User:GreyDragon/RuneCircle

Рунный Круг

Author: Grey Dragon

---

фанфик по циклу Андрея Смирнова «Повелители волшебства»

Боевая астральная станция «Громовержец» проникла на энергетический пласт мира, известного в хэллеанской классификации как Терра0021А, не замеченная никем и ничем, как и должно было быть. Однако, на сей раз, это стоило ее экипажу, состоящему из сотни лучших системных магов нескольких хеллэанских городов, -- участвовавших в создании «Громовержца», -- предельного напряжения сил. Близость искаженного метамагического поля корневого мира ригур-хада Тэрры и мощного барьера, ограждающего Землю Изгнанников, настолько сильно искажали астрал, что, несмотря на всю изощренность и мощь, своих защитных систем, «Громовержец» мог оставаться здесь не более десяти минут. Тем не менее, первую задачу, -- провести станцию сквозь сильнейшие астральные искажения и удержать ее в выбранной точке астрала, проверив таким образом соответствие предполагаемым возможностей ходовых и защитных систем, -- экипаж уже успешно выполнил. Оставалось проверить в здешних условиях еще одну экспериментальную систему, совсем недавно добавленную к вооружению «Громовержца», и покинуть искаженный астрал прежде, чем его хаотическое движение превратит станцию, вместе с экипажем, из сложной магической системы в такой же хаос энергии.

«Обнаружена цель с приемлемыми параметрами», -- доложил командиру станции маг, управляющий системами чтения информационных полей. «Цель захвачена», -- эхом откликнулся главный оператор систем наведения. Командир «Громовержца» на мгновение сосредоточился на информации о цели: след в информационном поле планеты (и оставленный в прошлом, и потенциальный – соответствующий будущему), -- минимальный, исчезновение цели мало что изменит как в этом мире, так и для самой цели; гэемон в зачаточном состоянии (как и у любого другого жителя этого мира), -- по хэлаанским меркам не просто бездарь, а нечто большее, что может существовать только здесь у самого барьера Земли Изгнанников, -- но сувейб, не отягощенный навыками и жизненным опытом, достаточно стабилен и независим, чтобы выдержать то, для чего он нужен хэллеанским магам-исследователям (по крайней мере, теоретически). Рядом с основной целью в зоне захвата находилась еще одна: сувейб животного, недавно рожденная кайи, только начавшая путь развития, -- абориген ехал на лошади, причем их сувейбы и слаборазвитые геэмоны (астральное тело лошади было развито заметно лучше, чем у ее всадника, что вызвало у хэллеанского мага едва заметную улыбку), были сплетены гораздо теснее, чем это обычно происходит в такой ситуации. Мальчишку можно было захватить только вместе с лошадью, но это, в сущности не имело никакого значения, -- призрачный тертшаур просто сожжет все лишнее, -- а времени на поиск новой цели с приемлемыми параметрами в любом случае уже нет. Командир хэллеанской астральной станции отдал короткий приказ ожидающему его магу-оператору экспериментальной системы: «Захватить цель».

Солнце ласково грело обнаженные плечи и спину. Снизу, даже сквозь джинсовые шорты, пробивалось мягкое тепло согретого солнцем и легким бегом тела Звездочки, приятно согревая ягодицы. Еще лучше это тепло чувствовалось ногами, плотно обнимающими гладкие шелковистые бока лошади, -- не для того, чтобы удержаться (рысь у Звездочки очень мягкая, и, при желании, я могу ехать на ней без седла даже усевшись боком), а потому, что это очень приятно. Близость тела молодой кобылки, разгоряченного солнцем и бегом, его движение, и толчки легкой быстрой рыси, подбрасывающие тело при каждом шаге лошади, создают приятное возбуждение, совеем недавно, получившее новый смысл, вначале для моего тела, а потом и для меня самого. Первый раз мой член встал по-настоящему, когда я прошлым летом точно так же, в одних старых джинсовых шортах, ехал на Звездочке, взнузданной недоуздком с пристегнутыми к нему поводьями (дядя Девид, учивший меня ездить верхом, седла и уздечки считал напрасным мучением и для лошадей, и для всадников), по нагретой солнцем степи, вокруг нашей одинокой фермы кажущейся бесконечной радуясь началу летних каникул. Тогда я не понял, что со мной происходит, и к лесу, начинающемуся милях в пяти к западу от фермы дяди Девида и тети Илейн, поехал просто по прежней привычке, но мое возбуждение передалось Звездочке (молодая и сильная кобылка огненно-рыжей масти с маленькой белой звездочкой на лбу имела веселый, игривый характер и была не прочь «позабавиться» в любое время, -- в чем я вскоре убедился на собственном опыте; а в тот момент она была еще и на пике «охоты»), она сорвалась в легкий стремительный галоп, вполне разделяя мои собственные, еще неосознанные желания. Все остальное произошло тогда настолько естественно, что мысль «а правильно ли это?» пришла мне в голову только по дороге обратно на ферму, да и то не на долго: может быть потому, что я вырос на ферме, и в спаривании животных ничего непристойного не видел; а может быть потому, что я всегда воспринимал животных как обладающих разумом, не уступающим человеческому, но отличающимся от него, в той или иной степени, восприятием собственного существования и всего окружающего мира. К тому времени, я уже довольно долго обдумывал рассуждения о первом свидании и первом сексуальном опыте, услышанные в школе от парней постарше. Думать об этом было интересно, хотя ни азарт, ни увлеченность, звучавшие в таких разговорах, не были мне понятны. Во всяком случае, когда в тот день я вдруг осознал, что мое «первое свидание» уже состоялось, причем моей партнершей стала Звездочка, я воспринял это как нечто вполне естественное.

По сути, инициатива тогда принадлежала именно Звездочке. Когда мы стремительным галопом влетели по довольно широкой тропинке на поляну у небольшого озера, окруженную вековыми корабельными соснами, я соскочил на землю, и какое-то время шагал по краю поляны, ведя в поводу возбужденно фыркающую звездочку. Потом я сорвал пучок сухой прошлогодней травы и начал аккуратно оттирать бока Звездочки от пота и пыли, одновременно пытаясь понять, что со мной происходит, -- прежде близость кобылы никогда не действовала на меня столь возбуждающе. Звездочка тоже вела себя не так, как обычно. Она ощутимо дрожала, от каждого прикосновения вздрагивая еще сильнее. Я начал гладить ее, стараясь успокоить, но прикосновение к разгоряченному телу кобылы, пронзило меня такой волной возбуждения и странного, прежде незнакомого удовольствия, что это привычное движение стало вдруг удивительной, чувственной лаской. Я прижался к теплому боку Звездочки, продолжая ласкать ее и радуясь, что мне не нужно сейчас тратить время, чтобы избавиться от лишней одежды. Довольно долго я просто ласкал и целовал тел Звездочки, отвечающее мне чувственной дрожью. Я чувствовал, что мои прикосновения ей приятны и мне хотелось коснуться каждой части ее удивительно красивого, стройного и сильного тела в котором я прежде просто не замечал столь же удивительной сексуальности. Когда, лаская ладонью брюхо кобылы, я коснулся ее вымени: маленького, удивительно нежного, бархатистого на ощупь и не просто теплого, а почти горячего, -- она вдруг замерла по особому, словно погрузившись в неглубокий, очень приятный транс. Мне не раз приходилось видеть, как это происходило с другими кобылами на ферме, когда они кормили жеребят. Я скользнул Звездочке под брюхо, встал на одно колено, вытянулся вверх и, закинув голову назад, с наслаждением уткнулся лицом в нежное вымя кобылы. Некоторое время я просто целовал его и ласкал языком, с наслаждением слизывая соленый пот кобылы с нежной, бархатистой и упругой плоти, потом, поймав губами один из сосков, я начал сосать вымя Звездочки, -- вначале осторожно, потом все сильнее, -- чувствуя, как она впадает в приятный транс кормления тем сильнее, чем сильнее я сосу ее вымя. Лаская ладонями внутреннюю сторону бедер, брюхо и ягодицы Звездочки, я сосал ее вымя до тех пор, пока сосательные мышцы не свело болезненной судорогой. Мне очень хотелось еще поласкать ее, но прикосновения ладонями, губами и языком мне было уже недостаточно. Скинув шорты, я запрыгнул Звездочке на спину, плотно обняв ногами ее шелковистые бока, и уселся, с наслаждением чувствуя прикосновение ее тела к чувствительной коже ягодиц, -- но не так, как садился обычно, а задом на перед, -- лицом к хвосту лошади. Посидев так немного, присушиваясь к новым ощущениям, я лег Звездочке на спину, с наслаждением прижавшись горящими от возбуждения гениталиями к ее телу, и массируя ладонями ее великолепные ягодицы. В ответ Звездочка мгновенно распустила хвост веером, подняла его высоко вверх и отвела в сторону. Увидев ее яростно «моргающие» половые губы, я сразу понял, что происходит с кобылой, -- на ферме я много раз видел такое, -- и начал понимать, что со мной происходит примерно то же. Как удовлетворить кобылу до предела взведенную охотой, чтобы она не беспокоилась понапрасну, я тоже знал. Дядя Девид не раз успокаивал таким способом вошедших в охоту кобыл, которых не собирались крыть, перед тем как запрячь, или оседлать их. Конечно это был не секс, а всего лишь простой прием, известный любому ветеринару, или фермеру, имеющему дело с лошадьми, -- он позволяет человеку быстро довести возбужденную кобылу до оргазма, помогая ей сбросить напряжение, чтобы она могла думать о работе, а не о поисках жеребца. Понимая, что мой член, к сожалению, маловат для того, чтобы обеспечить Звездочке достаточно интенсивные ощущения, я решил воспользоваться этим, привычным ей, способом, чтобы довести почти до предела оргазма так, чтобы даже моего человеческого члена хватило для его завершения. Некоторое время я лежал на спине звездочки, с наслаждением целуя ее влажные, возбужденно моргающие гениталии, и, в меру сил, продолжая массировать ягодицы кобылы.

