморфа и позволял мне являться во дворец лишь в своем красном плаще (не менее удобном для кентавра, чем для человека), за что я был ему благодарен от всей души, даже не пытаясь это скрыть, что принесло мне, если не дружбу (на которую я не рассчитывал изначально), то расположение намиба, сильно облегчавшее мне жизнь. Вооружение воина-кентавра я надевал, -- причем с удовольствием, -- только когда намиб затевал охоту в степи, или военные маневры, призванные проверить боеготовность отдельных армейских полков, или отрядов гвардии.
Все это порой утомляло, но возможность сохранять облик кентавра, работая с многочисленными бумагами и дипломатической перепиской в личном кабинете посла, сильно облегчала мне эту непростую задачу. Перестройка помещений посольства (предназначенных, прежде всего, для посла), затеянная Крылатым Намибом ради очередного дипломатического скандала, для меня стала еще одним очень щедрым его подарком. В облике кентавра, расположившись за обширным, но низким рабочим столом на удобной мягкой кушетке (которые заменяют кресла в богатых домах Кентавриды), я мог чувствовать бескрайнюю степь за крепостными стенами столицы всем своим существом. Это чувство было настолько естественным, сильным и ярким, что пребывание в облике кентавра (по крайней мере, в пределах Кентавриды) стало для меня даже более приятным, чем принятие фельги, или моего боевого облика (несмотря на то, что их суть была мне куда ближе, чем облик кентавра). К тому же, в облике кентавра я всегда мог в полной мере чувствовать присутствие рядом двух своих прекрасных наложниц, и кобыл в конюшне посольства, что всегда удерживало мое настроение в состоянии не ниже хорошего, что бы ни происходило в моей жизни с точки зрения посла Серой Земли в Кентавриде и наблюдателя СКМ на рари: возможность в любой момент предаться утонченной и страстной близости с двумя прекрасными кентаврицами служила достойной компенсацией.
Подобные чувственные удовольствия значили для меня очень много еще в том мире и времени, где я родился впервые. Там они были совершенно недоступны мне, что не мешало мне стремиться к ним чувствами и разумом. Возможность предаваться им не только свободно, но и с максимальным знанием, умением и мастерством не утратила для меня своей ценности, не смотря на огромный и разнообразный сексуальный опыт, накопленный за долгие годы, прожитые мной с тех пор по субъективному времени, -- прежде всего, потому, что изменение сущности магией Изумрудного Ключа делало ее неподвластной ментальному старению: жизнь и чувства сохраняли новизну и прелесть (если были достойны этого), не зависимо от того сколько раз нечто подобное я уже испытывал прежде.
К тому же, оказалось, что мои наложницы не склонны ревновать меня не только друг к другу, но и к кобылам, что дало нам возможность еще больше разнообразить эротически развлечения. Более того, совокупление с кобылой в облике кентавра (доставляющее мне совершенно иное удовольствие, чем совокупление с кентаврицей), вместо ревности вызывало у них сильнейшее возбуждение и желание доказать, что они могут дать мне больше, -- что придавало особую яркость нашей близости в такие моменты.
При этом мой красный плащ колдуна вновь сыграл очень важную роль: колдуны из персонала посольства тщательно не замечали того, что регулярно творилось в денниках небольшой, но просторной конюшни посольства. Их мнение в любом случае было мне безразлично, но сознание того, что они никогда не отважатся, сказать, или сделать что-нибудь лишнее, тем не менее, было приятно.