Ощутив, что мое собственное возбуждение почти достигло предела, я соскочил на землю и подвел Звездочку старому пню на краю поляны. Я часто отдыхал сидя на нем пока Звездочка паслась, когда мы приезжали сюда, но в тот раз я решил использовать большой сосновый пень несколько иначе. Подведя Звездочку к нему так, чтобы ее задние ноги касались пня, я привязал поводья к суку на стоящей рядом сосне, я запрыгнул на пень, положил ладони на бедра Звездочке и на мгновение прижался пенисом к ее гениталиям, убедившись, что высота пня вполне подходящая. С трудом сдерживая возбуждение я соскочил на землю, сбегал к озеру тщательно вымыл до локтя обе руки в прохладной, удивительно прозрачной воде и вернулся обратно. Стоило мне вновь взобраться на пень, -- Звездочка громко заржала, требовательно и призывно, почти жалобно, мне даже показалось, что я вполне отчетливо услышал слова, прозвучавшие мысленно: «Давай, скорее!», -- и снова увела хвост вверх и в сторону, одновременно окатив меня мощной струей мутной, смешанной с половыми выделениями, мочи. Уже не опасаясь занести пыль, или грязь, я осторожно коснулся гениталий кобылы, продолжающих яростно «моргать», осторожно погрузил в глубь влагалища два пальца, немного подвигал ими, -- на каждое движение Звездочка отвечала дрожью и попыткой податься назад, -- потом погрузил уже четыре пальца и, осторожно, но настойчиво, попытался погрузить их во влагалище как можно глубже. Сделать это мне удалось без труда, Звездочка еще сильнее подалась навстречу более интенсивной ласке. Вынув пальцы из ее влагалища, я легко погрузил в его упругую глубину, текущую ароматной влагой, уже всю руку, плотно сложив пальцы вместе. Дальше Звездочка уже сама сделала все, что ей было нужно. Она резко подалась назад, протолкнув мою руку вглубь влагалища почти до локтя. Я едва успел сжать руку в кулак, чтобы смягчить мощный толчок о заднюю стенку матки, где у кобыл находиться ключевая точка. Несколько движений рукой вперед-назад, -- Звездочка сама подавалась на встречу толчкам, с каждым разом все больше усиливая их, -- и я почувствовал как мышцы влагалища начинают сжимать мою руку в последней сладкой судороге оргазма. Я едва успел выдернуть руку из влагалища Звездочки, пока это еще было возможно, снова положил руки ей на бедра и с наслаждением вогнал во влагалище кобылы свой член, наполненный таким напряжением, что, казалось, избавиться от него уже невозможно. Я не знал толком, что нужно делать дальше, но мое тело само сделало правильное движение. Десяток быстрых толчков бедрами, предельно резких и сильных (женщине вряд ли понравилось бы такое, а для кобылы было в самый раз), еще больше усиливающих невероятное напряжение во всем теле, и я согнулся в сладкой судороге первого в своей жизни оргазма, в который мое переполненное гормонами тело без остатка вложило все свои силы. Несмотря на это, мой разум тоже не остался в стороне. Сгибаясь в судороге оргазма, я лег на спину кобыле и обхватил руками ее бока, стремясь воспроизвести естественную позу жеребца во время спаривания (насколько это возможно для человека), -- и громко простонал, вложив в эти слова все, что испытывал в тот момент: «в этот раз все по-настоящему, -- я твой жеребец, Звездочка!», -- в тот момент это была правда. Я действительно чувствовал себя не человеком, а молодым жеребцом, впервые испытывающим близость с кобылой. В след за словами я издал громкое протяжное ржание, почти неотличимое от ржания жеребца. Звездочка тоже кончила в тот момент, вместе со мной, причем ее оргазм действительно был настоящим, -- радостным, сильным и страстным, -- совершенно не похожим на те, искусственные, которые дядя Девид обеспечивал ей чисто механически, когда считал это необходимым. Какой-то частью сознания я понял, -- Звездочка поняла меня и поверила. В тот момент она воспринимала меня как жеребца, так что для нее, как и для меня самого, наше соитие стало первой в жизни интимной близостью. Тогда понимание этого доставило мне куда большее удовольствие, чем оргазм, несмотря на его предельную яркость и силу.

Только значительно позже, когда наше новое восприятие друг друга, возникшее в тот момент, стало привычным, основное удовольствие во время близости я стал получать от физических ощущений, которые и не думали блекнуть, хотя мы со Звездочкой имели возможность наслаждаться друг другом всегда, когда испытывали в этом потребность. Ведь я и прежде почти все свободное время проводил в степи, или в лесу рядом с фермой верхом на Звездочке. После очередного соития Звездочка успокаивалась, как минимум на целый день, -- причем не реагировала даже на близость жеребцов, что меня удивляло, но куда больше радовало. Я тоже успокаивался и близость Звездочки и других кобыл на ферме дяди Девида уже не возбуждала меня, я мог вести себя рядом с ними так же, как прежде, -- пока не стал мужчиной. Но лошадей я все равно воспринимал после того дня совсем иначе, словно то, первое соитие повернуло в новое положение рукоятку настройки каналов в неком невидимом приемнике, с помощью которого я воспринимал окружающий мир так же, как прочими органами чувств, хотя прежде не сознавал этого. Я научился слышать лошадей, разговаривать с ними. В этой речи не было слов, но общаться с ее помощью было намного проще и легче, чем на человеческом языке. Язык чувств, чаще всего лишенный даже образов, больше всего он отличался от человеческого искренностью и ясностью. Лошади «говорят» только то, что хотят сказать и не нужно думать, что именно означает сказанное, или как истолкуют то, что «скажешь» ты сам. Это новое понимание очень помогало мне управляться с лошадьми на ферме, когда в этом была необходимость.

Со Звездочкой, впрочем, все было немного иначе. Обычно нам не нужно было что либо «говорить» друг другу. Мы и так чувствовали и понимали все, что можно было «сказать». Точно так же получилось и в чувственном плане: после первой близости со Звездочкой я начал видеть и чувствовать сексуальность во всех кобылах; точно так же Звездочка ощущала мощную сексуальность жеребцов и, гораздо более слабую, у самцов иных видов; но только близость друг друга возбуждала нас по-настоящему, когда возбуждение вновь возникало после очередной близости. Тогда мы вновь отправлялись на поляну у озера, -- уже не галопом, а легкой рысью, наслаждаясь предвкушением интимной близости и той, более мягкой и долгой ее разновидностью, что существует для лошади и всадника, если они умеют и хотят ее чувствовать.

Зимой выкроить достаточно времени было значительно сложнее, много времени отнимала учеба в школе и дорога до ближайшего городка, где находилась школа. Впрочем, дорога не тяготила меня так, как большинство моих сверстников, -- в школу я ездил верхом. На лошадях приезжали многие из них, но большинство не хотели, или не могли получать от этого удовольствие (вдобавок все они ездили в громоздких фермерских седлах, сводящих на нет физический контакт с лошадью), и вовсю «ухлестывали» за одноклассницами на уроках и на переменах, отчаянно стремясь получить то, что для меня успело стать привычным. На уроках биологии я только мысленно улыбался, когда учительница в очередной раз напоминала обо всех тех неприятностях, которыми чреват «неосторожный секс», -- нам со Звездочкой они не портили удовольствие близости. Куда хуже было то, что зимой заниматься любовью на лесной поляне у озера было холодно, хотя это меня не останавливало. Пользоваться для этого стойлом в теплой конюшне не ферме я боялся, опасаясь, что дяде Девиду моя близость с зорькой может, мягко говоря, не понравиться. Если бы холод был неприятен Звездочке, я бы не колебался, но он мешал только мне, -- поэтому я продолжал считать риск неоправданным до тех пор, пока дядя Девид, старательно пряча улыбку, не велел мне прекратить «отмораживать себе задницу и все остальное», когда мы вдвоем чистили стойла в конюшне. Я сильно удивился, но все же рискнул спросить у дяди Девида, как он относиться к таким вещам. В ответ он, уже не скрывая улыбку, сказал, что скорее удивился бы, если бы, прожив всю жизнь на ферме, я, в своем нынешнем возрасте не поступил бы именно так; и добавил, что очень удивиться, если узнает, что в нашем захолустье есть хоть один взрослый парень, или мужчина, не имеющий подобного опыта. После этого разговора, я стал просто оставаться в стойле Звездочки, -- когда нам это было нужно, -- закончив обычную работу в конюшне; дядя Девид при этом просто уходил в дом как и раньше «ничего не заметив» и тщательно пряча в усы улыбку.

Раздеться в теплой конюшне конечно намного приятнее, чем в зимнем лесу, думая об этом сейчас я чувствовал, насколько благодарен дяде Девиду за тот короткий разговор, неожиданно для меня поставивший все на свои места вместо того, -- чтобы это разрушить. Однако летом куда приятнее заниматься любовью на лесной поляне у озера, подставив тело солнечному теплу и прикосновениям прохладного ветра. Привычно следуя движениями тела за движением весело бегущей рысью Звездочки я вместе с ней предвкушал это особенно яркое удовольствие.

Внезапно Звездочка тревожно всхрапнула и резко прыгнула в сторону, уходя от некой невидимой, но вполне реальной опасности, ужасной своей неотвратимостью. Я ощущал ее вместе с ней и точно так же не мог понять, что представляет собой эта опасность, -- сознавал лишь ее приближение, несмотря на то, что сам я не чувствовал даже этого. Пригнувшись к шее Звездочки я всем телом прижался к ней, еще крепче обхватив ногами ее бока дрожащие от страха и напряжения.

Звездочка сорвалась в галоп, повинуясь инстинктивному стремлению убежать от опасности, превзойдя неведомого врага, или хищника, в скорости, -- но в этот момент окружающий мир исчез. Мое тело пронзила острая, невыносимая боль и сознание погасло. Последним ощущением была близость Звездочки. Она по-прежнему была со мной, хотя мне показалось, что мы уже перестали существовать. В этот момент я чувствовал ее отчетливее, чем когда либо. Я попытался воспользоваться этим, чтобы забрать себе терзавшую ее боль, и прежде, чем мое сознание погасло, мне удалось это сделать.

Экспериментальное оружие «Громовержца» мгновенно уничтожило физическое тело безвестного жителя сателитного мира Земли Изгнанников, втянув в себя все, что при этом осталось от него: гэемон, кайи и, замерший в бессознательном состоянии сувейб. «Цель захвачена», -- доложил командиру астральной станции маг-оператор. Все так же, незамеченный никем и ничем, «Громовержец» покинул искаженный астрал Терры0021А, а затем и пространство ригур-хада Земли Изгнанников.

Вернувшись в хэллеано-нимраанский поток миров, некогда превращенный могущественными магами в исполинский колодец, соединяющий Царство Сущего с Приисподней и Пределами Царства Мертвых, хэллеанская астральная станция начала долгий путь «вниз» по колодцу в граничащее с Пределами Царство призраков. Ранее, исследуя это пространство, обычно недоступное магам-классикам, «Громовержец» обнаружил странную магическую систему, которая вряд ли могла существовать в какой либо другой части известных царств. Сам по себе тертшаур, -- магический рунный круг, -- не был чем-то необычным для хэллеанских магов. И в Темных Землях и в Нимраане разнообразных магических систем такого типа было очень много, но ни одна из них не была похожа на этот тэртшаур, созданный кем-то в Царстве Призраков. Обычно рунные круги создавались вокруг природных источников магической энергии. Они так, или иначе преобразовывали ее в соответствии с собственной природой. Здесь же все было совсем иначе. Созданный, суда по косвенным признакам, каким-то могущественным хэллеанским магом, этот тертшаур был связан с Царством Призраков только тем, что такая магическая система могла существовать лишь как часть его природы, -- парадоксальной по своей сути. Этот рунный круг был создан с помощью классической магии, какой она была в Царстве Призраков. Сложная система парадоксов, немыслимых в Царстве Сущего, позволила творению неизвестного мага удержать в себе восемь Истинных Имен, сохранив идеальную стабильность не вопреки, а благодаря этому. Магам из Царства Сущего, даже циничным, привычным ко всему хэллеанцам, это казалось невозможным, но они не стали отрицать то, что обнаружили, -- тот, кто не способен смириться с реальностью невозможного, в Темных Землях не живет долго.

В конце концов, экипажу «Громовержца» удалось определить назначение столь необычного тертшаура. Он перестраивал любое живое существо согласно своей природе, превращая его могущественного призрака, получающего, помимо прочих способностей, мощь восьми Истинных Имен, дающих силу этому рунному кругу. Благодаря тому, что он был создан с помощью классической магии, -- пусть в форме, соответствующей парадоксальности Царства Призраков, -- хэллеанским системным магам удалось так же установить, что перестраивая, того, кто попадал в этот рунный круг, его магия, стремилась, сохранить не только его кайи, но и, насколько это возможно, прежний сувейб, что было значительно сложнее. Тем не менее, никто из хэлеанцев, привыкших видеть в любом магическом вмешательстве, прежде всего, возможность безвозвратного подчинения и порабощения изменяемого создателем магии, не желал испытывать на себе воздействие рунного круга. В экипаж «Громовержца» входили только лучшие из создававших его магов-классиков, -- мастерство любого из них было слишком необходимо его городу, чтобы пожертвовать им, просто ради эксперимента. Поэтому, изучение действия рунного круга, обнаруженного в Царстве Призраков, решено было совместить с испытаниями нового оружия «Громовержца» способного вырвать из тела выбранной цели необходимый исходный материал. Поскольку призрачный тертшаур сохранял только кайи и сувейб, все остальное создавая заново, испытание «астрального захвата» решено было провести в одном из сателитных миров Терры, как можно ближе к самой Земле Изгнанников, -- под прикрытием искаженного астралла.

Заняв позицию в астральном пространстве Царства Призраков вблизи «Круга Имен», -- как называли эту странную магическую систему в разговорах между собой немногие знавшие о ней маги, -- «Громовержец» выбросил в круг свой груз, доставленный из другого потока миров в совсем иной части бытия специально для этой цели.

Из беспамятства меня вырвала боль не измеримо более страшная, чем та, которую я испытал, прежде чем потерял сознание. Казалось некий призрачный огонь стремительно сжигает мою душу, все, что еще осталось от меня прежнего. Какой-то частью сознания я понимал, что «сгораю» с огромной скоростью, но для меня это была вечность, наполненная невероятной болью, которую может испытать душа, но не тело. Не знаю, что произошло бы со мной, прежде, чем боль начал слабеть, если бы я был один, но Звездочка по-прежнему была рядом. Я ощущал ее присутствие так же ясно, как собственное существование там, где мы оказались; и, столь же ясно как собственную, я чувствовал ее боль. Именно это спасло меня от безумия, как бы странно это ни звучало, -- собственная невыносимая боль словно перестала существовать для меня, отодвинувшись на самый край сознания. Я думал только о том, как защитить Звездочку от точно такой же боли, -- забрать эту боль себе, подавить, сжать и удерживать волей до тех пор, пока я продолжаю существовать, -- все что угодно, только бы Звездочке стало легче. В моем сознании осталось только это стремление и это, само по себе отделило боль от меня и Звездочки. Ее облегчение передалось мне и я стал воспринимать происходящее спокойно, со все возрастающим интересом, уже без труда удерживая и себя и Звездочку как бы вне страданий и боли.

Как только мне удалось это сделать, я осознал, что странный призрачный огонь, в котором мы оказались, не только сжигал и разрушал то, что еще было каждым из нас, причиняя невыносимую боль, -- одновременно он создавал нечто новое. Вначале я не мог понять, что это, но постепенно мое сознание тоже менялось. Это происходило намного медленней всего остального, -- призрачный огонь словно не желал, или не мог, уничтожить мой разум и сознание, чтобы заменить их чем-то новым, вместо этого он медленно и осторожно достраивал их, сохраняя все то, что было в них прежде, но располагая его совершенно немыслимым образом в массе таких «дополнений» словно жалкие, немногочисленные искорки. Чем большая их часть занимала свои места в новом разуме, тем больше прояснялось сознание; одновременно с этой ясностью постепенно пришло понимание, сформированное этим новым разумом из многочисленных и разнообразных знаний, которые стали его частью.

Словно осознавая заново то, что знал всегда, я понял, что вместе со Звездочкой оказался внутри магической системы, которую ее создатель (о нем самом мне стало известно совсем немного) именовал «призрачным тертшауром» и она переделывала нас в соответствии с собственной природой, превращая в призраков, обладающих магическими способностями уровня Угал–джогус–фарот согласно их хэллеанской класификции. Создатель «призрачного тертшаура» был очень сильным магом из числа хэллеанских аристократов, поэтому значительная часть познаний доставшихся мне от его творения, относилась именно к хэллеанской разновидности магии, но вся информация, имеющая словесную форму, всплывала в сознании не на хэллеанском (его среди полученных знаний не было вовсе), а на диалекте искаженного наречия наиболее распространенном в Царстве Призраком, -- моему новому сознанию именно этот язык казался родным и привычным.

Большая часть моей новой сущности, которую стремительно формировал призрачный тертшаур, вполне однозначно определялась именно уровнем магических возможностей и тем, что сам этот рунный круг мог существовать лишь в Царстве Призраков с его парадоксальными законами; но все, что не имело принципиального значения с магической точки зрения полностью определяли кайи (бессмертная часть души) и сувейб (индивидуальность в нынешнем воплощении) того, кто подвергался изменениям. Мне немедленно стало интересно, как будет выглядеть Звездочка и как буду выглядеть я сам, когда призрачный тертшаур закончит заново создавать нас, но я сразу отбросил эту мысль, -- сейчас никакие движения сознания все равно не могли что либо изменить.

Помимо самой природы призрачного тершаура магические возможности тех, чью природу он изменял, определялись одиннадцатью магическими обектами, ставшими его частью, но при этом сохраняющими обособленность. Болишую часть силы, создаваемой им новой сущности, как и самому «призрачному тертшауру» давали истинные имена шести стихий, которые маги хэллеана считают основными: огня, воздуха, воды, земли, жизни и света. Это были не слова, а непостижимые магические объекты (в описании, представимом для человека, -- сложные, постоянно меняющиеся объемные символы) представляющие собой одновременно воплощение соответствующей стихии и связь с ее поространством-плоскостью (арайделингом). В структуре сущности, создаваемой призрачным тертшауром Истинные Имена стихий становились чем-то вроде их куда более слабых образов (создаваемых в гэемоне человека инициацией в природных источниках энергии стихий), которыми хэллеанские маги пользуются обращаясь к магии форм, куда более пригодной для стремительной магической схватки, чем классическая магия. Как неведомому хэллеанскому магу удалось включить в свой тертшаур аж шесть истинных имен стихий, -- хотя обычно даже существам достигши уровня Угал–джогус–фарот трудно совместить в своей сущности даже два-три, -- осталось для меня непонятным, но о том, как и для чего можно использовать Имена, мне стало известно многое. В структуре призрачного тертшаура было еще два истинных имени, помимо имен стихий. Они обозначали два понятия, или явления: движение и форму, -- вместе (в виде истинных имен) заменяющих все разнообразие форм (внедряемых в гэемон искусственных магических структур-инструментов для быстрого формирования заклинаний из стихийных энергий), созданное магами Хэллеана за долгие века совершенствования боевой магии, и превосходящих его так же, как Истинные Имена стихий превосходят структуры в гэемонах магов-людей, созданные инициациями в природных источниках стихийных энергий.

Последние три обособленных объекта в структуре призрачного теотшаура определяли часть атрибутивной магии, присущей создаваемой им сущности. Замысел неведомого хэллеанского мага, создавшего эту магическую систему, который он воплотил при этом, сам по себе, был очень прост, -- куда сложнее было воплотить его с помощью магии. Каждый из этих трех объектов изначально представлял собой один из трех наиболее необходимых атрибутов любого хэллеанского мага в его обычном, вполне материальном воплощении: защитный амулет (дающий магу шанс выжить в случае внезапного нападения и, уже самостоятельно, создать более мощную, но временную защиту, наиболее подходящую для отражения конкретной разновидности магической атаки), зачарованное оружие (незаменимое в ближнем бою, когда на применение какой либо магии просто нет времени; либо в том случае, если противник значительно сильнее в Искусстве и единственный шанс победить, -- навязать ему ближний бой, не давая времени колдовать) и «запоминающий камень», -- сайдеар, способный сохранить во много раз больше информации чем самая тренированная память мага-человека вместе со множеством громоздких магических фолиантов (которыми хэллеанские маги, тем не менее, продолжали не менее активно пользоваться и после распространения сайдеаров).

Будучи обычными для любого нормального хэллеанского мага, все три конкретных предмета были весьма редкими в своем роде. Во-первых, они были на редкость древними и все время своего существования передавались по наследству в одном из древнейших родов хэллеанских магов-аристократов, ни разу не попав в чужие руки. Сама по себе передача магических предметов по наследству была среди хэллеанских аристократов делом вполне обычным, -- во всяком случае магическое оружие (создать которое способен далеко не каждый маг, обладающий необходимой для этого силой знаниями и мастерством) в большинстве случаев успевает сменить большое число владельцев, -- но защитные амулеты, напротив, каждый маг обычно делает для себя сам. Необычным в этих магических предметах (оружии и защитном амулете), прежде всего, было то, что они с самого начала обладали свойством впитывать навыки и опыт своего владельца, прямо связанный с их использованием, -- как их создателю удалось это осуществить, последний владелец артефактов не знал. К тому же, два из трех артефактов за долгую историю существования не раз меняли свой облик.