Имея в своем распоряжении небольшой табун из двух прекрасных кентавриц и молодых, сильных и здоровых кобыл, не менее прекрасных и желанных, которым мог в любой момент доставить все удовольствие, которого они хотели. Возможность мчаться по степям Кентавриды в естественном для этого облике, или приняв фельги кружить в свое удовольствие в синем небе над бескрайней степью. Комфортные условия в посольстве для себя и своего «табуна», -- немногочисленный, но, по своему, преданный персонал: постепенно убедившийся в том, что я не собираюсь вести себя так, как большинство красных плащей, и, пожалуй, незаметно для себя, изменивший отношение и ко мне, и к двум моим наложницам, а затем, и к кобылам в конюшне посольства, к которым мы втроем относились как к равным. Я вполне готов был провести в столице Кентавриды столько времени, сколько нужно руководству Корпуса и специалистам ДМВ. Не взирая на рутинность обязанностей как посла Серой Земли, так и наблюдателя Корпуса, и то, что порой мне стоило немалых усилий обойти приказы совета так, чтобы не вызвать конфликт, назревающий в этом мире и стремящийся реализоваться из-за высокой его вероятности, -- и при этом не вызвать подозрений в моей нелояльности Совету Двенадцати (хотя в действительности интересы серых мне были глубоко безразличны). Все это окупалось с торицей. К тому же, явно в мире Рари не происходило ничего значимого (напряженность существовала лишь на уровне вероятностей), что сильно облегчало мне жизнь. В то же время, я точно знал, что, в отличии от мисси на Найларе, я покину этот мир без сожаления и мне совершенно безразлично, сколько еще я проживу здесь по субъективному времени. Я готов был двигаться дальше, и это рождало чувство свободы, -- приятное само по себе, -- почти такое же, которое я испытал давным-давно, сразу после изменения своей сущности Изумрудным Ключом Бессмертия Духа. Но на сей раз у меня был мой родной мир и прожитая в нем жизнь: долгая, насыщенная и творческая, но при этом совершенно безмятежная, -- давшая мне богатейший опыт работы исследователя в различных областях науки, магии и всевозможных их пересечений; опыт, необходимый мне для того, чтобы преодолеть двойственность своей настоящей, самой заветной мечты, -- реализовать ее до конца (использовав Изменчивый Ключ Дракона Серого Пламени) и обрести мировоззрение и опыт метаморфа, основанные на объединенных возможностях Изумрудного Ключа Бессмертия Духа и Изменчивого Ключа Дракона Серого Пламени (являющих вместе нечто гораздо большее, чем сумма магических возможностей двух разных Ключей Мечты); в конце концов, превратив этот опыт и мировоззрение в личную, субъективную философию метаморфа, позволяющую решить любую (даже полностью иррациональную задачу) с помощью возможностей двух Ключей Мечты, ставших для меня единым целым.
У меня есть родители, которым ничего не грозит (потому, что их, потенциально, защищает та же магия, что защищает в полной мере мою сущность), к которым я, при желании, всегда могу вернуться в тот же момент в локальном потоке времени, когда покинул свой мир. В то же время, благодаря объективной непрерывности моего присутствия на Колонии Солар (за счет использования Принципа Параллельного Присутствия), -- независимо от того, сколько занимает то, или иное задание по моему субъективному времени, -- родители могут отправлять мне темпоральные метки: координаты в пространстве и времени нашего мира тех моментов, когда они не заняты чем-то важным, и мы можем просто провести время вместе. Благодаря возможности свободно перемещаться во времени и пространстве, любой из меток я могу воспользоваться тогда, когда это будет мне действительно необходимо, что для меня очень важно.
По своему субъективному времени я всегда двигаюсь только вперед и все, что со мной происходит, для меня представляет собой единую цепочку событий, какие бы перемещения между мирами, в пространстве и во времени я ни совершал при этом. По оси субъективного времени я ушел уже очень далеко от момента изменения своей сущности магий Изумрудного Ключа Бессмертия Духа, с чего началась моя новая жизнь, ставшая еще более длинной потому, что абсолютная память исходных форм (защищаемая трансцендентной магией Плетения Бессмертия Духа, как неотъемлемая часть моей сущности) позволяет мне, при желании, вспомнить любой момент субъективного прошлого во всех его деталях и подробностях (зависящих от моего облика в тот момент и набора средств и возможностей для восприятия происходящего). Но прожитое время не может стать для меня грузом, ведь сущность, измененная магией Изумрудного Ключа, неподвластна ментальному старению: она может лишь развиваться, но не может стареть, всегда сохраняя новизну восприятия происходящего (если это необходимо для полноты ее существования) даже если такое уже случалось множество раз в ее субъективном прошлом. Поэтому мое прошлое, -- лишь опора, опыт и преимущество (особенно там, где имеет значение опыт), очень часто позволяющее мне увидеть, испытать, или понять нечто новое в схожих с прошлыми ситуациях и событиях, происходящих со мной; или найти новые решения поставленных ими задач, многократно решавшихся прежде. В этом смысле, у меня уже есть много больше, чем у очень и очень многих и субъективная вечность (которую невозможно прервать, потому что мою сущность защищает Плетение Бессмертия Духа) мне не страшна, -- чем дольше я проживу, тем интереснее будет моя жизнь.
У меня есть статус сотрудника СКМ с очень высоким допуском (благодаря изменению моей сущности Изумрудным Ключом Бессмертия Духа) и разрыву вероятности первого рода, который предшествовал этому; и хороший послужной список, еще больше расширяющий допуск, связанный с надежностью агентов. Проработав наблюдателем столько, сколько уже провел (учитывая время, проведенное в Башне Снов), я понял, что работа агента мне нравиться, хотя оперативником я точно быть не хочу. Пожалуй, после этого задания стоит пройти обучение по специальности «агент-наблюдатель», а его стоимость опять отработать, -- этот путь нравиться мне больше всего.