Сами артефакты, разуметься, никто не переделывал, это в принципе не имеет смысла, -- слишком многое в таких предметах зависит от таланта и вдохновения их создателя, которые не сможет постичь даже маг, равный ему силой и мастерством, -- но истинные драгоценности (тальдеары), два прозрачных алмаза редкой величины и удивительной чистоты, хранящих в себе магическую сущность оружия и защитного амулета, со временем были вынуты из них и вставлены в новые магические предметы созданные потомками творца первых двух. Тальдеар защитного амулета какое-то время был частью зачарованного рыцарского доспеха (хотя хэллеанские аристократы носят их крайне редко) и даже щита, -- для Хэллеана вовсе диковинного средства обороны, -- но потомки владельцев этих «нестандартных» защитных артефактов всегда возвращали его в изначальную оправу защитного амулета. Тальдеар хранивший суть магического оружия «кочевал» еще чаще. Зачаровавши его маг в ближнем бою сражался бердышем, -- оружием смертоносным и, в умелых руках, одинаково пригодным для нападения и защиты, но среди хэлеанских аристократов непопулярным (бердыш пригоден скорее для быстрой победы в смертельном бою без правил, чем для красивой дуэли в присутствии множества свидетелей), -- далеко не все его потомки желали следовать прагматичному выбору основателя рода. Из древка бердыша тальдеар «перекочевал» в оголовье полуторной рукояти длинного прямого меча, -- излюбленного оружия магов-аристократов Темных Земель, -- но и оттуда был со временем вынут. За время своего существования этот зачарованный алмаз успел побывать в рукояти кинжала, в древке тяжелого копья с длинным граненым наконечником (идеальное оружие для всадника, полагающегося исключительно на мощь прямой таранной атаки, -- почти бесполезное в пешем бою) и даже в рукояти лука, способного создавать зачарованные стрелы обладающие огромной разрушительной мощью.

Создателю призрачного тертшаура каким-то образом удалось извлечь магическую суть истинного камня, представляющую собой воплощение этого разнообразного арсенала на уровне чистых энергий сплетенное в единое целое с боевым опытом и навыками всех его владельцев; и превратить его в магический атрибут сущности, способный принимать разнообразные воплощения, материальные на различных уровнях бытия. Тоже самое неизвестный хэлеанский маг проделал и с двумя другими истинными драгоценностями, доставшимися ему в наследство от предков, -- его «запоминающий камень» был не искусственно созданным сайдеаром, как большинство таких артефактов, а еще одним истинным алмазом зачарованным для хранения информации, -- включив их сущности в созданную магическую систему. Вероятно перед этим он убрал всю лишнюю информацию из запоминающего камня, -- я не узнал ничего ни о самом маге, ни о его родном мире, -- но огромное количество знаний о магии, накопленных поколениями его предков, хранившееся в этой истинной драгоценности, стало частью моего нового ментального тела (разума), созданного призрачным тертшауром. Сама суть артефакта стала при этом магическим атрибутом памяти этого нового ментального тела, расширяющим ее возможности далеко за пределы того, на что был прежде способен этот запоминающий артефакт, значительно превосходивший емкостью большинство подобных ему устройств когда либо создававшихся хэллеанскими магами.

Увлекшись изменениями, происходящими с моим разумом и сознанием, я пропустил момент, когда, начавшая постепенно слабеть, боль, отодвинутая на край сознания, -- исчезла совсем после того, как призрачный тертшаур окончательно сжег остатки моего прежнего гэемона и гэемона Звездочки. Вместе с разрушением исчезли и причиняемые им страдания. Призрачный тертшаур продолжал достраивать наши сущности и менять восприятие самих себя, постепенно располагая части наших прежних сувейбов внутри новых, устроенных намного сложнее, -- но это создавало очень странные, однако не болезненные ощущения.

Когда этот процесс завершился тертшаур мягко, уже как нечто родственное его природе, вытолкнул нас в окружающий его мир. Вдвоем со звездочкой мы оказались посреди бескрайней серой равнины, заполненной призрачным туманом. Рядом, на серой «земле» равнины, пляшущим, вечно текущим и меняющимся костром серого полупрозрачного огня мерцал призрачный тертшаур. Чувствами Звездочки я не увидел (в Царстве Призраков невозможно увидеть что либо так, как в привычных человеку мирах Царства Сущего), а воспринял самого себя, стоящего рядом с ней, -- полупрозрачную серую тень, небольшого дракона-призрака с гибким и сильным телом на четырех пятипалых когтистых лапах (причем задние отличались от передних лишь несколько большей массивностью) покрытым некрупной, очень прочной на вид чешуей; с длинной и гибкой шеей, несколько более длинным хвостом; вытянутой клиновидной головой с довольно длинной зубастой пастью и парой длинных рогов в форме узких треугольных лезвий с острыми кромками; глаза с вертикальным, как у кошки зрачком казались призрачно серыми; за плечами имелась пара внушительного размера крыльев с тонкими кожистыми перепонкам, -- это меня очень порадовало, мне всегда хотелось летать, -- то, что мой облик не был материальным, в привычном для обычного человека смысле, -- я знал, что оказавшись в Царстве сущего, где эта «материальность» возможна, я смогу легко уплотнить свое призрачное тело и скользнуть в облике дракона на этот низший из всех уровней существования энергии. Мой облик казался мне наиболее красивым и естественным для меня из того, что я мог вообразить себе в качестве такового. Впрочем, иначе не могло быть в принципе, -- ведь мой облик полностью определили моя кайи и прежний, человеческий, сувейб.

Звездочка, которую я «увидел» уже собственным восприятием выглядела почти таким же как я сам драконом-призраком, но несколько меньшего размера, подчеркнуто женственным, изящным. Благодаря соединяющей нас связи, -- пережитое вместе перевоплощение в призрачном тертшауре только укрепило и расширило ее, не изменив при этом ее сути и добровольной природы, -- я чувствовал, что Звездочке ее собственный облик был безразличен, она с удовольствием приняла тот в котором по-прежнему оставалась для меня столь же соблазнительной и желанной, какой была в прежнем облике, когда я был человеком. Она в полной мере добилась желаемого и была столь искренне счастлива этим, словно призрачный тертшаур не изменил ее сувейб вовсе. В сущности, так оно и было. Звездочка получила в призрачном рунном круге те же знания и сущность, что и я сам (более того, я чувствовал, что она может вполне разумно воспользоваться и тем и другим, если сочтет это необходимым) но при этом сохранила простоту, ясность и искренность восприятия, свойственные недавно возникшей кайи и ее прежнему сувейбу кобылы с веселым игривым нравом.

Я нисколько не удивился, когда увидел, что Звездочка воспользовалась очень гибкой атрибутивной магией, свойственной нашим новым сущностям, чтобы создать несколько магических атрибутов, позволяющих ей удерживать и нести меня, комфортным для нас обоих образом, а мне, управлять ее действиями примерно так же, как я делал это прежде с помощью поводьев, движений пятками и коленями, -- но теперь это относилось не только к направлению совместного движения, а и к собственным магическим способностям Звездочки. Она решила дать мне возможность управлять собой не потому, что считала это необходимым, -- она просто привыкла воспринимать мир вместе со мной, предоставив мне принимать большую часть решений. Так она чувствовала себя спокойно и уверенно, во всю радуясь прелести жизни, и теперь желала сохранить прежнее состояние, несмотря на все, что с нами произошло. Она знала, что во время нашего превращения в призрачном рунном круге я почти сразу избавил ее от боли, которая терзала нас обоих. Я чувствовал ее искреннюю благодарность и оставшуюся прежней доверчивость (во всяком случае, по отношению ко мне).

Звездочка знала, что Царство Призраков куда более опасно для нас обоих, не смотря на немалую силу наших новых сущностей, созданных призрачным тертшауром, чем почти лишенный магии мир в Царстве Сущего, где мы жили прежде, -- особенно ей не нравилось присутствие над нами (в том смысле в котором это утверждение в принципе применимо к парадоксальной реальности Царства Призраков) огромной магической системы астральной станции, явно боевого назначения, пытающейся скрыть свое присутствие при помощи мощной изощренной магии, не способной впрочем полностью обмануть наше восприятие, куда лучше действующее здесь, -- но она не испытывала особого беспокойства, ведь я по-прежнему был рядом с ней и мог защитить ее так же, как только что защищал от агонии во время изменения в призрачном тертшауре. Больше всего сейчас Звездочке хотелось поскорее умчаться отсюда, неся меня на себе, как делала это прежде.

Осознав, -- вначале через восприятие Звездочки, первой среагировавшей на опасность, -- присутствие «над головой» боевой астральной станции, наверняка созданной магами хэллеана (не зная почти ничего о самом этом мире, я достаточно знал о его магии, чтобы узнать ее где угодно и испытывать острое желание держаться подальше от тех, кто создает нечто подобное), я мгновенно разделил с ней это стремление; тем более ощутив, как «посыпаеться» одна из частей этой сложной магической системы, нацеленная на нас. Все остальное я успел воспринять и осознать потому, что в облике дракона-призрака мог думать гораздо быстрее хэллеанских магов, управляющих астральной станцией.

Ощутив мое согласие, Звездочка метнулась ко мне, и я вновь вскочил на нее верхом. Правда, теперь это было скорее слияние, -- по крайней мере когда мы находились в естественном для нас обоих облике призраков. С помощью созданных ею атрибутов Звездочка мгновенно растворилась атрибутивной магии моей собственной сущности, став на время одним из ее магических атрибутов, -- неотличимым от остальных несмотря на наличие собственной воли, самосознания; магической силы, равной моей собственной, и способности отделиться от моей сущности по своему желанию.

Предоставив Звездочке уносить от опасности нас обоих, я сосредоточил все свое внимание на том, чтобы подготовиться к возможному бою с хэллеанскими магами. Не надеясь отразить прямой удар вооружения астральной станции, если его не удастся избежать, я, тем не менее, не собирался сдаваться, -- зная, что, в данном случае, это куда хуже, чем погибнуть.

Прислушиваясь к себе, чтобы лучше осознать возможности, на которые мне предстояло полагаться в случае скоротечной схватки, -- в которой нет места не то что классической магии, но даже доступной мне своеобразной магии форм, образуемой восемью Истинными Именами, -- я обратил внимание на то, что боевые и защитные атрибуты, принадлежащие сейчас одной объединенной сущности, очень удачно дополняли друг друга. Если мой защитный атрибут обратился в нынешнем облике в нечто вроде вешнего слоя чешуи дракона-призрака, а атрибут разрушения обрел форму когтей, дополняющих мои собственные, -- то защитный атрибут Звездочки, напротив, сохранил вид компактной магической структуры подобной той, которую хранит защитный амулет мага, оставшись скрытым в глубине общей сущности и надежно защищая ее изнутри; а ее разрушительный атрибут стал чем-то вроде узкого меча с четырьмя кромками, или рога, занявшего место в центре лба, -- идеальным оружием стремительной атаки на средней дистанции, способным в случае необходимости удлиняться, пронзая защиту противника.

Я как раз прикидывал, удастся ли мне пробить им защиту астральной станции и повредить основной стабилизирующий узел магической системы, оставшись при этом в живых, когда Звездочка просто скользнула в арайделинг воздуха, увлекая туда нашу общую сущность. Лошади часто мудрее людей (изменение моей сущности и сущности самой Звездочки здесь не изменило ничего), -- не имеющая в себе Истинного Имени Ваздуха, астральная станция хэллеанцев не могла последовать за нами, не смотря на всю свою мощь.

Магические системы «Громовержца», созданные для наблюдения за окружающим пространством на уровне энергий, восприняли многое из того, что происходило в глубине Тертшаура Имен, разбуженного брошенной в него сущностью жителя окраинного мира, но ни проанализировать, ни даже просто осознать полученную информацию хэллеанские маги просто не успели, -- хотя, даже случись иначе, это вряд ли изменило бы что либо.

Вопреки их ожиданиям, изменение в тертшауре пережили обе брошенные в него сущности, хотя одна из них принадлежала животному и Круг Имен должен был отвергнуть ее из-за слишком слабой развитости кайи и сувейба. Мельком удившись этой странности, командир астральной станции успел подумать, что ее причиной вполне могла быть необычная близость паренька из сателитного мира Терры, чья сущность была брошена в круг, и его лошади, разделившей участь всадника. В тот момент, когда тертшаур вытолкнул во вне две сущности, почти полностью созданные им заново, командир «Громовержца» отдал приказ вновь захватить их, -- не желая рисковать собой и не достаточно доверяя друг другу, чтобы позволить кому-то одному обрести магические способности, значительно превосходящие их собственные, хэллеанские маги намеревались подвергнуть преображенных обнаруженной магической системой тщательной астральной вивисекции, превратив в разновидность мунглайров: боевых призраков, сохраняющих все магические способности, но полностью лишенных свободы воли, -- но выполнить приказ ожидавший его маг-оператор не смог. Две сущности, напоминающие призрачных драконов, слились в одну, исчезнувшую в арайделинге воздуха прежде, чем система астральног захвата успела среагировать на появление новой цели.

Длинно выругавшись на искаженном наречии, командир станции отдал приказ уходить из Царства Призраков к месту постоянного базирования в астральном пространстве Хэллеана. Они сделали для своих городов все, что могли. Дальше оставаться в Царстве Призраков, привлекая внимание его владык к самому «Громовержцу» и к обнаруженной им магической системе, о которой они пока, скорее всего не знали, было бессмысленно и глупо. Возможно, изучение полученной информации даст возможность как-то иначе использовать Круг Имен, или руководство союза городов решит в будущем доставить сюда новые жертвы из окраинных миров, чтобы вновь (уже с учетом прежней неудачи) попытаться захватить их после превращения для преобразования в мунглайров, -- командир астральной станции был уверен, что и то и другое лишено смысла и об этой находке лучше просто забыть, -- однако он обязан был сделать все от него зависящее, чтобы сохранить ее местонахождение в тайне.

В арайделинге воздуха и пространствах-плоскостях остальных стихий доступных нам через их истинные имена мы со Звездочкой оставались куда дольше, чем намеревались до того, как впервые оказались в одном из этих удивительных миров, которые невозможно описать ни на одном из человеческих языков. Нам некуда было спешить. У Звездочки вовсе не было привязанностей в мире, где мы родились (самым близким ей существом оказался я), а для меня единственными близкими людьми были дядя Девид и тетя Илейн, которых я знал достаточно хорошо, чтобы понимать, -- мое внезапное исчезновение не слишком их опечалит, хотя пока я жил с ними они всегда относились ко мне как к родному сыну. Звездочку интересовала прежде всего жизнь сама по себе, а я просто не успел найти в том мире нечто, что было бы мне интересно. Получив столь неожиданно значительные магические способности и знания об Искусстве, я понял, что во все мироздании вряд ли найдется занятие более осмысленное и более захватывающее, чем постижение всех его тонкостей.

Миры стихий, не лишенные великого множества своих часто уникальных, ни на что не похожих опасностей, были, тем не менее, куда более пригодны для этого, чем миры Царств. Населяющие их сущности, при всем своем бесконечном многообразии, в большинстве своем все же не обладали невероятной алчностью и жестокостью могущественных магов, владык и лордов, правящих Царствами Сущего, -- во всяком случае в весьма обширной окрестности хэллеанского колодца миров. Большинство из них были куда спокойнее, как спокойны сами природные стихии. Даже будучи невообразимо могущественными и древними, они не испытывали ни презрения к более слабым существам, ни желания поработить, или уничтожить их. Со многими нам удавалось найти общий язык, -- причем часто первой это удавалось сделать Звездочке, и уже она помогала мне понять их, -- иногда они соглашались поделиться с нами частью своих знаний о природе мира и магии; некоторые на время становились нашими учителями в одной из областей искусства, если это было им интересно.

Иногда нам все же приходилось сражаться: иногда для того, чтобы доказать какой-то из достаточно могущественных сущностей свое право на знания, которыми она могла поделиться с нами; куда реже – насмерть, защищая свою жизнь и свободу. В этих сражениях, в которых все наши магические способности часто не стоили почти ничего, нас не раз спасало только то, что мы сражались вдвоем, хотя противнику, даже превосходящему нас во всем, сложно было понять, что ему противостоит не одна сущность, владеющая атрибутивной магией, а две, -- независимые, но привыкшие сражаться вместе. Аналоги с мирами Сущего нельзя прямо применить к происходящему в арайделингах стихий, но если иметь ввиду смысл, а не суть происходящего, преимущество это было примерно таким же, как у опытного конного воина против пешего, -- более умелого и сильного, но не только не умеющего сражаться с таким противником, но и не осознающего, что перед ним именно всадник.

Уже проведя долгое время в арайделингах стихий и обретя помимо способностей и знаний о магии уже собственный немалый опыт ее (в том числе и боевого) применения, а вместе с ним и уверенность в том, что можем за себя постоять, -- нам удалось побывать даже в Царстве Бреда и Царстве Снов (иначе известном, как Царство Чар), проникнув с помощь истинных имен движения и формы в пространства-плоскости этих явлений одно из которых свободно существовало в Царстве Бреда, а второе обретало предельное разнообразие в Царстве снов, где все природные стихии либо смешивались в нечто невозможное, теряя свою природу, либо блекли до неузнаваемости.

Эти два царства, как и арайделинги стихий, таили в себе бесконечное множество тайн и открытий, но для того, чтобы суметь воспользоваться большей частью того, что мы успели узнать, в пределах миров Царства Сущего, -- все это следовало понять и осмыслить еще раз, уже находясь в одном из этих миров. Не будь я уроженцем такого мира, это вовсе не пришло бы мне в голову, или показалось бы несущественным, но я родился в материальном мире, и знал, что подобные ему по своему разнообразны и удивительны. Мне захотелось на время вернуться на низший уровень существования энергии, вновь ощутить материальный мир и понять, как будет выглядеть в таком окружении все постигнутое за его пределами. Звездочка тоже стремилась к этому, но, прежде всего, потому, что куда больше чем я сам соскучилась по ощущениям материального мира, -- хотя не ощущала в них потребности.

Скользя в арайделинге воздуха, мы в конце концов выбрали мир, в котором достаточно сильный маг мог жить спокойно, никого не опасаясь. Этот сателитный мир принадлежал ригур-хаду достаточно далекому от хэллеанского колодца миров, чтобы появление здесь кого-либо из тамошних могущественных сущностей, или магов было маловероятно настолько, насколько это вообще возможно.

По меркам моего родного мира Селар, разделенный на несколько крупных королевств, которые не воевали друг с другом уже много столетий, был средневековым миром, но жизнь здесь была куда спокойнее аналогичного периода в истории того сателлита Терры. Кроме тог этот мир был интересен весьма редким уровнем насыщенности энергий. Вплотную приближаясь к тому, чтобы вызвать войну элементов, до нее он все же не дотягивал. Природные законы Селара вполне соответствовали известным науке моего мира, но при этом уровень энергий был достаточно высок для того, чтобы свободно пользоваться магией, -- хотя применять ее в масштабах, привычных жителям Хэллеана, было вряд ли возможно. Здесь имелись свои целители-знахари (применяющие одновременно магию и то, что соответствовало знакомой мне медицине в столь же примитивном воплощении), заклинатели и колдуны ведущие уединенный образ жизни чтобы оградить соплеменников от возможных последствий попыток постичь суть своих врожденных способностей путем проб и ошибок. Имелись еще весьма немногочисленные волшебники, отличающиеся от колдунов и знахарей тем, что тщательно записывали (в меру своего понимания) результаты экспериментов, способы проведения которых они переняли у естествоиспытателей, не имеющих даже того слабого Дара, какой был у них, -- таких естественно было куда больше, чем волшебников. Все, что можно было назвать исследованиями в области магии, в королевствах Селара не имело общей направленности. До появления собственной магической школы этому миру было еще далеко, а о других здесь ничего не знали, -- но, в отличии от средневековой Европы на Земле, колдунов никто не сжигал на кострах, знахари пользовались почетом и уважением в деревнях и небольших городах, а лаборатории большинства волшебников располагались в основном при дворах королей или крупных феодалов где они традиционно выполняли и роль целителей. Между собой маги Селара не воевали вовсе, -- они были слишком слабы в магии и слишком малочисленны, чтобы сражаться друг с другом, -- но, не смотря на отсутствие войн между королевствами, боевая магия все же была развита едва ли не лучше любой другой ее области, исключая целительство. Магам часто приходилось сражаться в составе армий феодалов, постоянно затевающих сражения и междоусобные войны.

Часть рыцарей в этом мире, среди которых было немало свободных наемников, так же владели магией, так что появление в одном из королевств никому неизвестного воина-мага было событием хоть и редким, но отнюдь не исключительным.

Выскользнув из арайделинга воздуха в материальный мир Селар, нам со Звездочкой пришлось разделиться, впервые за почти тысячу лет в Хэллеанском летоисчислении возвращаясь к совместному, но не объединенному существованию. Такая перспектива меня не слишком радовала, -- а Звездочке нравилась еще меньше, -- но для того, чтобы вернуться к материальной форме существования, мы могли пока воспользоваться лишь своим жизненным опытом до изменения в призрачном тертшауре (существ с более подходящим обликом здесь все равно не было).

Впрочем, стоило мне изменить свой облик, руководствуясь воспоминаниями о недолгой человеческой жизни, -- поток почти забытых, но оставшихся привычными и, как ни странно, любимыми ощущений человеческого тела, окруженного материальным миром, мгновенно взял верх над мыслями и чувствами естественными для дракона-призрака. Некоторое время я просто стоял неподвижно, внимательно прислушиваясь к ним, потом внимательно осмотрел себя, пользуясь как собственным восприятием, так и восприятием стоящей рядом Звездочки, -- долгое объединенное существование настолько укрепило и расширило нашу прежнюю связь, что даже ее одной было вполне достаточно чтобы даже разделившись взаимодействовать почти столь же тесно и свободно.

Мой новый человеческий облик мало напоминал прежний, -- слишком сильно изменилось мое восприятие себя. Возможно так я выглядел бы лет в сорок прожив все это время в Селаре, или другом, подобном ему мире, жизнью странствующего рыцаря: высокий рост (дающий преимущество в бою, но не мешающий подвижности и ловкости), широкие плечи, сухое атлетическое телосложение дающее предельную для обычного человека выносливость; компактные рельефные мышцы, в равной степени дающие силу, точность и стремительность движений; длинные жилистые руки; загорелая обветренная кожа; темные с проседью волосы, длинной (до самых лопаток) гривой защищающие шею не хуже стальной бармицы; слегка удлиненное лицо с резкими, суровыми чертами потомственного аристократа; тонкие губы, изогнутые в легкой, едва заметной, улыбке и тонкий прямой нос; жесткие серые глаза, -- спокойные, лишенные жестокости, но таящие в глубине опасный блеск стального клинка; Этот облик вполне соответствовал моему внутреннему состоянию. Имея такое тело я мог чувствовать себя настолько уверенно, насколько это было вообще возможно для меня теперь в человеческом облике.

На мне не было никакой одежды которая могла бы помешать мне осмотреть себя. Вполне довольный увиденным, я столь же внимательно осмотрел стоящую рядом Звездочку. Ее новый облик был примерно таким же, как и мой собственный, -- я легко мог узнать в нем прежнюю рыжую красавицу (как, наверное, узнал бы меня в новом облике знавший меня с детства дядя Девид), -- хотя общего было мало, разве что прежнее изящество и все та же огненно рыжая масть. Рядом со мной стояла могучая кобылица, заметно превосходившая прежний облик Звездочки и ростом и, тем более массой, -- хотя прежде она тоже была рослой и обладала немалой силой. Такая лошадь способна нести на себе и собственную броню и рыцаря в полном вооружении даже не замечая этого, но, несмотря на размеры и массу она не выглядела тяжеловесной. Ее тело словно дышало подвижностью и стремительностью, -- его вес и огромная сила лишь делали их заметнее.

Подойдя к звездочке вплотную, я легко оттолкнулся, высоко подпрыгнул, лишь слегка придерживаясь левой рукой за холку, и одним движением оказался на ее могучей широкой спине, нагретой летним солнцем не хуже сверкающей меди, которой казалась ее гладкая, шелковистая шерсть. Сорвавшись с места в стремительную, удивительно мягкую рысь, Звездочка вскоре вынесла меня с лесной дороги на небольшую поляну, окруженную плотной стеной деревьев, которую мы вдвоем нашли еще оставаясь в арайделинге воздуха, когда выбирали место появления в этом мире.

Здесь мы долго, с неведомой прежде страстью и наслаждением, ласкали и любили друг друга, -- словно спеша вспомнить то, ради чего точно стоило возвращаться к материальному существованию, -- но когда мы, удовлетворившись на время этой предельной близостью, вновь вернулись на не мощенную, но наезженную всадниками и телегами дорогу, петляющую сквозь светлый лиственный лес, летний день едва перевалил за середину. До сумерек широкой походной рысью мы вполне успевали добраться до ближайшей деревни где имелся постоялый двор.

Только мысль об этом заставила меня вспомнить, что возвращение к человеческому облику создало необходимость в одежде. Разгар лета делал эти мысли не слишком приятными, но появляться в деревне нагишом все же не стоило. Конечно, я мог бы заявить, что спасся на своей верной лошади когда на замок, или трактир, где мы провели прошлую ночь, внезапно напали, -- в это вполне могли здесь даже поверить (самые доблестные и отважные рыцари порой действительно теряли подобным образом все свое походное имущество), -- но это было отнюдь не то впечатление, которое стоило произвести при первой встрече со здешними жителями. К тому же, поступив так, я не имел бы возможности достойно ответить тем, кто мог усомниться в правдивости моих слов. За свою жизнь и жизнь Звездочки в этом мире я мог не опасаться, но, чтобы спокойно жить здесь жизнью рыцаря или мага, честь и достоинство следовало беречь не менее тщательно.

Мысль о возможной драке и об образе владеющего магией рыцаря-наемника, которому я намеревался следовать, по крайней мере, первое время, породила другую, избавившую меня от необходимости как приобретать одежду, так и носить ее: облаченный в доспехи рыцарь нуждается в одежде не больше, чем дракон-призрак, а мой защитный атрибут, который я могу в любой момент задействовать просто усилием воли, помнит суть и облик полного рыцарского доспеха, -- мне даже не нужно придавать их ему, достаточно просто призвать атрибут в этом его прежнем облике. Лучших доспехов мне все равно не найти ни в этом, ни во многих из иных миров.

Усилием воли вызвав свой защитный атрибут в облике рыцарского доспеха, я не почувствовал укрывшей тело брони. Для любого постороннего наблюдателя, не владеющего Искусством достаточно хорошо, чтобы распознать атрибутивную магию, это был именно доспех из сверкающей серебристой стали, отличающийся от вооружения рыцарей Селара разве что несколько необычной для этого мира конструкцией, -- но для меня защитный атрибут, не зависимо от приданного ему облика, был частью моей собственной сущности, которую я легко мог сделать неощутимой для своего физического тела. К тому же, защитный атрибут сохранил не только облик и суть зачарованного доспеха хэллеанского аристократа с необычными для своего мира взглядами на вопросы личного вооружения, но и весь его немалый опыт сражения в этих доспехах против самых разнообразных противников, -- так что даже не имея возможности применить в человеческом облике собственный боевой опыт, обретенный в облике дракона-призрака, «облачившись» в этот доспех, я понял, что вполне готов к любой драке, стычке, или даже участию в полномасштабном сражении.

Откинув забрало цилиндрического шлема, с высоким коническим шишаком, -- дающего, даже в закрытом состоянии, отличный обзор, благодаря сложной системе смотровых щелей, закрытых изнутри алмазными пластинками, -- я вновь осмотрел себя, оценивая изменившийся облик. Части глухого пластинчатого доспеха соединялись между собой сложной системой защелок, не уступающих надежностью сочленениям космического скафандра (его все же создавал не кузнец бронник, а хэллеанский маг-аристократ привыкший сражаться с весьма непростыми противниками), -- «светить срамом» мне определенно не грозило (более того, надетый на голое тело доспех сел настолько плотно и естественно, что я начал сомневаться, возможно ли в принципе носить его поверх какой-либо одежды). Глянув себе за спину я обнаружил длинны темно-синий плащ из какого-то плотного материала выглядящего как шерстяной бархат, красиво лежащий на плечах. Выглядящий просто надетым поверх доспеха, в действительности он был его неотъемлемой частью, -- истинный бриллиант, хранящий магическую суть доспеха, был вделан как раз в ложный аграф плаща.

Звездочка вполне успешно последовала моему примеру, приспособив к собственному облику облик доспеха, который хранил в себе защитный атрибут. Теперь ее тело тоже скрывала глухая броня, укрытая роскошной попоной из темно-синего бархата. На этих доспехах имелось даже высокое рыцарское седло, -- из которого всадника практически невозможно выбить, -- выполненное как их часть и одновременно выполняющее роль основной опорной точки брони. К боковым пластинам брони крепились широкие треугольные стремена, а к защищающим голову Звездочки, -- широкие кожаные поводья, в свою очередь защищенные стальными пластинками. Для полноты образа странствующего рыцаря не хватало только оружия.

Свою часть этой задачи Звездочка решила первой, придав своему боевому атрибуту облик полуметрового стального рога с четырьмя острыми чуть волнистыми ребрами, выступающего из налобной пластины ее доспехов. Вызвав собственный атрибут разрушения, я последовательно придал ему облик всех тех видов оружия, суть которых стала его частью, -- собственного опыта владения холодным оружием у меня не было совершенно, так что полагаться я пока мог только на хранимый моим боевым атрибутом вместе с этими образами опыт его прежних владельцев. Тяжелый боевой посох, надежно стянутый толстыми металлическими кольцами, насаженными на древко на равном расстоянии друг от друга, был одновременно отличным оружием и заклинательным инструментом для мага, но не для воина, -- его владелец видимо предпочитал системную магию боевой, но, живя в Хэллеане, вынужден был всегда иметь при себе подходящее оружие. Кинжал мог очень пригодится в ближнем бою, но для всадника от него толку немного. Длинный прямой меч с полуторной рукоятью отличное оружие как в конном, так и в пешем бою, но, не имея при себе перевязи с ножнами, девать его просто некуда. Лук можно перекинуть через плечо, но как единственное оружие для рыцаря он будет выглядеть странно. Тяжелое длинное копье с граненым наконечником-жалом отличное оружие для стремительной конной атаки, но в любой другой ситуации оно почти бесполезно. Единственным более-менее универсальным оружием в моем арсенале был бердыш. Им удобно сражаться почти в любой ситуации.

Гладкое древко из темного дерева удивительно удобно легло в руку в латной перчатке, -- прочее оружие я тоже чувствовал как знакомое и привычное, -- но именно это ощущение показалось мне самым естественны, придающим наибольшую уверенность. Привычно придерживая поводья левой рукой, я выбросил бердыш вперед правой, нанося укол острием широкого полумесяца лезвия возможному конному противнику; держа бердыш за низ древка, продолжил движение широким взмахом перед грудью лошади, словно отпугивая преградивших путь пеших воинов; дерну бердыш к себе и, перехватив его двумя руками у средины древка крутанул мельницей, рубя лезвием в одну сторону и тем же движением нанося укол тяжелым коническим шипом подтока, -- словно сражаясь в гуще конных врагов; перехватил бердыш ближним хватом, -- за обух широкого лезвия, в котором древко скрывалось снизу, под выступ в виде плоского крюка с закругленными краями, но с остры концом, -- нанося режущие удары перед собой крест на крест, как если бы противник был совсем близко. Больше никакое оружие в моем нынешнем арсенале не имело столь разнообразных возможностей. Полюбовавшись блеском солнечных лучей в истинном алмазе, вделанном в клинок бердыша, -- и скрытое в обухе древко, -- у основания выступа-крюка, и привычным (пусть пока благодаря чужому опыту) движением повесил бердыш за спину, спрятав его под плащ, перекинув через плече ремень присоединенный к древку у основания лезвия.

Решив проблему с вооружением, я задумался над тем, где и как раздобыть некоторое количество монет (желательно золотых) имеющих хождение в Латарии, -- самом большом и древнем из королевств Селара, с которого я решил начать свой путь в этом мире, -- еще до прибытия в ближайшую деревню. Конечно, странствующие рыцари часто не имели при себе ничего кроме воинского мастерства, лошади и вооружения, но на постоялом дворе лучше было бы все же оказаться имея при себе достаточно денег хотя бы для того, чтобы заплатить за сено, овес и место в конюшне для Звездочки, -- я в любом случае собирался ночевать вместе с ней (благо здесь это никого бы не удивило, -- так поступали многие наемники, желая сэкономить на ночлеге).

Не успев еще придумать ничего стоящего, я вдруг увидел возможное решение этой проблемы, хотя и не совсем то, какое мне хотелось найти. Впереди и несколько в стороне от лесной дороги расположилась банда разбойников численностью в полтора десятка. Они были достаточно далеко и я, строго говоря, не увидел их за деревьями, а воспринял их присутствие вижкадом, -- за долгое время, проведенное в мирах стихий, постоянное восприятие магического пласта реальности стало для меня привычнее человеческих чувств, к которым я теперь привыкал заново.

В кроне старого дуба у самой дороги расположился лучник, внимательно за ней наблюдающий. О том, как «выглядят» мысли и чувства в магическом восприятии, я знал более чем достаточно, чтобы без помощи ментальной магии отличить банду головорезов от людей просто оказавшихся, почему либо, в лесу возле дороги. В данном случае, возможность раздобыть местную валюту (взятая в бою добыча в любом королевстве Селара считалась законной собственностью воина) уже не имела особого значения, -- «увидев» их чувства и мысли магическим восприятием, я понял, что оставлять жизнь этим людям, имея возможность поступить иначе, было бы предательством по отношению к местным жителям.

Я дернул из-за спины бердыш, принявший в моих руках облик длинного изогнутого лука с истинным алмазом, сверкающим в центре рукоятки. Пальцы, надежно защищенные латной перчаткой, привычно легли на тетиву, рука рванула ее назад, оттягивая к плечу. Повинуясь моей решимости поразить цель, на тетиве возникла тяжелая стальная стрела с оперением из искристо-белых перьев. Удерживая магическим восприятием спрятавшегося лучника, я мгновенно отпустил тетиву, зная, -- стоит появиться малейшему сомнению в необходимости выстрелить и стрела просто исчезнет.

Стрела попала разбойнику точно в лоб, пробив голову насквозь. Мгновением позже она исчезла вместе со стремительно истаявшим телом: могучая разрушительная магия в доли мгновения разрушила все оболочки кайи, не оставив от них ничего, что я мог хоть как-то распознать магическим восприятием.

Положив лук поперек седла, я тронул Звездочку коленями (просто повинуясь привычке, общей для нас обоих), направляя с дороги в лес. Перейдя с широкой походной рыси на быстрый, но осторожный шаг, Звездочка двинулась вперед ухитряясь ничего не задеть ни на земле, ни на ветках довольно редко растущих деревьев. Обычной лошади такое не под силу, но Звездочка, несмотря на принятый облик, была совсем иным существом.

Я не стал прибегать к магии, чтобы скрыть наше приближение к их лагерю, но разбойники все равно осознали опасность, только когда первые из них начали исчезать вместе с пронзившими их серебристыми стрелами. После этого нас все же заметили среди окружающих поляну деревьев. Половине разбойников даже удалось преодолеть разделяющее нас расстояние, -- я не стремился помешать этому.

Когда они оказались достаточно близко, лук в моих руках принял облик тяжелого копья, -- при этом на моем левом предплечье появился большой металлический щит полуцилиндрической формы, облик которого помнил мой защитный атрибут (его веса я не почувствовал, как не чувствовал веса доспехов), -- и я послал Звездочку с места в галоп. Не смотря на малое расстояние, она вполне успела разогнаться достаточно для хорошего копейного удара.

Ближайший разбойник упал, пробитый насквозь жалом копейного наконечника. Рванув к себе оружие, вновь принявшее облик бердыша, я послал стальной полумесяц лезвия вправо и вниз, целясь по ногам подскочившего сбоку разбойника вооруженного мечем и щитом. Опустить щит он не успел. Еще до того, как он упал наземь, а я бросил бердыш за спину, целясь подтоком в грудь разбойнику слева от себя, Звездочка убила еще двоих. Первый, оказавшийся прямо перед ней, успел ударить топором по защищающим ей шею пластинам, -- бессильно скользнувшее по зачарованному доспеху лезвие не причинило никакого вреда, -- и улетел далеко назад от удара закованной в броню грудью лошади, упав на землю бесформенной грудой тряпья. Второго Звездочка пронзила своим оружием и легко отшвырнула в сторону движением головы, освобождая себе дорогу.

Оставшиеся в живых разбойники попытались нас окружить. Им даже удалось это сделать, но это ничего не изменило. Перехватив бердыш средним хватом, я без особого труда оборонялся, постепенно выбивая противников тяжелыми рубящими ударами широкого лезвия, -- которые не возможно было отразить ни оружием, ни щитом, -- или длинными уколами подтоком. Нескольких, подобравшихся к ней слишком близко, убила Звездочка. Пару раз, чтобы нанести удар передними копытами, ей приходилось вставать на дыбы. Кому-то из разбойников даже удалось ткнуть ей в брюхо копьем, но, к моему немалому удивлению, наконечник лишь скрежетнул по броне, -- ее доспех защищал тело Звездочки снизу не хуже, чем сверху и с боков. Пока умер последний разбойник, меня тоже успели несколько раз достать по броне скользящими ударами, -- даже не будь на мне доспехов раны не были бы серьезными, -- но большинство ударов я легко отражал бердышем, или уклонялся от них.

Скоротечный бой занял всего несколько минут, куда больше сил и времени мне понадобилось на то, чтобы обыскать стоянку, собрать все достаточно ценное и навьючить на пасшихся неподалеку лошадей вместе с телами разбойников убитых в ближнем бою, -- согласно законам Латарии их следовало предъявить деревенскому старосте, или иному представителю властей, -- зато мне, помимо довольно большого количества медных серебряных и золотых монет, удалось обзавестись парой вместительных седельных сумок и всем, что следовало иметь при себе конному путнику.

К деревне, в которую рассчитывал попасть засветло, я подъехал уже в темноте, ведя за собой внушительный караван тяжело нагруженных лошадей, над каждой из которых ярким магическим фонарем плыла Сфера Света. Слуги на постоялом дворе, видимо привыкли к появлению поздних путников, которым лучше не портить настроение, -- после пары ударов рукавицей в латной перчатке в темные доски из мореного дуба прошло меньше минуты прежде, чем по ту сторону ворот загремел засов и створка слегка приоткрылась.

Увидев открывшуюся ему за воротами картину, трактирный служка громко икнул, но не растерялся, начав со поспешно открывать пошире тяжелые ворота. Слегка кивнув ему в знак благодарности я направил Звездочку внутрь просторного двора, обнесенного каменной стеной. От ворот я успел заметить молодую служанку, выглянувшую на мгновение из дверей постоялого двора, и тут же юркнувшую обратно. Когда я подъехал к крыльцу добротного двухэтажного каменного дома постоялого двора, на встречу выскочил уже сам хозяин.

Большие и круглые от природы глаза трактирщика на мгновение стали почти квадратными, но он быстро взял себя в руки и, отвесив почтительный поклон, поприветствовал меня так, словно ничего необычного в моем появлении не было. Первым делом он послал слугу, открывшего мне ворота, разбудить и привести суда старосту, -- среди разбойников, тела которых не были уничтожены стрелами, оказался атаман шайки, которого многие знали в лицо, -- потом хотел было лично принять у меня поводья звездочки, но я только покачал головой, сказав, что о своей лошади я позабочусь сам. Трактирщик понимающе кивнул, -- так поступали многие рыцари (особенно те, кто владел магией), -- и велел подбежавшему мальчишке-конюху показать мне стойло для Звездочки. Отцепив от седла повод первой заводной лошади и попросив трактирщика позаботиться обо всех заводных и их поклаже (упомянув, что все это я буду рад ему же продать, если он предложит мне достойную цену), я повел звездочку в конюшню.

Конюшня постоялого двора мне понравилась. Сухая и теплая, пахнущая свежим сеном и отборным овсом, она была довольно большой, но сейчас большинство стойл пустовали. Приметив денник, предназначенный для двух лошадей, я повел звездочку к нему. Этому мальчишка-конюх не удивился.

Когда я снял седельные сумки Звездочка, не желая оставаться в конюшне, пока я буду занят в другом месте, сменила облик, превратившись в очень красивую золотистую орлицу, -- эти благородные птицы сопровождали некоторых владеющих магией рыцарей Селара, сражаясь на равнее со своими спутниками. Она на мгновение обернулась серой полупрозрачной тенью, став существом Царства Призраков, и уже согласно его парадоксальным законам (которым природа его обитателей подчиняется всегда, где бы они ни находились) изменила свой облик так, как ей того хотелось, -- став из драконицы-призрака призрачной орлицей, -- вновь вернувшись к материальному существованию уже иначе, чем прежде, когда хотела принять облик, в котором сформировался ее прежний сувейб. На сей раз она уплотнила свой призрачный облик, затем наполнив его энергией Жизни с помощью Истинного Имени этой стихии.

Мальчишка-конюх, -- увидевший только начало и конец превращения, -- выпучил глаза, но вслух что либо сказать не рискнул. Взмахнув огромными крыльями, Звездочка легко взлетела ко мне на руку, крепко вцепившись мощными когтями в латную перчатку. Нежно погладив ее по голове свободной рукой, я пересадил ее себе на правое плечо, -- где она удобно устроилась, вцепившись когтями в плащ и наплечник доспеха под ним, -- перекинул через левое плече седельные сумки и снова вышел из конюшни во двор, предупредив мальчишку конюха, что денник на двух лошадей следует считать занятым, хоть он, пока и остался пустым.

Вернуться обратно в конюшню нам удалось только ближе к полуночи, когда тела разбойников были тщательно осмотрены старостой и отправлены на телеге за околицу деревни для скорого погребения, а назначенная за их головы местным феодалом награда, оказавшаяся довольно внушительной, перекочевала в кожаный кошель в одной из седельных сумок к деньгам найденным в лагере разбойников и полученным от хозяина постоялого двора за остальную добычу. Больше всего времени заняла как раз торговля и споры с трактирщиком, в которых меня интересовала не столько прибыль, сколько опыт отстаивания своих интересов в подобных сделках, жизненно необходимый мне, если уж я решил странствовать по Селару как рыцарь-наемник. Пользуясь магическим восприятием, я реагировал на предложения трактирщика так, как того ожидал он сам. В результате он сумел сбить цену куда меньше, чем мог бы, но все равно остался вполне доволен заключенной сделкой.

Когда мы наконец вернулись обратно в конюшню, большую часть стойл занимали «трофейные» лошади, теперь принадлежащие трактирщику, но просторный «двойной» денник был свободен. В большой дубовой бочке имелась свежая колодезная вода, в яслях, -- свежее сено и лучший здешний овес, за которые я уже расплатился с хозяином постоялого двора. Мальчишка конюх сладко спал на сеновале над конюшней и просто так просыпаться до утра не собирался.

Когда я прикрыл за собой ворота конюшни и вошел в просторный денник, тоже прикрыв за собой его дверь, Звездочка слетела с моего плеча на, укрытый золотистой свежей соломой, пол из толстых дубовых досок и вновь приняла облик лошади. Изгнав свой защитный и боевой атрибуты, и бросив седельные сумки в угол денника,-- чтоб не попали под ноги, -- я шагнул к ней и обнял, с наслаждением уткнувшись лицом в теплую сильную шею. Некоторое время я ласкал ее оставаясь в человеческом облике, как делал много раз прежде, -- краем сознания улыбаясь мысли о том, что даже если бы мальчишка конюх наблюдал за нами в это время, он не увидел бы ничего необычного в этом.

Странствующие рыцари и просто воины-наемники этого мира чаще всего ездили верхом на кобылах, -- а не на жеребцах, как в моем родном мире в эпоху средневековья, -- именно потому, что не желали стеснять себя привязанностью к женщинам, требующей от них слишком многого, предпочитая дарить всю свою нежность и любовь лошадям, с которыми странствовали и сражались вместе. Здесь в отличии от моего родного сателлита Земли Изгнанников, подобные отношения между всадником и его лошадью были скорее нормой, чем исключением.

Потом, когда этого захотелось Звездочке, я, -- пользуясь тем же способом, которым она один раз уже успешно воспользовалась, -- принял облик гнедого жеребца, статью и силой соответствующего ее облику, и овладел ею уже в этом облике, со всей присущей ему страстью и силой, -- как мечтал, но не мог сделать прежде. Насладившись друг другом, мы отлично поужинали отборным овсом и сеном, стоя у яслей бок о бок, плотно прижавшись друг к другу, а потом улеглись уютно свернувшись рядом, и уснули согревая друг друга. Прежде я не раз засыпал, прижавшись к теплому боку звездочки, но не мог даже представить то ощущение уюта и тепла, которое ее близость дарила мне теперь, когда мы оба воспринимали мир одинаково.

Утром, отдохнув куда лучше, чем мне когда либо удавалось в прежней жизни, я сначала со вкусом по завтракал вместе со Звездочкой (мальчишка конюх уже успел проснуться и вновь наполнил кормушку в деннике овсом и свежим сеном, недоуменно поглядывая на невесть откуда взявшегося здесь гнедого жеребца, увлеченно заигрывающего с льнущей к нему рыжей кобылой), потом, с некоторым сожалением, вновь принял человеческий облик, одновременно призвав свой защитный и боевой атрибуты, -- мальчишка-конюх при этом обалдел окончательно; достал из седельных сумок скребницу и щетку, и начал тщательно чистить Звездочку, -- не потому, что это было необходимо, а просто потому, что ей это очень нравилось.

Потом Звездочка вновь приняла облик орлицы и устроилась у меня на плече. Я подхватил лежащие в углу седельные сумки, спрятав в одну из них скребницу и щетку, -- кинул их на левое плече, прикрыв плащом; и вышел из конюшни, насвистывая что-то веселое. Миновав широкий просторный двор, я взбежал на высокое дубовое крыльцо и, толкнув тяжелую дверь из потемневших от времени досок, вошел в обеденный зал, занимающий весь первый этаж постоялого двора. Я был вполне сыт, отлично позавтракав в облике жеребца (что обошлось мне куда дешевле, чем могла обойтись столь же хорошая и обильная еда со здешней кухни), но, имея возможность в любой момент избавиться от последствий с помощью магии, я не собирался отказывать себе в удовольствии не спеша выпить пару кружек темного пива.

Устроившись за небольшим столом в углу зала у выходящего во двор окна, я пристроил седельные сумки на полу рядом со своим стулом (так, чтобы удобно было быстро подхватить их в случае необходимости), подозвал симпатичную служанку-подавальщицу и заказал себе кружку лучшего темного пива, а Звездочке кусок сырого мяса, -- ей тоже хотелось попробовать нечто такое, чего она никогда не пробовала раньше. Когда служанка принесла то и другое, Звездочка слетела с моего плеча на стол и, устроившись возле деревянной миски с мясом, стала аккуратно, не спеша клевать его, -- ведь она не была голодна и ела только ради удовольствия. Я, так же медленно, смакуя потягивал из большой деревянной кружки густое темное пиво, которое понравилось мне даже больше, чем я ожидал, и поглядывал по сторонам, прислушиваясь к разговорам за соседними столами.

Людей в трактире было немного, но прислушиваясь к их разговорам пока выпил одну за другой две кружки пива (Звездочка к тому времени с не меньшим удовольствием склевала свое лакомство), я успел услышать достаточно, чтобы решить, что делать дальше. Завтракавшие в трактире деревенские жители и пара заезжих торговцев обсуждали в основном то, откуда мог взяться в здешних краях этот рыцарь-наемник, назвавшийся сэром Дэрреком без родового имени и каких либо титулов (именно так я вчера представился хозяину постоялого двора), о котором прежде никто ничего не слышал, хотя он, наверняка очень умелый воин, коли в одиночку справился с шайкой Беззубого, которую до того десять лет не могли извести кнехты барона Альбрехта; да вдобавок, по словам очевидцев, еще и владеет магией, -- при этих словах крестьяне поглядывали на возвышающегося за стойкой трактирщика и завтракающего за отдельным столом деревенского старосту, словно пытаясь угадать по их лицам врут они, или нет.

Решив, что лучший способ встретиться с возможным нанимателем сейчас, -- просто подождать его появления на этом постоялом дворе, -- тем более, что плохо зная пока Селар, и Латарию в частности, я не мог даже надеяться найти такового раньше слухов, при мне создаваемых досужими сплетниками. Спешить мне было некуда. Имевшихся у меня денег, если тратить их только на стойло в конюшне, сено, овес, да пару кружек хорошего пива в день, вполне хватило бы на то, чтобы прожить на этом постоялом дворе несколько обычных человеческих жизней. К тому же и мне и Звездочке следовало обзавестись арсеналом заклинаний-подвесок, которые могли пригодиться в здешних условиях, а при уровне Дара Угал-джогус-форт максимальное их количество было столь велико, что тщательное решение этой задачи могло занять не один день, особенно учитывая, сколько полученных тем или иным путем знаний и навыков мне хотелось при этом проверить на практике.

Поразмыслив, я пришел к выводу, что заниматься этим лучше всего здесь же, в обеденном зале постоялого двора. В этом мире не было магов, от которых эту работу следовало скрывать (как и просто способных ее увидеть), я достаточно владею собой, чтобы происходящее вокруг меня не отвлекало; к тому же, так я всегда буду находиться там, где меня в первую очередь станут искать те, кому нужны услуги рыцаря-наемника. Пока, эта роль меня вполне устраивала, прежде всего потому, что обещала возможность довольно быстро изучить мир Селара, заодно позволяя проверить на собственном опыте необходимые здесь боевые и магические навыки. В неопределенной перспективе я собирался сменить образ странствующего рыцаря-заклинателя на образ волшебника, углубившегося в изучение маги и успевшего постичь заметно больше всех остальных (каким образом местным жителям знать не обязательно), но, чтобы осесть этом качестве в одном из королевств Селара, подходящее место, и возможность для этого предстояло еще найти, -- для чего образ рыцаря-наемника годился как нельзя лучше.

Призвав свой атрибут памяти, -- большой истинный алмаз превращенный в очень мощный сайдеар, -- я накрыл его ладонями, сосредоточив на магическом камне большую часть восприятия и начал обдумывать первое из необходимых мне заклинаний-подвесок, по мере необходимости занося выкладки на распространенном в Царстве Призраков диалекте Искаженного Наречия прямо в атрибут памяти. Звездочка, прижав когтистой лапой к дубовой столешнице точно такой же драгоценный камень, последовала моему примеру. Что могли подумать местные жители, увидев большие драгоценные камни нас не интересовало совершенно, -- бояться нам в этом мире в любом случае было нечего.

Закончив за день по паре заклинаний-подвесок, вечером мы со Звездочкой вернулись в конюшню. Эту ночь мы провели примерно так же, как предыдущую, да и второй день, проведенный на постоялом дворе стал точной копией первого. В этот день, как и в следующий и последовавшие за ним, в трактире не появился никто, кто мог бы быть потенциальным нанимателем, но я был только рад этому. Еще никогда у меня не было возможности погрузиться с головой в создание сложных заклинаний, никого и ничего не опасаясь. Я с наслаждением копался в бесчисленных сложностях разных видов классической магии, тщательно сплетая ее с магией Истинных Имен, заменяющей прошедшим Призрачный Тертшаур магию Форм. В человеческом облике эта работа воспринималась совсем иначе, чем это было в мирах стихий. Только сейчас я начал понимать, почему классическую магию активнее всех известных в Хэллеане рас развивали именно люди. В человеческом облике это бесконечно разнообразное, словно образы Царства Чар, но столь же хрупкое и громоздкое волшебство, -- казавшееся мне в облике дракона-призрака слабым и ненадежным, -- воспринималось как наиболее естественная, совершенная и полная из всех его форм. Я наслаждался этим новым для себя ощущением, радуясь тому, что меня ни что не отвлекает и реальность, по крайней сейчас, не противоречит этой уверенности. Звездочка воспринимала магию несколько иначе, -- ведь человеком она не была никогда, -- но Искусство нравилось ей не меньше, чем мне. Имея отличное место для того, чтобы углубиться в практическое его изучение и, вполне устраивающее нас обоих, место в конюшне постоялого двора, -- дающее все остальное, что было нам необходимо, -- появления потенциального нанимателя, или иного развития событий, мы согласны были ждать очень долго.